Две недели спустя, когда Сибилла Торнтон вышла из санатория, Айвори пригласил Эндрью завтракать в Сэквиль-клуб. Это был приятный завтрак. Айвори в совершенстве владел искусством разговора, легкого и занимательного, сдобренного запасом последних новостей, и умел сделать так, чтобы его собеседник почувствовал себя человеком одного с ним круга. Высокая столовая клуба с потолком работы Эдема и хрустальными люстрами была полна знаменитых (Айвори назвал их «любопытными») людей.

Эндрью все это очень льстило, как и рассчитывал, без сомнения, Айвори.

— Вы должны мне разрешить выставить вашу кандидатуру на следующем собрании членов клуба, — заметил он. — Здесь вы будете встречать кучу знакомых — Фредди, Поля, меня... Кстати, Джеки Лоренс тоже член этого клуба... Любопытный брак: они большие друзья, но каждый живет своей жизнью. Да, честное слово, я очень хотел бы провести вас в члены клуба. Знаете, мне казалось, что вы относитесь ко мне с легким предубеждением. Шотландская осторожность, а? Я, как вам известно, в больницах нигде не работаю. Предпочитаю вольную практику. Кроме того, я слишком занят, дорогой мой. Некоторые из этих старомодных чудаков, что тянут лямку в больницах, не имеют и одного частного больного в месяц. А у меня их средним числом десять в неделю! Кстати, Торнтоны, конечно, скоро с нами расплатятся. Это вы предоставьте мне. Они в высшей степени порядочные. Да, раз мы уже заговорили об этом: не находите ли вы, что следовало бы заняться гландами Сибиллы? Вы их смотрели?

— Нет... нет, не смотрел.

— А следовало, дружище. Они не в порядке. Я позволил себе (надеюсь, вы не взыщите?) сказать матери, что мы их ей удалим, когда наступит теплая погода.

Возвращаясь домой, Эндрью думал: «Айвори обаятельный человек». Да, спасибо Хемсону, что он их познакомил.

С лечением Сибиллы все прошло великолепно. Торнтоны были чрезвычайно довольны.

Прошло три недели, и однажды, когда они с Кристин сидели за чаем, с вечерней почтой пришло письмо от Айвори.

К письму был приложен чек на двадцать гиней.

Эндрью с удивлением смотрел на чек: он ничего решительно во время операции не делал. Но затем мало-помалу в сердце его закралось то теплое чувство, которое теперь всегда вызывали в нем деньги. С довольной усмешкой он передал письмо и чек Кристин.

— Чертовски благородно со стороны Айвори, правда, Крис? Держу пари, что в этом месяце наш заработок достигнет рекордной цифры.

— Но я не понимаю... — Кристин растерянно смотрела на него. — Это — в уплату по твоему счету миссис Торнтон?

— Да нет же, глупенькая, — засмеялся Эндрью. — Это маленькая прибавка, просто за потерю времени, которое отняла у меня операция.

— Ты хочешь сказать, что мистер Айвори прислал тебе часть своего гонорара?

Эндрью покраснел и сразу подобрался, готовый к борьбе.

— О Господи, вовсе нет! Это строжайше запрещено. Об этом мы и не думаем. Как ты не понимаешь, что я эти деньги заработал, получил их за присутствие на операции в качестве ассистента, точно так же, как получил свою долю и анестезиолог. Айвори и то и другое поставил в счет Торнтонам. И ручаюсь тебе, что он получил немалый куш.

Кристин положила на стол чек, удрученная, несчастная.

— Сумма большая!

— Ну, и что же из того? — отрезал Эндрью с вспышкой негодования. — Торнтоны страшно богаты. Для них уплатить ее не труднее, чем иному из наших амбулаторных больных — три с половиной шиллинга.

Он ушел, а она продолжала смотреть на чек с нервным ужасом. Она раньше не понимала, что Эндрью просто заключил деловой союз с Айвори. Все ее старые опасения вдруг разом нахлынули на нее. Тот вечер с Денни и Гоупом не дал никаких результатов. Как Эндрью теперь полюбил деньги! Его работа в больнице Виктории, видимо, больше не имела для него значения. Его снедала жажда материального успеха. Даже в амбулатории Кристин замечала, что он все чаще и чаще прописывал шаблонные лекарства и прописывал людям, ничем не больным, заставляя их ходить к нему много раз. Тревога сильнее омрачила лицо Кристин, как-то сразу сжавшееся и похудевшее. Она все сидела, глядя на лежавший перед ней чек Чарльза Айвори. Слезы медленно подступили к глазам. Она решила, что ей во что бы то ни стало следует поговорить с Эндрью.

И в тот же вечер, после приема, она робко подошла к нему.

— Эндрью, хочешь доставить мне удовольствие? Поедем в воскресенье за город в автомобиле! Ты ведь, когда купил его, обещал мне это. И за всю зиму нам не удалось ни разу съездить за город.

Он посмотрел на нее как-то странно.

— Что ж... ладно!

Воскресный день был такой, как мечтала Кристин, — теплый весенний день. К одиннадцати часам Эндрью уже закончил наиболее необходимые визиты, и, уложив в автомобиль коврик и корзинку с провизией, они выехали. Кристин повеселела, когда они оставили позади Гэммерсмитский мост и помчались в Сэррей по уединенной Кикгстонской дороге. Скоро проехали Доркинг, свернули направо, на дорогу в Шир. Так давно они не были вместе за городом, что вся эта благодать вокруг — сочная зелень полей, пурпур зацветающих вязов, поникшие под тяжестью золотой пыльцы сережки, бледная желтизна первоцвета, росшего целыми полянками под откосом, — просто опьяняла Кристин.

— Не надо ехать так быстро, милый, — сказала она так ласково, как давно уже с ним не говорила. — Здесь чудесно.

Но Эндрью, казалось, задался целью обогнать все автомобили на дороге.

К часу дня они доехали до Шира. Селение — несколько домиков под красными крышами на берегу реки, тихо струившейся между лугов, поросших водяным крессом, — еще не было потревожено наплывом летних туристов. Эндрью доехал до лесистого холма за деревней и оставил автомобиль у одной из узких дорожек для верховой езды, проложенных среди дерна. Здесь, на поляне, где они разостлали коврик, стояла певучая тишина, уединение разделяли с ними только птицы.

Они ели свои сэндвичи, греясь на солнце, пили кофе из термоса. Вокруг, в ольховых рощицах, росло множество первоцвета. Кристин ужасно захотелось нарвать его, зарыться лицом в прохладные и нежные лепестки. Эндрью лежал с полузакрытыми глазами, голова его была так близко от нее. Сладостное успокоение сошло на ее душу, измученную темной тревогой. Если бы им вместе всегда было так хорошо, как сейчас!

Эндрью сонным взглядом уже несколько минут смотрел на автомобиль и вдруг промолвил:

— Неплохая машинка, а, Крис? Во всяком случае тех денег, что я за нее заплатил, она стоит. Но нам понадобится новая. Присмотрим на выставке.

Кристин зашевелилась, — в ней опять проснулось беспокойство при новом доказательстве его ненасытности.

— Но эта у нас так недавно. И, по-моему, лучшей нам и желать невозможно.

— Гм... ход у нее неважный. Разве ты не заметила, как нас все время обгонял этот «Бьюик»? Я хочу иметь автомобиль новой марки «Витесс».

— Но к чему?

— А почему нет? Мы можем это себе позволить. Дела у нас хороши, Крис. Да! — Он закурил папиросу и повернулся к Кристин с видом полного удовлетворения. — Если ты, может быть, этого не знаешь, моя дорогая маленькая учительница из Блэнелли, так знай, что мы быстро богатеем.

Она не ответила на его улыбку. Она чувствовала, что ее тело, так сладко разогретое солнцем, внезапно похолодело. Начала выдергивать травинки вокруг и зачем-то вплетать их в бахрому коврика. Сказала медленно.

— Милый, а разве нам действительно так уж необходимо богатство? Я знаю, что мне оно не нужно. К чему эти вечные разговоры о деньгах? Когда у нас их было в обрез, мы... ох, как безумно счастливы мы были! Тогда мы не говорили о них. А теперь мы ни о чем другом не говорим.