— Отлично, — выдохнул я. — Что-то вводили?

— Конечно, по стандарту. Что делаем?

— Кладём. Что ещё тут делать, — вздохнул я, поднимаясь на ноги.

— Доктор, а у меня что-то серьёзное? — подала голос пациентка, принимая с моей помощью сидячее положение, чтобы я мог нормально её осмотреть.

— Надеюсь, обойдётся. Просто вы так сильно давление снизили, что его почкам не хватило, — я пытался сформулировать её идиотизм попроще, чтобы она поняла. — А потом добили бедные почки мочегонкой. Это называется острая почечная недостаточность. Я сейчас с клиникой свяжусь, чтобы вас приняли.

— Я в больницу губернскую не поеду, — категорично заявила она. — Что можете, тут делайте. А не сможете, так и ладно. Сама, значит, виновата. Если надо что-то подписать, давайте бумагу, подпишу, но никуда не поеду.

Я быстро её осмотрел, не слушая, что она говорит, и, написав лечение, отправил в единственную свободную палату. Надеюсь, это не хорошо подготовленный наёмный убийца в домашнем халате и тапочках, которая довела себя до такого состояния, чтобы пробраться к цесаревичу и завершить начатое её коллегами.

Хотя он сам был бы виноват, если бы так оно оказалось. Где мы ему в Аввакумово охрану найдём? Да к тому же квалифицированную. А Сашка прав. Люди болеют независимо от ситуации и важности персоны, лежавшей сейчас в больничке. Распорядившись насчёт повторных анализов на утро, я выдохнул, слыша, как подъехала машина ко входу.

Старостин оправдал все надежды собравшихся, притащив того самого, с «болью в плече». Молодой ещё мужик, не старше тридцати лет, прошёл мимо меня в сторону перевязочной, держась за плечо. Его вела дежурная медсестра тоже экстренно закончившая обедать. По дороге она открыла дверь в буфет и что-то неразборчиво сказала. Тут же из буфета выскочил Саша и рванул в палату к Дмитрию, а оттуда выбежала Наталья Сергеевна.

— Что за неделя, а, Семёныч? Никто на пустошь не забредал? А то, может, кто проклятье какое подцепить умудрился? — она притормозила, и они вместе посмотрели почему-то на меня. Я только глаза закатил.

— Что там? Травма, судя по всему? — я повернулся к Старостину.

— Угу, травма, — кивнул старший фельдшер. — Огнестрельная.

— Чего? — я тупо смотрел на него, пытаясь совместить «боль в плече» с огнестрельным ранением.

— Ну вот, — Старостин развёл руками. — На охоте под дружеский огонь попал. Приятели его за лося приняли. Хорошо хоть пулей стреляли, проще убрать будет, чем мелкую дробь выковыривать. Плохо, что не в башку. Проблем они себе и так огребли, а так и нам их подкинули. Браконьеры херовы! Ладно, пойду сообщу в надзор. Пускай приезжают и приятелей забирают.

— Они что-то нарушили? — я невольно нахмурился.

— Конечно, — Старостин бросил на меня недоумённый взгляд. — Не сезон сейчас на лося ходить. Даже аристократы в своих поместьях себе такое редко позволяют. А эти аккурат на границу с пустошью попёрлись, думали, поди, обойдётся. Сволочи!

— Если проблем столько, зачем вызвали-то? — я искренне удивился. Никогда мне не понять человеческую логику.

— Надеялись, что я на месте пулю вытащу, перевяжу, и всё нормально будет, — поморщился старший фельдшер. — Совсем меня за идиота держат, что ли? Даже взятку предлагали рыбой да той же лосятиной.

— И как не побоялся против них идти, у них же ружья есть, — я покосился на Старостина.

— И что? У меня тоже ружьё есть, и посерьёзнее ствол с собой найдётся, — пожал он плечами, судя по всему, не понимая до конца, что я имею в виду. — На границу с Пустошью с голыми руками не ездим, мало ли что выскочит. Через границу иной раз твари как-то умудряются перескочить.

— Дела… — пробормотал я. Похоже, местные правила, особенно негласные, мне ещё изучать да изучать. — А с этим что делать? — я как представил, что мне придётся снова в клинику звонить и ругаться, чтобы этого браконьера с «болью в плече» от нас забрали, так у меня руки сами собой в кулаки сжались. Даже мысли все посторонние из головы вылетели.

— Да сами увезём, — махнул рукой Старостин. — Пулю сейчас извлечёте, перевяжете, от столбняка уколем и увезём. Он здоровый, правда, как тот лось, ни хрена с ним не случится.

Я только рукой махнул и поплёлся в перевязочную, где Наталья Сергеевна уже должна была мне подготовить пациента. Интересно, как скоро я начну сожалеть, что не нашёл способа остаться на пустошах подольше?

Ночью мне поспать снова не удалось, потому что в Петровке произошёл инцидент. Гальку Акимову выпустили на свободу, посчитав, что на этот раз она не слишком виновата в произошедшем с её сожителем. Уж не знаю, чем руководствовались следователи при этом. Вполне возможно, что они её отпустили намеренно, чтобы в эту злополучную Петровку никто посторонний больше не вошёл и не пробрался сквозь неё к Мёртвым пустошам. Ну а что, тоже верно. Гуляют они, похоже, с размахом и не слишком благожелательно настроены даже к себе, не говоря уж про пришлых.

Так вот, эта самая Галька решила устроить праздник в честь своего досрочного освобождения. Пока добиралась из Твери до дома, прикупила пару петард. На хрена она это сделала, так никто и не понял, наверное, душа настолько хотела праздника. В итоге одну из петард запустили прямо в комнате её убогой избушки, и она приземлилась аккурат в Галькиной тарелке. Как дом не сгорел, удивило всех. Но только потолок подпалило, да стол прогорел.

Ничего фатального и с людьми, решившими посетить сие увлекательнейшее мероприятие, не произошло. Её и парочку «гостей» слегка посекло осколками, которые я полночи и выбирал у неё из лица. Хорошо ещё, что глаза не задело. Ехать в Тверь Галька наотрез отказалась.

— Мне что, потом опять домой на перекладных добираться? — спросила уже протрезвевшая женщина. — Здесь клади. Ничего с Петрихой не случится, потерпит моё присутствие.

— Галя, а ты какое образование получила в своё время? — вкрадчиво спросил я, потому что сказанная фраза ввела меня в жуткий диссонанс.

— Да какая разница? — она посмотрела на меня с неприязнью, словно я задел очень неприятную для неё тему. — Что есть, всё моё. Так мне домой шлёпать, или хоть до утра подержишь?

— А чего тебя держать, ты что, буйная? — я усмехнулся. — Сколько пила до праздника?

— Думаешь, белку словлю? — она хмыкнула. — Не бойся, нет предпосылок.

Я внимательно на неё посмотрел. Если её протрезвить как следует, отчистить и марафет навести, то вполне симпатичная женщина получится. Это же надо было так себя довести! Я глянул в карточку. А ведь ей всего тридцать лет. М-да, даже мне таких, как Галька не понять.

— На слово не поверю, — предупредил я её. — Начнёшь куролесить, быстро скручу и бандеролью в Тверь отправлю, — бросив пинцет в лоток, я принялся стаскивать перчатки. — Таня, давай оставим эту красоту здесь. Не хотелось бы, чтобы лицо загнило, вся работа тогда насмарку пойдёт.

— Добрый вы человек, Денис Викторович, — улыбнулась мне Татьяна, дежурившая сегодня ночью на телефонах, и потащила Гальку в палату, куда ещё вечером мы подселили одну задорную бабульку с обострением желчнокаменной болезни. Что и в каких количествах она ела, бабулька так и не созналась, но со слов давно работающего тут персонала, она на недельку раз в два-три месяца к нам залетает. Потому что слово «диета» деревенские жители считают чуть ли не матерным.

Бабульку не оперировали, справлялись консервативными методами: большими дозами спазмалитиков и, да-да, той самой диетой. Видя на тарелке жидкую кашу на воде, бабка всегда орала, что её хотят заморить голодом, но это были уже нюансы.

— М-да, так меня ещё никто не называл, — пробормотал я, потерев подбородок, и ругнулся, наткнувшись на щетину.

Время тогда было уже семь утра, и начиналась привычная для больницы утренняя суматоха. Так что, подумав, я решил проверить Дмитрия и идти уже домой, чтобы не завалиться посреди коридора.

Войдя в палату Дмитрия, которую мы переоборудовали в палату интенсивной терапии, я молча протянул ему утку.