— Должен с грустью констатировать, что я был до непростительности наивен. Мне почему-то втемяшилось в голову — признаюсь сейчас, это было довольно глупо, — что поскольку своей цели замужеством ты уже достигла, то тебе нет никакой необходимости продолжать игру. Я имею в виду карты.

Значит, вот оно что. Ее губы побелели.

— Когда ты дал понять, что не собираешься полностью оплачивать мои расходы, мне не оставалось ничего, кроме как оплачивать их самой. Для меня это даже лучше. Я не желаю зависеть от причуд твоей щедрости.

— А я и не говорил, что не собираюсь полностью или не полностью оплачивать твои расходы. Я только сказал что как твой муж, намереваюсь их контролировать, Мое состояние не может и не должно быть в полном твоем распоряжении, хотя, как я теперь понимаю, ты ожидала именно этого.

Джудит показалось, что от стыда она сжалась до размеров маленького горячего шарика.

— Мне и в голову не приходило, что я могу неограниченно расходовать твои деньги, — тихо произнесла она. — Но, как твоя жена, я рассчитывала, что ты гарантируешь мне в этом смысле определенную свободу, а не сведешь мое существование до уровня бедной родственницы или школьницы, вынужденной клянчить деньги на карманные расходы.

— И ты решила, что лучше брать деньги у других?

— Я ни у кого деньги не брала, — почти закричала Джудит. — Я их выигрывала. А выигрывала потому, что играла лучше.

— Ты выигрывала потому, что ты опытная, прожженная авантюристка. Я думал… я надеялся, что, с Божьей помощью, нам удастся наладить взаимопонимание. Но какое может быть взаимопонимание, Джудит? Ты манипулируешь всеми, кто встречается на твоем пути. Если, конечно, это тебе выгодно.

— Нет, — прошептала она.

Внизу живота нестерпимо болело. Джудит прижала ладони к щекам и повторила:

— Нет, это не так.

— В самом деле? — Его брови приподнялись. — Скажи-ка мне, пожалуйста, Джудит, когда ты в первый раз решила, что я именно тот, кому можно выгодно сбыть свое бесценное целомудрие? Когда? В тот момент, когда впервые меня увидела? Или сообразила это позднее… по пути в Катр-Бра?

— Что ты такое говоришь? — Ее глаза расширились от ужаса. — Я даже не понимаю, что ты говоришь.

— Ах вот как? Не понимаешь? Тогда позволь мне объяснить тебе, моя тупая, несообразительная жена.

Он отошел подальше, боясь потерять над собой контроль.

— Так вот, слушай: у тебя было кое-что ценное — по крайней мере ты считала это ценным — твоя невинность, и ты все прикидывала, кому бы выгоднее ее продать. Естественно, тому, кто предложит больше. И такой нашелся. Разумеется, олух, не знающий, с кем имеет дело. Вначале ты разыграла опытную женщину, без предрассудков. Это был отличный трюк, и я на него попался. А когда понял, было уже поздно.

Джудит было плохо. Ее тошнило. Такого вообще прежде с ней никогда не было. Значит, все это время он думал, что она специально прикинулась распутной женщиной, чтобы своей невинностью заставить его жениться.

— Нет, — едва слышно произнесла она. — Это неправда. Я и не думала о своем целомудрии, когда была с тобой. Я думала только о тебе… ты должен вспомнить, как это было. Как ты только мог подумать обо мне такое? Я вообще не представляю, как можно подумать такое. — Говорить ей мешали слезы, и она уже не сдерживала их.

Маркус ее почти не слушал. Только раздраженно махнул рукой:

— Ну, устраивать представления ты большим мастерица. А какой спектакль ты разыграла тогда в гостинице, когда, на твое счастье, там оказались мои друзья! Хороший ты капкан поставила, верно? И захлопнула его умело.

— Нет, — снова прошептала она. — Все было совсем не так. Тяжесть на сердце стала свинцовой. Она была сражена наповал. Никакого желания сопротивляться и защищаться у нее сейчас не было.

— А теперь слушай меня внимательно. — Маркус говорил медленно и отчетливо. — Поскольку ты все-таки моя жена и с этим ничего не поделаешь, тебе придется начать вести себя соответствующим образом. Лимит доверия ты уже весь исчерпала. Поэтому отныне за пределами этого дома ты имеешь право играть только в вист и в мушку. Я буду контролировать каждый твой шаг, — Он начат перечислять, загибая пальцы: — Принимать приглашения ты будешь только с моего одобрения, в игорный зал входить будешь только в моем сопровождении, и если я увижу тебя играющей во что-то еще, кроме виста и мушки, то немедленно, невзирая ни на какие приличия, заставлю тебя покинуть зал. Тебе понятно?

— Да, — тихо отозвалась она, а сама подумала: «Значит, ты хочешь засадить меня в тюрьму, а сам станешь надзирателем».

— Пойдем дальше, — холодно объявил он. — Тебе придется спрашивать моего разрешения на любое приобретение. Я хочу знать, для какой цели ты это покупаешь, насколько это необходимо и сколько это стоит. И тогда я решу, надо покупать или нет. Ты больше не одурачить меня, Джудит. — Маркус отвернулся к окну, раздвинул шторы и устремил взгляд в беззвездное ночное небо.

Он услышал, как дверь за его спиной тихо затворилась. Значит, Джудит ушла.

Боже, как его предали! И что же теперь? Вот так мучиться всю жизнь?

Он знал — он чувствовал, — что отныне жена будет причинять ему только боль, одну боль. Потому что он начал любить ее… но, похоже, он любил призрак.

Маркус снова налил бренди, залпом выпил и пошел к себе.

С кресла у камина поднялся сонный Чевли:

— Надеюсь, вы прекрасно провели вечер, милорд.

— Хуже некуда, — устало проговорил Маркус.

Камердинер замолк и сосредоточился на том, чтобы быстрее уложить его светлость в постель.

А рядом, в соседней комнате, сидела Джудит. Сидела и ждала. Милли она отправила и после ее ухода заперла дверь соседней спальни на ключ. Теперь прислушивалась к шорохам и скрипам, доносящимся оттуда, ожидая, когда Чевли пожелает его светлости спокойной ночи и уйдет.

»Нет, нет никакого будущего. Это ясно. Жизнь, какую Маркус предопределил мне, такая жизнь не нужна ни мне, ни ему».

Желтая полоска внизу под дверью его спальни исчезла. Стало быть, Маркус погасил свечу рядом с постелью. Джудит поднялась. Все тело болело, да так, что она едва сдержала стон. Она сняла вечернее платье и облачилась в дорожный костюм. Мягко ступая по комнате, с величайшей осторожностью она принялась открывать шкафы и ящики, упаковывая в небольшой чемодан только самое необходимое.

Конечно, ее поспешность осложнит дело с Грейсмером. Но иного выхода она не видит. Себастьян все поймет, и они вместе разработают план дальнейших действий.

»Но, Боже мой, до чего же я чувствую себя опустошенней и потерянной! Жить с Маркусом я не могу. Но почему же расставание приносит такую боль, словно режут по живому?»

Она тихо отворила дверь, вышла в коридор и прислушалась. Дом спал и во сне шуршал и потрескивал. Джудит прокралась вниз по лестнице и свернула в коридор, ведущий к библиотеке. Там она открыла окно и, выпрыгнув в сад, осторожно закрыла его за собой. В стене были ворота, ведущие к конюшням. Когда Джудит, неслышно ступая, прошла, лошади заржали. «А ведь я, пожалуй, сейчас чуть ли не единственная во всем Лондоне, кто не спит», — подумала она и нащупала в сумочке рукоятку пистолета.

До Албемарл-стрит, где жил Себастьян, идти пришлось не больше двадцати минут, и за это время она не встретила ни единой души. Себастьян жил на первом этаже. Джудит поднялась на цыпочки и тихо постучала в окно. Будить квартирную хозяйку и объясняться с ней не хотелось. Джудит уже собралась постучать еще, как дверь отворилась.

— Входи, Джудит, — прошептал Себастьян.

— Откуда ты знал, что это я? — Она проскользнула мимо брата в темный коридор.

— Потому что я ждал тебя.

— Значит, я тебя не разбудила?

— Нет. Я знал, что ты придешь. — Себастьян поставил чемодан и внимательно посмотрел на сестру. — Выглядишь ты ужасно. Бренди?

— Пожалуй. — Джудит сняла плащ и перчатки. — Спасибо. — С бокалом в руке она прошла к камину, в котором угасал огонь.

Себастьян полез в корзину. Достал несколько поленьев и бросил» на горячие уголья. Раздалось обнадеживающее шипение, и скоро вспыхнуло яркое пламя. Себастьян выпрямился и испытующе посмотрел на сестру. Она пила бренди мелкими глотками.