титулярный совѣтникъ

Ух ты, а матушка-то у меня молодец! Я ж так и не собрался заказать себе визитные карточки, а они нужны. В принципе, слово «судебный» можно было и не писать, иных следователей у нас нет, а следовало указать, что числюсь я в Череповецком Окружном суде. Но, опять-таки, в наших краях других судов тоже нет, так что всем все понятно.

А что там в бумажнике? О, неплохо. Не рубль, что кладут в дареный бумажник «на разживу», а побольше. Десять бумажек по десять рублей, восемь по двадцать пять. Триста рубликов. Красота!

Ай да матушка. Хотя, наверное и батюшка что-то вложил. Вот, до чего у меня родители умные. Прямо-таки мысли угадывают. Подумал недавно, что много денег трачу на репетиторов, а теперь вот они, денежки. Жить можно.

[1] Александр Башлачев. Подвиг разведчика.

Позавтракав, разобрал вещи, набросал целый ворох одежды, предназначенной в стирку — не только белье, но и штаны, в которых ездил в Пачу. Кажется, нигде специально не пачкался, но штаны отчего-то грязные. Прачка придет, заберет. Еще странно — откуда столько одежды взялось? Когда уезжал, казалось, что немного.

Озадачил Нюшку глаженьем нового мундира, в котором я собирался жениться. Но до осени успею новый построить. Тем более, что нужно подарочный орден «выгулять». Не цеплять же его к старому кителю?

Сам принялся за бритье. Хорошо, что в двадцать один год волосы на щеках и на подбородке относительно нежные, и щетина не так заметна, но все равно, следует содержать себя в порядке. Еще нужно к парикмахеру зайти, подстричься. А то оброс, аки сволочь, волосы скоро на уши полезут. Но на службу я сегодня не выйду, пусть считают, что я до сих пор в командировке. А, чего я опять волнуюсь? Воскресенье же.

Полная идиллия и все при деле. Анна Игнатьевна сосредоточенно наглаживает стрелки, я бреюсь, поглядывая в старое зеркало. Уже думал, чтобы новое завести, но смысла нет.

— Иван Александрович, забыла сказать — от госпожи Десятовой позавчера горничная прибегала, сказала, что Елена Георгиевна и прочие дамы приехали. Мол — в гости не приглашают, но будут рады видеть…

Нюшка, твою дивизию! Да что бы тебя муха цеце укусила. За язык.

— Ой, Иван Александрович, как вы сильно порезались, давайте я бумажкой залеплю.

Лепи, деточка, что уж теперь делать? Авось не так и глубоко, а Леночке не привыкать видеть будущего мужа с поцарапанной мордой. Она уже пообещала, что после свадьбы сама станет меня брить или наймет приходящего брадобрея.

— А батька, как порежется, порошок из чертова пальца берет — тетя Дуня ему отсыпала, да прямо на порез сыплет. Еще слышала, в аптеке квасцовый карандаш продают. Им можно прямо по порезу поводить, кровь останавливается.

Что такой чертов палец знаю — окаменелость какая-то, в детстве собирали, а про квасцовый карандаш никогда не слышал. Но перед девчонкой признаваться неудобно. А если кровь останавливает — надо купить. Можно и Нюшку послать, могу и сам купить — аптека рядом с нашим судом, на углу. А кухарку лучше иным озадачить. Что там у нее паленым пахнет? Никак шерстью?

— Ань, что у тебя горит?

— Ой, Иван Александрович, простите! Я же утюг на ваши штаны поставила и отвлеклась.

На моих новых брюках в худших традициях кинокомедий ржавым треугольником выделялось подпаленное пятно. Ладно бы на заднице, где не видно, а тут сбоку. Теоретически, носить эти брюки еще можно, но некрасиво. Не везет мне со штанами.

— Эх, Нюшка-Нюшка, — вздохнул я.

Надо бы поругать, а то и отлупить юную служанку, но куда там. Вон, уже и слезы текут. И язык не повернется дурное слово сказать, не говоря уж о том, чтобы поднять руку девчонку.

— Иван Александрович, я нечаянно, — зашмыгала носом Нюшка. — Я вам деньги за штаны отдам.

Я только махнул рукой, поднял утюг. Ну, ни хрена себе! Такой штукой мышцы качать в тренажерке, а не штаны гладить. И я заставлял ребенка ворочать эту несусветную тяжесть? Я из-за Натальи переживал, когда та глажкой занималась, но хозяйка-то — взрослая женщина, привычная к утюгам, а здесь девчонка. Можно сказать — прислуга-стажер. К стажерам нужно относиться с пониманием и сочувствием.

— Аня, а утюги полегче бывают? — поинтересовался я.

Нюшка, слегка удивившись вопросу, ответила:

— Бывают и полегче, только ими гладить хуже. В большой угольков горячих подкинешь, он долго не остывает, а маленькие утюжки часто греть приходится. И греть негде — плиты-то здесь нет.

Чувствую, придется мне самому учиться гладить. А в гости к невесте пойду в партикулярном платье. Ха… А ведь его тоже нужно отпаривать и стрелки навести. Это вам не костюм из двадцать первого века, который повесил на плечики, так и висит он себе, а когда понадобился — схватил, надел, и гладить не надо. Кто бы догадался в здешние натуральные ткани чуток полиэстера или еще чего-то искусственного добавить.

Отпаривать брюки и пиджаки мне давно не приходилось. Но вспомню, ничего сложного нет.

Впрочем, костюм мне гладить Нюшка не позволила. Дескать — не барское это дело, к тому же, утюг, он вовсе и не тяжелый, а глажка — это ее прямая обязанность. И деньги за испорченные штаны она отдаст. А если эти хозяин собирается выбросить, так она их домой отнесет, а тетя Галя для Петьки перешьет. Спорить не стал. Хочет — пусть деньги возвращает, только в рассрочку, по пять копеек в месяц. Как раз к совершеннолетию и вернет. А за это время придумаю, как избавить девчонку от долга.

Все погладили, побрились, порезы на морде хозяина заклеили. Кухарка уже приступила к нарезке овощей для обеда. А вот теперь у меня точно пост, и отмазки никакой нет. Подождав, пока девчонка не закончит, спросил:

— Аня, а ты Платона Демина знаешь?

— Не-ка, — помотала головой юная прислуга.

Действительно, откуда ей знать всех торговцев?

— Торговец, масло у мужиков скупает. У него еще сестра вдовая имеется, — начал объяснять я.

— А, так это Никодимыч, коли сестра у него вдовая, — сразу же вспомнила Нюшка. — Его по имени-то никто не зовет. Масло мы ему раза два сдавали, но он из-за каждой копейки торгуется, а его сестрица — та удавиться готова за грош. Сестру Варварой зовут. Ну, тетка Варвара. Она немолодая уже — лет тридцать, но еще ничего, мужа похоронила два года назад — он запил сильно, с причала упал и потонул. Тетка Варвара в своем доме живет, Никодимычу торговать помогает.

— Ты про эту Варвару что-нибудь знаешь? — осторожно поинтересовался я.

— А вам зачем? — сразу же насторожилась Нюшка.

— Анна, если начнешь мне дурацкие вопросы задавать, я на тебя точно рассержусь.

Нюшка хмыкнула. Она уже усвоила, что если ее называют Анной, но, без отчества, значит, хозяин и на самом деле собирается рассердиться.

— Я про тетку Варвару только всего и знаю, что вдовая она и брату помогает, вот и все. Вроде, свой дом у нее. Могу поузнавать, — пообещала девчонка.

Оказывается, хоть что-то в этом городе есть, о чем не знает юная кухарка. Значит, будет возможность расширить знания.

— Вот и поузнавай. Мне о ней информация нужна. Что она за человек, как себя ведет. Если какая-то сплетня есть — тоже неплохо. Слухи какие-нибудь есть. Надыбаешь что-то интересное — считай, половину штанов отработала. Ну, ты поняла.

— Поняла. А что такое надыбать? Что-то узнать?

— Именно так, — кивнул я, хотя, в моем мире слово надыбать означало приобрести. Эх, испохабил я русский язык неологизмами, да еще и не самыми лучшими. Но, ничего, наш язык сильный, он только богаче станет.

— Я щи в печку поставлю, а потом дыбать пойду, — сообщила Нюшка.

— Куда пойдешь? — не понял я.

— Так дыбать и пойду, — невинно объяснила девчонка.

Ох, спрашивается, кто учит ребенка плохим?

Анна Игнатьевна умчалась «дыбать» информацию, касающуюся пассии убитого раскольника, а я тем временем, окончательно разобрался с вещами и всем прочим. Руки чесались привести в порядок бумаги, касающиеся смерти Ларионова, но мужественно запретил себе это делать — а чем я завтра на службе стану заниматься? Правда, нужно отчет о поездке написать, в канцелярию его сдать, но это недолго. Так что, о делах — завтра. Зато почистил револьвер, убрал его в стол, а потом решил сходить к парикмахеру, чтобы иметь при встрече с невестой приличный вид.