Быть может, боль не была достаточной? Сойка вытянула левую ладонь, а правой рукой занесла над ней тяпку. Чем сильнее морок, тем сложнее будет побороть его. Может, хоть так?

– Эй, подруга! – крикнула Сойке одна из женщин с лопатой, рослая смуглянка лет двадцати. – Чего расселась? Надо закончить до трапезы!

Таделия одёрнула руку. Её напарницы уже ушли на несколько рядов вперёд и теперь с недовольным видом ждали, пока Лиса их догонит. Нашли землеройку.

Следуй за толпой. Следуй за сраной толпой. Сойка продолжала себе об этом напоминать – слишком уж ей хотелось выжить, даже если придётся играть по правилам морока. Идеальных иллюзий не бывает, так что рано или поздно наваждение даст слабину.

Правда, этого не случилось ни до трапезы, ни во время неё. Работницам позволили вымыть руки в бараке, а потом все отправились в обеденный зал. Не тот, в котором до этого ели Лисы. Здесь не было ни госпожи Маритель, ни её роскошных блюд с рыбой и овощами. Лишь водянистая каша с горькими вялеными ломтиками, о происхождении которых Сойка решила гадать. Для собственного же спокойствия.

Следующей остановкой стало одно из зданий с колоннами. Женщины вошли в просторный зал, который амфитеатром поднимался вверх и занимал не меньше пары этажей. Таделия следовала за толпой, уселась на деревянную скамью и встретила лёгким поклоном очередную служительницу.

Женщины рядом выше восторженно зашептались при виде дамы с тонкими чертами, напоминавшими приукрашенный портрет, нежели живого человека. Пучок ониксовых волос скрепляла длинная серебряная шпилька, а серую робу служительница подпоясала тонкой белой верёвкой. Как будто нарочито подчёркивала тонкую талию.

Судя по тому, что шептали послушницы, звали эту даму госпожа Алама.

– Рада видеть вас всех, – служительница не пыталась говорить громко, но своды зала любезно доносили её голос даже до верхних рядов. – Сегодня я предлагаю вам вновь вспомнить одно из проявлений благой воли нашей светозарной защитницы. Я говорю о жертвенности.

Сойка усмехнулась. Сначала их утомили перекопкой грядок, чтобы все силы ушли в сырую землю острова. Теперь пришла пора истощить разум проповедями.

О благой воле Далёкой Звезды Таделия слышала. Всего таких деяний было шесть, и каждое соответствовало одному из Первопрорицателей. Жертвенность Мальны. Милосердие Аквиды. Знания Драуда. Стойкость Андора. Честь Вескера. Верность Литанда. Покуда человек следовал одному из этих путей – сияние его души оставалось ярким.

– Что же такое жертвенность, дорогие мои? – вопрошала тем временем Алама. – Кто может объяснить?

– Это готовность отдать что-то ценное на благо Далёкой Звезды, – вскочила и отчеканила совсем юная ученица.

– Не только на благо Далёкой Звезды, – поправила её служительница. – Это может быть любая благая цель. Давайте вспомним пример такой жертвенности. Да, Пилла?

– Первопрорицательница Мальна, жертвенная мать, – ответила рыжеволосая девушка лет шестнадцати. – Она позволила язычникам Крестедии сжечь себя на костре, чтобы огонь уничтожил их город и открыл путь войску короля Бенкара. Её жертва породила весь Хемелен.

– Ты, конечно, права, Пилла, – Алама сощурилась и подошла ближе к трибуне. – Но я бы хотела услышать что-то посвежее. Все знают историю жертвенной матери Мальны, мы ведь в её обители, в конце-то концов.

По амфитеатру пробежала волна тихих смешков, а Пилла зарделась под стать её волнистым волосам.

– А как же воитель Гелланн из Граденна? – дама средних лет с короткой светлой причёской вскинула руку. – Его отряд держал крепость на побережье ценой жизни. Они задержали высадку язычников из Грохтцегора, чтобы остальные успели уйти.

– Да, такое тоже было, – Алама закивала, но и губы поджала. – А есть ли у вас более приземлённые примеры? Необязательно жертвовать жизнью – есть, ведь, и другие ценности. Давайте отойдём от прорицателей и воителей. Вот ты, дорогая сестра, знаешь такой пример? Ты же с нами недавно?

Она смотрела на Таделию. Сойка поёжилась, когда десятки глаз уставились на неё. Она не хотела выделяться, а теперь оказалась в центре внимания. И где же она ошиблась?

– Не уверена, госпожа, – Таделия встала, прижав руки к подолу балахона.

– А я думаю, что знаешь, – Алама поднялась повыше между рядами скамеек. – Чем ещё может пожертвовать человек?

– Свободой, – Сойка отвела взгляд и почувствовала, как щёки становятся пунцовыми.

– Свободу обычно забирают за преступления, – с вызовом сказала служительница. – Ты знаешь истории о тех, для кого отдать свободу стало примером жертвенности?

– Так поступил мой друг, – слова сами вырывались изо рта Таделии. – Он мог жить свободно, уйти, куда хочет. Но он отказался от этого, чтобы помочь мне и не только. За это я ему благодарна.

– И как же зовут твоего друга?

Сойка молчала. Любопытные глаза учениц впились в неё, но острее всех смотрела Вдова. Старшая Лиса выглядела испуганной и почти не шевелилась.

– Не хочешь говорить – твоё право, – Алама спустилась с трибун. – Но я всё же считаю, что свобода – вопрос очень скользкий. Каждый вор, каждый убийца считает, что заслуживает свободу. Невиновного сложно её лишить.

Таделия скребла по большому пальцу ногтем указательного и почти разодрала его до крови. Помимо того, что упомянула служительница, люди ещё часто считают свои речи единственно правильными. Достаточно лишь говорить громко и уверенно, обращаясь к тем, кто стоит ниже. Легкотня.

– А что насчёт свободы воли, госпожа? – Сойка не смогла себя пересилить и высказалась. – Невиновного можно лишить и её. Заставить делать то, чего человек не хочет. Вплоть до убийства, кражи и всего того, за что можно лишиться обычной свободы.

– Потому-то магия и считается таким же тяжким грехом, – Алама смотрела в высокое окно, поглаживая своё запястье. – Без неё такое не сотворить.

– Но дело не только в магии, – Таделия старалась не смотреть на Вдову. – Заставить можно иначе. Словом, мечом, серебром. Когда кто-то берёт над тобой власть – страшнее нет ничего.

– Вообще-то смерть страшнее, – оживилась ученица Пилла.

Сойка не ответила. Возможно, юность Пиллы прошла в спокойствии и сытости. Для таких и впрямь не было ничего страшнее смерти. Таделия же усвоила совсем другой урок и совсем недавно его повторила.

– Спасибо за беседу, дорогая, но наш разговор заходит куда-то в дебри, – Алама сдавленно рассмеялась. – Ладно, раз уж мы помянули жертвенную мать Мальну, не лишним будет ещё раз поговорить о значении её жертвы. Не только для Хемелена, но для всех королевств.

Служительница ещё долго тянула свои речи, но высказаться больше никого не просила. Сойка её не слушала. История о том, как жертвенный костёр Мальны уничтожил деревянную Крестедию – тогда ещё под властью коренных народов Хемелена – была известна и летарским верующим.

Если что-то Таделия и могла сделать, так это отвлечься.

Мудрый разговор с Аламой продлился до вечера, и всех послушниц отправили в молельный зал главного храма. Сойка простояла всю службу в задних рядах, пока местная жрица взывала к Далёкой Звезде за всю обитель.

К её удивлению, дневная трапеза оказалась единственной за весь день. Когда вечерняя молитва закончилась, женщины вернулись в барак и отошли ко сну.

А потом всё повторилось. Умывание. Часовня. Грядки. Трапеза. Алама. Храм. Второй день дурного сна походил на предыдущий. Её окружали одни и те же разговоры о воле Далёкой Звезды и о подвигах её прорицателей. Та же тяпка, те же комки земли. И вновь пора было спать.

Изменения пришли лишь на третий день, и то – не сразу. После трапезы выяснилось, что ученицам предстоит провести время в купальне вместо очередной беседы с госпожой Аламой. Сойке претило тесниться с дюжинами послушниц в сыром помещении, ещё и без одежды.

Но надо было слиться с толпой. На неё уже косо поглядывали остальные после разговоров с Аламой.

«Чёрт, почему я вообще переживаю, что подумают эти святоши?»