— Там же ещё шкафчики нужны, чтобы раздеваться детям. Лавки…

Списанная мебель, раскладушки и постельные принадлежности за свой счёт… Неужели и правда, нельзя мебель человеческую приобрести? Надо будет сегодня поднять этот вопрос на собрании.

— Сколько у вас получилось групп? — поинтересовался я.

— Две по двадцать детей. Ясельно-малышовая до трёх лет. И старшая с трёх до семи.

— Понятно, — сделал я себе пометки в ежедневнике. — Ну, что ж. Очень рад, что решение этого вопроса сдвинулось с мёртвой точки. Так… За постельным бельём для детского сада обратитесь на соседнюю швейную фабрику. Я сегодня буду у них, предупрежу, что вам надо сто детских комплектов.

— О, спасибо! — искренне поблагодарила она, мы попрощались, и я направился к директору.

По пути думал, как приятно, когда можешь людям вот так быстро помочь. Это же матери, с малышами… Самые уязвимые… Удачно для них я помер в Москве в двадцать первом веке, что есть, то есть…

— Добрый день, Иван Сергеевич, — заглянул я к директору в кабинет. — Не заняты?

— Проходите, проходите, Павел, — протянул он мне руку.

— Как дела?

— Вы с Маркиным уже виделись? — напряжённо глядя на меня, спросил Серов.

— Насчёт оборудования, которое уронили? — догадался я. — Да, слышал уже. Это просто чудо, что никто не пострадал.

— Это да, — согласился директор.

— Я Маркину сказал, что у вас большинство оборудования такое старье, что предусмотреть, что и когда выйдет окончательно из строя, невозможно. Пусть заказывает новое и не только то, что разбили. Поощрять небрежность к оборудованию, конечно, нельзя. Но и трагедии делать из того, что случилось, тоже не надо. Это жизнь, бывает. Уверен, это получилось не специально. И потом, это всего лишь железо. А представьте, придавило бы кого-нибудь?

— Полностью с вами согласен! — оживился директор.

От него пошёл к главбуху. Крылова с недовольным видом сообщила мне о происшествии, о котором я и так уже знал.

— Елизавета Романовна, это неизбежные издержки, — начал и ее утешать, — Не ошибается тот, кто ничего не делает. Тем более, Маркин оборудование реанимировал, как он сказал. Нам, вообще-то, очень повезло, что никто при этом не пострадал.

— Ну, это понятно, — вынуждена была согласиться она.

— Я о чём ещё хотел с вами поговорить. У нас же теперь есть детский сад.

— А, да! — с гордостью выпрямилась она.

Похоже, это много говорит о предприятии.

— Что у нас с финансированием? — продолжил я. — Если мы мебель для детей официально закажем, будет чем оплатить?

— Конечно! — уверенно ответила она. — Было бы где купить! Нам же всё нужно в сорока экземплярах. Ну, кроме столиков и стульев.

— Отлично. Я тогда начну вентилировать этот вопрос.

Она кивнула с благодарной улыбкой, и мы попрощались. От неё пошёл на швейку, сразу к директрисе.

Москва. Фабрика художественной галантереи.

Весть об увольнении Дружининой разнеслась по фабрике со скоростью звука. Хоть она и старалась держаться как всегда, уверенно и независимо, но её задевали насмешливые взгляды сотрудников фабрики.

Не могут же они знать, по какой причине, на самом деле, я увольняюсь, — уговаривала она сама себя не обращать ни на что внимания. — Может, мне самой надоело работать в этом гадюшнике!

— Что, Екатерина Андреевна, так обиделись, что нас не выкинули из очереди на квартиру, что и покинуть нас решили? — язвительно спросил её один из рабочих под одобрительные ухмылки таких же болванов.

Дружинина проигнорировала этого нахала и прошла мимо, даже не взглянув на него. А внутри всё кипело!

Будет мне тут сброд всякий тявкать! — скрипя зубами, думала она. — Ну я тоже в долгу не останусь! Так просто вам от меня не избавиться! Пройдёт месяца три — полгода, про меня все забудут, и я вам устрою! Будете все тут носиться в ужасе, как курицы с отрубленными башками!

У директора швейки Скворцовой застал и её заместителя Агееву. Обе женщины встретили меня радушно. Узнал, что новые швейные машинки они ещё не получили. Ну, копия заявки у меня есть. Попрошу сегодня наших посодействовать.

— Получается у вас, хоть понемногу, излишки нарабатывать? — поинтересовался я.

— Работаем, — кивнула замдиректора Екатерина Захаровна.

— Мы подумали, что надо довести количество изделий хотя бы тысяч до десяти, — переглянулась с ней директор. — А то несолидно как-то с запросом выходить, куда их девать…

— Ну, почему бы и нет… Нарабатывайте, и с запросом не спешите. Мы ещё почву там не подготовили. Я вам маякну, когда надо будет писать. Тут ещё такой вопрос… У вас кадровый резерв на швей есть? Всё-таки четырнадцать новых рабочих мест ожидается.

— Ну, мы не занимались ещё этим вопросом, — ответила директор. — Рановато ещё… И в конце учебного года выпуск в училищах будет… Найдём людей…

— Я почему спрашиваю… На камвольной фабрике, где вы ткань закупали, у Валентины Петровны Колесниковой…

— А, ну, знаю-знаю, — кивнула директриса Валерия Демьяновна.

— У них там оборудование новое ставят, современное. Люди высвобождаются. Не знаю, есть ли кто с вашего района среди рабочих. Но, может, вы предложите ей часть людей к себе взять? На машинке шить большинство женщин умеет…

— Да не вопрос, — переглянулась директриса со своим замом. — Почему не взять?

— И ещё один момент. Помогите соседям с обувной фабрики, пожалуйста, с детскими комплектами постельного белья. Им надо сто комплектов, ясли устраивают для детей своих сотрудников. Можно официально всё оформить, они оплатят.

— Хорошо, — кивнула директриса. — Сделаем. Тем более раз для своих же сотрудников… Тут как не помочь…

Попрощался с ними и пошёл к главному инженеру. Чернова на месте не оказалось. Не стал его искать. Мне ещё надо на кожгалантерейную фабрику попасть до совещания.

Лубянка.

Полковник Воронин пока что ни с кем не поделился своими подозрениями насчёт Ивлева и его сестры. Тем более, не стал тревожить Вавилова своими догадками. Факт предательства национальных интересов, как таковой, отсутствует. Доказать, что «Скворец» рассказала брату о своей вербовке будет очень проблематично. Давить на нее генерал явно не даст, из-за Павла Ивлева и родственников-миллионеров Дианы за рубежом. А если просто спросить, так они оба, попросту, будут всё отрицать! Тем более сам вопрос Ивлеву, знает ли он, что Диана агент КГБ… А если не знает на самом деле, и ему все померещилось? Получится, что он тогда своими руками своего же агента разоблачит, пусть и перед родственником… Так делать нельзя. Да даже если и ухитриться как-то к стенке прижать и заставить признаться… Какой смысл? Чтобы прижучить за разглашение «Скворца»? А дальше что? Не сажать же ее, в конце концов… Да любое серьезное наказание в ее адрес, и Ивлев из-за сестры перестанет быть лояльным к Комитету. Пошлет к чертовой матери с их лекциями. Зампред будет очень этим недоволен. Да и что, это первый случай, когда вновь завербованные агенты разбалтывают об этом своим родственникам и свойственникам? И что, многих наказали? Никто никого не сажает за такое. Это же всего лишь сам факт вербовки, а не секретные сведения, что агент КГБ смог узнать. Тем более это не на пользу самому болтливому агенту, как правило, и выходит. Проболтается кто-нибудь из тех, кому доверился, узнают люди, и все, никто с ним в баню мыться уже не пойдет, к себе домой в гости не позовет. Бояться будет, что стуканешь на него. Болтун обычно, сам себя и наказывает…

Так что жестких мер тут не принять… А то ж никто не будет соглашаться с КГБ сотрудничать.

Та же самая ситуация с прослушкой. Тут вообще не выявить, знает ли о ней Ивлев. Напрямую же не спросишь: — «Павел, а ты знаешь, что мы у тебя прослушку организовали в квартире, и знаем, сколько раз в день ты в туалет ходишь»? Дураком будет, если ответит — «знаю, конечно»! А он кто угодно, но не дурак.