– Мой? Давай ходить в обнимку! – улыбнулась она.

– Осмелела! Зачем обманывать людей? Ведь они подумают, что у нас что-то было. И ошибутся.

Она прилегла, одетая, на кровать. Он опустился рядом и накрыл ее и себя одним одеялом:

– Надо менять правила. Боишься кровати – будем привыкать к ней. Начнем вместе накрывать стол.

Так они лежали больше часа. Не раз в комнату заглядывали девушки, но быстро выходили, и она норовила встать, но он удерживал ее:

– Эй, девушки! Если буду нужен, ищите на этой кровати. Я здесь поселился.

На обед ходили порознь, и она вернулась грустная:

– Подруга спросила, может, ей перебраться. Другие – опять о своих правилах. Намекали, что у одного из нас вирус, и меня подозревают больше тебя. Нам надо держаться подальше. А подруга – пропала.

Он снова увлек ее на кровать:

– Подруга пусть останется. У нас же ничего нет. Лежим в штанах, как товарищи по работе, и между нами – пропасть. Уедем и никогда не увидимся. А девушкам скажи, чтобы заняли на меня очередь.

До вечера они так и лежали.

Потом он встал и сказал, что идет в бар к шустрой.

– Думаешь, меня не задевает? – бросила она вслед.

– Ах, крепость разваливается! – он хлопнул дверью.

Но вскоре вернулся:

– Шустрая не пришла. Значит, не девушка.

– А если бы я была не девушкой? – вспылила она.

– Была бы опасна, как я, – засмеялся он. – Хотя ты, а не я, сдавала кровь через один шприц со всеми.

Он повел ее в бар. Там она объявила, что напьется.

Он подливал и, едва произносил тост, как начинал другой. Потом поднял ее из кресла: «Пора закусить». Она с трудом держалась на ногах, и он понес ее на руках – под общий смех бара – к себе в номер.

В номере он сразу стал раздевать ее. Она помогала: «Ты понял, зачем я напилась». Вдруг заволновалась: «Ты ничего не забыл?». Он показал маленький пакет и разобрал кровать: «Стол накрыт».

Но как только они оказались вдвоем в постели, она забилась в истерике:

– Не могу, мне страшно!

Он долго успокаивал ее.

Когда она затихла, он поцеловал ее в губы, но она сразу же снова задрожала, стала кричать и обеими руками отталкивать его. Слезы заливали ее лицо.

Внезапно распахнулась дверь балкона, и в комнату ворвались ветер, морские брызги и рев прибоя. Было слышно, как по всему зданию скрипят и хлопают двери, а где-то зазвенело разбитое окно.

– Даже природа нам мешает, – простонала она.

– Хочешь, отложим на завтра? – уступил он.

– Нет, – всхлипнула она. – Сегодня я решилась, а завтра не смогу. Сейчас или никогда.

Вдруг комнату огласил истошный писк, и что-то яростно забилось о стены.

Он сполз с кровати и сел, а она вскочила на ноги, сжала кулаки и завизжала.

– Это – чайка! – сказал он. – Лает, как собака. Я ее прибью. Ложись! Не надо кричать, – и обнял ее ноги.

Она стихла, но продолжала стоять на кровати, а он принялся гоняться за птицей: пытался сбить ее своей рубашкой, брюками, кинул ботинок, другой, бросил стакан, швырял стулья и всё, что попадало под руку, прыгнул на пол и чуть не поймал ее в охапку, а едва птица вырвалась, запустил в нее графин, и графин пробил оконное стекло, и в эту дыру чайка вылетела.

Когда он снова сел на кровать, она уже была наполовину одета. Он взял ее за руку, но она ее отдернула. Губы ее шептали: «Никогда, никогда…».

В коридоре послышался шум, топот, гомон.

– Это пароход причалил, – сказал он. – Сейчас придет мой сосед.

– Не провожай меня, – попросила она и вышла.

17.

Утром он застал их в сборах.

– Нам тут нельзя оставаться! – отрезала подруга.

Втроем они поехали в ботанический сад.

По саду гуляли целый день.

Говорили о пустяках: о травах, цветах, деревьях.

К концу дня подруга сказала, что согласна с ним:

– Здесь всё шепчет о слиянии.

Но он развел руками:

– Мне уже не шепчет.

У водопада он объявил, что жизнь потеряла цель, и скрылся под потоком. Девушки стояли с разинутыми ртами. Но вскоре он вынырнул, и даже сухим, и объяснил, что спрятался в потайной нише.

– От жизни так не спрячешься, – изрекла подруга. – Ниши не найдешь.

В лианах аллеи подруга увидела, что они целуются тайком от нее, и с ухмылкой напомнила:

– Не шепчет, а торопит.

– Будущее покажет, – ответил он.

– У вас нет будущего, – рассудила подруга. – Завтра будет конец: разъезд.

– Напоследок мы сыграем влюбленную пару.

– Этот спектакль я уже видела. Во сне.

Обедали они в павильоне рядом со зверинцем.

В пруду бултыхался крокодил, по берегу чинно вышагивали павлины и сновали чайки.

После долгого молчания подруга подвела итоги:

– Мы тут только играем. Как вы в спички. Или как звери в саду: им кажется, они – на воле, но вокруг – решетка. Мы тут, как в театре, в масках. Дома мы – другие. А на работе – и подавно: сплошная решетка. Но там идет жизнь, а здесь – представление. Ты, как павлин, распускаешь перед всеми хвост, а остаешься один на один – только дразнишь. Я – чайка, которая лает, но не кусает – ее не угощают. А она…

– Что скажет она? – перебил он и кинул крокодилу кусок арбуза. – Ему, как и мне, нравится мякоть.

– Видели бы вы меня на работе! – вздохнула она. – Там ко мне не подступишься. У нас хранят лакомые куски, и вокруг вертятся попрошайки, как этот крокодил. Но я – скала, и они ничего не получают.

– Ты и тут на высоте, – он смерил ее взглядом. – И здесь – ничего. Павлин остался с хвостом. Забудем!

– Я не забуду никогда, – возразила она.

К столу не раз подходили, спрашивали свободное место. Подруга отвечала, что этот стол – на троих.

– Сама избегаешь событий, – кивнул он подруге, – а жалеешь, что их нет. И упускаешь случай.

– Хочешь, чтобы тебя вырубили? – скривилась подруга. – Ты ведь не утес. И не ты нас, а мы тебя бережем. Ты не знаешь, сколько у нас случаев. Пока ты не вылезал из нашей комнаты, они не давали нам проходу. Наши окна выходят на море, и ты не видел, что на другой стороне днем и ночью стоят машины, оттуда зазывают девчонок кататься. И некоторые рискуют. Одну до сих пор не нашли. Я вчера тоже съездила – еле живая вернулась. Мне лучше без этих событий. После них я уже буду не я, а совсем другая. Хочу оставаться собой. Чем стать пылью, которую топчут павлины, лучше – скалой, как она.

– Почему я не знаю о машинах? – спросила она.

– Ты еще много чего не знаешь. В гостинице вчера тебе суд устроили. Думают, что ты – больная. Хотят схватить тебя и отвезти на проверку. И его – тоже.

– И что им от меня надо? – удивилась она.

– Блюсти правила. Загнали нас, как в зверинец, а разместили, как в публичном доме: комната для двух девушек, рядом – для двух парней. Балкон – общий: живите крест-накрест, и без шума. И гадать не надо, кого выбирать. Я думаю, люди должны жить врозь, подальше, и выбирать, чтобы не случали, как зверей.

– Дальше, чем мы живем, некуда, – ответила она. – Оттого и встреча без цели. Слишком много преград.

Мимо прошла цветочница, и он купил два букета.

– Мне за что? – покраснела подруга. – И что скажут в гостинице? Что меня купили?

– Даже цветы взять боишься! – вскрикнул он. – Да скажи, местные подарили. Не поверят? А ей?

– А меня местные даже на машине не катали!

– А у меня деньги вышли, – он вывернул карманы.

– И деньги его не на твой рост, – сострила подруга.

– А я хочу машину! – вскочила она. – Крокодила, павлина, моря! Хочу местного, чтобы украл меня!

Когда они вышли из сада, она выбежала на дорогу и закружилась в танце между колесами.

Они еле поймали ее и с трудом отвели от шоссе.

По пути она строила глазки встречным мужчинам, задавала им бессмысленные вопросы, дарила цветы из своего букета, а потом – и цветы подруги.

– Сдам тебя местным бесплатно, – пригрозил он.

– С утра мечтаю об этом!

На бульваре путь им преградили три верзилы. Постояли, помолчали, посмотрели и посторонились: