Так... Вариант второй. Этот проклятый Эрик Густавссон, звонивший ему сегодня утром, сам голубой. Да ладно бы просто голубым. При таком варианте выходило, что он очень невоспитанный и агрессивный голубой, если позволил себе назначить встречу в таком месте. С другой стороны, выбрав веселый клуб «Какаду», гей Густавссон много что выигрывал. Он-то здесь в привычной обстановке, чего никак не скажешь о Потоцком, на которого уже кидают нескромные, хотя и вполне приветливые взгляды местные завсегдатаи. Преимущество на стороне Густавссона. Второе явное преимущество – сам фактор неожиданности. «Не слишком ли уж все тонко?» – оборвал сам себя Потоцкий. Но если нет, то остается третий вариант. И он-то – самый нежелательный...

– Какая приятная встреча!.. – дыхнул на Потоцкого художник хорошим коньяком. – Как здорово здесь встретить именно вас!..

Оставалось непонятным, что он имеет в виду – здорово встретить соотечественника или... Хотя что ж тут было непонятного?.. Вряд ли он имел в виду соотечественника. Художник имел в виду, что здорово встретить именно в таком месте соотечественника, потому что этот соотечественник...

– Мы знакомы? – обреченным голосом спросил Потоцкий, только чтобы оттянуть развязку.

– Вы не помните меня? – нежным голосом спросил художник.

– Простите?..

– Там, на пляже... – В глазах у художника появилась нехорошая поволока, и он почему-то сразу перешел на ты: – Я сразу обратил на тебя внимание. Какой торс...

– Правда? – только и смог сказать Потоцкий, тут же чертыхнувшись про себя. Более неудачной реплики в этой обстановке он придумать не смог.

– Я буду тебя рисовать, – строгим голосом сообщил художник.

– Может, лучше выпьем?.. Для начала, – нашелся Потоцкий.

– Грамотно, – кивнул художник и щелкнул пальцами бармену.

...Вариант третий, он же – самый нежелательный. Ему просто не поверили. А приглашение в «Какаду» – своего рода насмешка. Легкая пощечина при проигрыше. Нет, лучше бы уж Густавссон оказался хамоватым геем. Впрочем, стоп. Возможен еще и четвертый вариант. Они перестраховались, как и должны были сделать. Тогда все нормально. Тогда ничего странного. Тогда даже нужно признать за ними тонкое чувство юмора. Если это вариант четыре, значит, нужно только выйти отсюда... Просто выйти, и где-то на улице его встретит Эрик Густавссон. А кто-то еще, наверное, сидя в машине, припаркованной неподалеку, сможет четко отследить, есть ли у Потоцкого тайный сопровождающий или нет. Ну конечно, четвертый вариант. Они и не должны были ему верить, они же серьезные парни. Тогда все встает на свои места. Тогда все правильно... Все, кроме одного, мрачно понял Потоцкий. Если он сейчас выйдет из клуба, влюбленный художник поплетется за ним. И как раз сыграет роль этого сопровождающего.

– Давай выпьем, друг, – проникновенно сказал Потоцкий, налив коньяком до краев стакан художника. Интересно, он правильно сказал это «друг»? Он же не знает, как они называют друг друга.

– Ты понял, что я буду тебя рисовать? – опять строго спросил художник.

– Конечно, понял... котик.

– Фу! – поморщился художник. – Обойдемся без пошлости.

– Прости, обойдемся без пошлости! – охотно поддержал его Потоцкий и как можно ласковее сказал: – Ты подожди меня здесь, ладно? Я ненадолго отлучусь.

Отойдя на несколько шагов и убедившись, что художник потерял его из виду, Потоцкий торопливо прошмыгнул к выходу.

Он не ошибся. Это был четвертый вариант. Он едва успел сделать несколько шагов и закурить, как рядом с ним остановился вроде бы случайный прохожий.

– Эндрю? – спросил глубокий бас Эрика Густавссона.

Потоцкий угрюмо кивнул. Швед понимающе усмехнулся:

– Надеюсь, вы простите меня за это маленькое недоразумение?

– Это было забавно, – холодно сказал Потоцкий. – Главное, чтобы это недоразумение у нас было последним.

– Разумеется. – Густавссон перестал улыбаться. – Я знаю здесь неподалеку место поспокойнее. Пять минут пешком, не возражаете?

Они не сделали и нескольких шагов, как вдруг Потоцкий услышал сзади громкий и укоризненный голос:

– Это нечестно!

Он знал, что это говорил пьяный художник, который сейчас стоял за их спинами и с упреком смотрел вслед.

– Ты – шлюха! – крикнул художник.

К счастью, Густавссон не понимал русского языка. «Только не вздумай оборачиваться!» – мысленно взмолился Потоцкий. Швед, впрочем, и бровью не повел. Он шел вперед уверенным шагом.

«Никакой выдержки! – тут же упрекнул себя Потоцкий. – А шпионство суеты не терпит». Впрочем, какое ему дело до тех качеств, которыми должны обладать настоящие шпионы? Ни профессиональным шпионом, ни разведчиком, ни даже просто полицейским Андрей Потоцкий не был. Как не был он ни нефтяным, ни финансовым магнатом. И вообще никакого Андрея Потоцкого в природе тоже не было. Это имя пришлось носить только на время этой поездки. На самом деле его звали Александром Воронцовым и он состоял на службе в Москве, в Российской государственной библиотеке, носившей до недавнего времени имя Ленина, в должности научного консультанта. У этой должности было одно огромное преимущество. Она не обязывала его появляться на работе каждый божий день.

– История Фатимы – довольно странное увлечение для банкира... Вы ведь банкир, господин Потоцкий?

– У всех свои странности. А мой бизнес дает мне некоторые преимущества. Если он идет хорошо, я могу себе позволить заняться моими странностями. Если бы я был историком, у меня не было бы денег. И мы бы с вами вообще вряд ли разговаривали. Мне вас рекомендовали как весьма делового человека, Эрик.

– То есть ваш бизнес идет хорошо? – улыбнулся Густавссон.

– Вы можете не волноваться на этот счет. Если у вас действительно есть то, что меня интересует, оплата будет адекватной.

– Адекватной... – задумчиво повторил Густавссон, словно пробуя это слово на вкус. Несколько мгновений он молча смотрел в морскую даль.

Уютный открытый ресторанчик на самом берегу моря, в который он привел Потоцкого, располагал к философии. Посетителей было совсем мало, и наслаждаться закатным солнцем над морским горизонтом можно было почти в полной тишине.

– Вы, конечно, понимаете, что такое в данном случае адекватная оплата? Речь идет о документах, за которыми охотятся сразу несколько разведслужб, а заодно с ними и Святая Церковь. Частных коллекционеров я просто не упоминаю, – внимательно поглядывая на Потоцкого, уточнил швед.

– Похоже, разведслужбы миллионов вам не предлагают, раз вы все же говорите с частным лицом.

– Возможно, я действительно говорю с частным лицом, – тонко улыбнулся Густавссон. – Как знать... Я не люблю иметь дела с государственными структурами. Когда вы пусть даже продаете нечто ценное для истории, вы хотите быть уверенным, что отдаете это нечто в хорошие руки. А гарантировать порядочность государства – это утопия. Политики всегда циничны, и кто знает, в каких целях они потом используют такую покупку...

«Хорош врать, – подумал Потоцкий. – Ты бы и маму родную продал государственной структуре, если бы она только ей понадобилась».

– В этом я могу вас понять, – заметил он вслух. – Вы, кстати, заговорили о цене, но мы ведь еще даже не обговорили, чем вы, собственно, располагаете.

«Странно ты как-то торгуешься, братец. Можно даже подумать, что никаких документов у тебя и нет». Впрочем, на самом деле это было для Потоцкого не так уж и важно. Куда важнее было то, что они наконец встретились с этим жуликоватым шведом.

– Надеюсь, вы хорошо знаете эту историю... – строго сказал швед.

– Историю Фатимы? Мне кажется, что да...

Еще бы ему не знать эту историю. Потоцкий отвернулся от собеседника в сторону моря. Стоило ему только на мгновение прикрыть глаза, как перед ним вставали картины, которые он давным-давно уже себе нарисовал. Впрочем, нет, это были не картины. Скорее, это напоминало обрывки какого-то фильма, который он когда-то видел.