И Румата быстро изобразил на своем чертеже кривую линию, сначала круто загибающуюся, а затем идущую параллельно рубежу патрулирования.

Хаско недоуменно пожал плечами:

— Так это обычный маневр. Называется «предъявить такелаж к осмотру». Странно только, что ночью. Обычно делается днем, перед выходом в поход или если на следующий день предполагается битва. Чтобы, значит, командующий лично проверил, нет ли какого непорядка в снастях. А ночью что он может проверить? Не видно же ни шиша.

— А если, все таки, ночью? Что тогда?

— Ну, ночью, — Хаско снова пожал плечами, — скажут, что магистр — скотина, людей зазря гоняет, поспать не дает. Скажут, что дурак — много власти ему дали, вот он и выделывается, изгаляется, вместо чтоб какое полезное дело сделать.

— Но приказ выполнят?

— Выполнят, Светлый. Как не выполнить? За неисполнение приказа — на рею. А что приказ дурацкий — это уже на том свете морскому змею будешь объяснять. Мало ли дурацких приказов бывает? Не твоего ума дело: приказали — исполняй, моряк.

— Это хорошо, что выполнят, — задумчиво произнес Румата.

— А чего хорошего? — спросил Экер, — ну, предъявят они нам свой такелаж, эка невидаль.

— Я еще не закончил, почтенный. Перед тем, как мы… посмотрим на их такелаж, нам надо сделать вот что, — Румата изобразил рядом с позицией флагмана изящную петлю, вытянутую в сторону берега.

— Принять на борт какой-то груз, — сообразил Хаско, — со шлюпки, надо полагать.

— С двух шлюпок, — уточнил Румата, — как думаете, не вызовет такой маневр подозрений?

— С чего бы вдруг? — удивился пиратский адмирал, — самих шлюпок с других кораблей не увидят. Значит решат: заметили с флагмана что-то этакое у берега, выдвинулись, осмотрели. А после, значит, приказали такелаж предъявить. Не иначе, на рассвете враг на прорыв пойдет. Очень складно получается: решил командир перед боем такелаж посмотреть, пусть хоть ночью. Утром-то, ясный перец, уже не до того будет… Только все равно я не понял, Светлый, что проку с этих маневров.

— Проку будет много, почтенный Хаско. Теперь смотрите дальше.

Румата аккуратно продолжил недавно нарисованную кривую линию до ее соприкосновения с берегом.

— Надо будет перехватить корабли до того, как они врежутся в скалы, — пояснил он.

— Как это врежутся в скалы? — удивленно переспросил Хаско, — они что, слепые?

— Они будут не слепые, жестко ответил Румата, — они будут мертвые. И до восхода солнца на борт подниматься будет нельзя. Так что пускай ваши парни заранее прикинут, как крепить буксирные тросы прямо с воды.

— Не велика задача, — буркнул Минга, — забросим крюки в весельные порты и все дела. А почему до восхода на борт-то подниматься нельзя?

— А то ты не понимаешь, брат, — отозвался Хаско, — если колдовство наложено ночью, то до когда оно действует?

— Ясен перец, до восхода, — уверенно ответил Минга и, подумав немного, добавил, — чего-то я сегодня соображаю плоховато. Все понял, Светлые. Не извольте беспокоиться, до восхода мои ребята на палубу ни ногой.

Румата кивнул.

— Теперь слушайте дальше. Как взойдет солнце, вы поднимаетесь на палубу, сбрасываете трупы за борт, не забыв к каждому привязать груз, а затем выводите корабли в море, на старую позицию.

— Это на какую? — недоуменно переспросил. Минга.

— На ту, где они патрулировали, — пояснил Румата.

Пиратский капитан почесал затылок и беспомощно оглянулся на Хаско.

— Чего тебе не понятно, брат? — спросил тот, — все просто, как селедкин хвост. Если в городе есть шпионы, а они там наверняка есть, то они увидят что? А ничего они не увидят.

— Толково придумано, — одобрил Экер, — выходит, корабли уже наши, хоть сейчас под погрузку. А враг, дурачина, думает, будто корабли все еще его. Думает, что мы к берегу приколочены и море нам только во сне снится. Вот это по мне, клянусь хвостом Морской Матери!

— Ну, пока корабли еще не наши, — заметила Вики-Мэй, — их еще надо взять. Кстати, когда и где мы встретимся с вашими боевыми пловцами?

— Сегодня, в полночь, в корчме «Под копытом», — сказал Минга, — С ними будет Экер, он вас и сведет. А завтра, после заката, мы все это дело и обтяпаем. Идет?

…

Все согласились, что идет. На том пока и расстались.

… У вожака боевых пловцов не было имени. Только прозвище — Мгла. На вид ничего в нем не было особенного — обыкновенный невысокий жилистый мужчина средних лет. Только глаза выдавали его. Неподвижные, как у змеи, глаза, в которых, казалось, постоянно отражалась ночь. В любой ситуации говорил он тихо, обстоятельно, даже ласково.

Даже сейчас, отправляясь на дело смертельно рискованное, он сохранил тот же спокойный тон — и его спокойствие передавалось людям.

«Вот бы его на Пандору, инструктором для экстремальных туристов, — думал Румата, — цены бы такому инструктору не было…»

Мгла, тем временем, убедился, что пояса с ножами-крючьями, скатанными матросскими плащами и прочей амуницией у всех хорошо подогнаны, и что тела достаточно густо смазаны смесью жира и дегтя, так что на темных волнах не будут заметны белые пятна, и произнес заключительную фразу:

— Ну, что, мальчишки… и девчонки, выше нос, у морских чертей цена жизни днем — медяха, а ночью — две. Поплыли.

Они поплыли. Первыми — Румата и Вики-Мэй, для которых ночь была не непроницаемо-темной, а так, чем-то вроде легких сумерек. За ними, ориентируясь по едва слышному плеску, плыли Мгла и Экер, а уж дальше — вся остальная группа.

Плыли спокойно, экономя силы для предстоящего боя. Часа через полтора перед ними выросла темная громада флагмана, лишь слегка подсвеченная тусклыми фонарями на носу, корме и на мачте.

Теперь началась самая ответственная часть — осмотр с воды. Сейчас определялось: кто, куда и как. Любая ошибка — и операция сорвется. Вместо бесшумного захвата получится звон, лязг, крики, да еще кто-нибудь успеет подать световой сигнал соседним кораблям… Тогда — пиши пропало, придется прыгать в море и убираться несолоно хлебавши.

Ну, вот диспозиция, вроде, понятная — хотя и не очень радостная. Что и говорить — приняли на флагмане меры предосторожности. На носу и на корме по двое часовых, да еще по двое дефилируют вдоль обоих бортов. Да еще в корзине на мачте — наблюдатель. И того — девять человек, да еще так неудачно расположенных. Но и это не все — из носовой рубки свет пробивается. Рубка на флагмане вместительная, сколько там человек не спит, и чем они вооружены — неизвестно.

— Если б не рубка, тогда было бы понятно, — спокойно шепчет Мгла Румате, — всех остальных мои мальчишки уберут, никто и не пикнет. А ну — как в рубке вся магистрова свита? А ну, как они в латах и при мечах? Мы их, все одно, завалим — но времени это займет, и шуму будет много… Да еще обязательно кто-нибудь лампу масляную сбросит, а в бою масло тушить не будешь — заботы другие. Вот и готово — рубка у нас горит, откуда хочешь видно. А если присмотреться поближе — еще и не такое увидишь. Ну и кто еще в море не знает, что Мгла на дело пошел? Видишь, Светлый, как оно оборачивается?

— Вижу. Что предлагаешь?

— Предлагаю вот что. Мне рассказывали что Светлые не только в темноте видят, но еще и в бою ужас какие быстрые. Даже много быстрее, чем мои мальчишки. Правда — или врут?

— Не врут, — коротко ответил Румата.

— Тогда, — зашептал Мгла, — делаем так. Сейчас мои мальчишки через весельные порты полезут, и дальше — через гребную палубу в кубрик, где матросики спят. Гребцы — рабы, они только от бича просыпаются. А в кубрике — всех спицами в ухо, что, опять же, какое-то время займет. Пока такое дело, вы с девчонкой… Прости, со Светлой… лезете через якорный порт и пробираетесь к рубке и ждете наготове. Ждете вот чего. Мы с Экером мачтового валить будем, с двух луков, чтоб надежнее. А как завалим, так мальчишки сразу часовых переколют. Но это уже вас не касается. Ваше дело — как мачтовый обвиснет, в рубку врываться и гасить там всех, на раз, не глядя.