— Обо всем этом не беспокойтесь, — Бромберг и положил на стол микродиск, — здесь весь план, вернетесь в отель — посмотрите. Ваша экипировка, одежда, мечи, золото двадцать килограммов в ируканских монетах, уже погружены. Старт в два часа после полуночи с девятого терминала. Корабль называется «Феникс», бортовой номер… Впрочем, это уже есть на микродиске, нет смысла пересказывать. И последнее… Поскольку вы сами пилотируете…

На стол рядом с микродиском шлепнулись три карточки-жетона и клипса-коммуникатор.

— Жетонов-то зачем столько? И чьи они, кстати?

— Роман Видов, пилот-любитель — это вы на старте отсюда. Эрнст Полонски, пилот-любитель — это вы здесь же, на финише. Кирке Элле, стажер — это… Сами понимаете.

— Это — команда приступить к переходу на нелегальное положение? — спросил Антон.

— Считайте, что так, — ответил Бромберг, — а теперь я с вами прощаюсь. На связь со мной выйдете уже находясь на Эврите. Желаю удачи… дон Румата.

…Я знал, что вы вернетесь, мой благородный друг! — провозгласил барон Пампа, — без вас было скучно, клянусь ребром святого Мики!

— Я тоже скучал, — заметил Румата, обгладывая куриное крылышко.

— Ха! И, бьюсь об заклад, не только по мне! Тысяча дьяволов! Эта рыжая девчонка, наверное, чистая ведьма, если…

— Если? — переспросил Румата.

— Если она так глубоко ранила ваше сердце, дон Румата, — продолжила баронесса.

Возникла некоторая пауза. Пампа, подумав видно, что его слова могли быть в чем-то бестактны, старался изобрести что-нибудь, что загладило бы его оплошность. Размышления, впрочем, не мешали ему работать челюстями над зажаренным поросенком. Когда от последнего осталось менее половины, барон, наконец, нашел приемлемое решение.

— Благородный дон Румата, почему же ваша чаша пуста? Неужели ируканское из моего погреба столь дурно? Или же вы дали обет трезвости?

— Нет, барон. Ваше ируканское превосходно. Просто я задумался… О Кире. Что слышно о ней? В дороге до меня доходили всякие вздорные слухи. О какой-то армии. На сколько верно, что она действительно жива?

— Слухи? — переспросил Пампа, — Ха! Если бы! Видимо, придется все же разбудить моего беспутного отпрыска. Не так уж серьезна его рана, чтобы…

— Его рана?

— Пустяки, — отмахнулся барон, — царапина, о которой настоящий мужчина забывает на следующий же день. Эй, там! Скажите баронету, что его весьма не хватает за столом. И пусть не заставляет нас слишком долго ждать, поскольку наш гость сгорает от нетерпения…

Не найдя, что бы еще сказать, Пампа схватил огромной лапищей кувшин и щедро наполнил чаши — свою, Руматы и баронессы.

— Супруг мой, вы решили напоить меня допьяна? — кокетливо спросила она.

— Ээ… Я просто не заметил…

— Не заметили, что это — я?

— Не заметил, что твоя чаша столь обширна… Обильна. Да и что тут пить?

В подтверждение своих слов, Барон легко опрокинул свою чашу в глотку и наполнил ее снова.

Румата сделал пару глотков и вежливо улыбнулся. Затем спросил:

— Скажите, друг мой, что столь интересного может поведать нам юный баронет?

— Ха! Совсем недавно он отличился в битве. С той самой армией. Да-да, именно армией, хоть и зазорно называть так толпу сброда, вооруженную дубьем и косами, переделанными под пики. Но раз они нанесли поражение ируканскому войску — то, клянусь всей нечистью Икающего леса, армией они могут называться по праву.

— И вы хотите сказать, что эту… армию возглавляет… Кира?

— Да, мой друг. Именно это я и говорю, потому что, так оно и есть!

— Я был уверен, что она мертва, — сказал Румата, — арбалетный болт пронзил ей горло, другой попал на пол-ладони ниже левой груди. Она умерла прямо у меня на руках и…

— Наслышан, благородный дон, — перебил Пампа, — это была настоящая битва, клянусь костями Каты праведного! Вы раздавили этого вонючку дона Рэбу, как клопа, а его орденских горе — вояк вывозили потом на двух возах, как свиные туши — не будь я барон Пампа, дон Бау! А потом куда вы исчезли? Почему не приехали ко мне — ведь мои стены защитили бы вас хоть от трех святых орденов сразу! Тем более, у меня свои счеты с этим вороньим отродьем. Они ведь хотели прибрать к рукам мои родовые земли! Ха! Я гнал эту погань до самой сайвы. А их командира, как его, отца Ариму разрубил на восемь частей и скормил свиньям прямо во дворе!

— Я не хотел причинять вам беспокойство, благородный дон. Поэтому подался в Соан, к дону Кондору, тем более я все равно должен был навестить его.

— Ну, что сделано… — начал было барон, — и в это время доложили:

«Благородный дон Тага, баронет Пампа»

Баронет был ничего себе. Даже легкая хромота (недавнее ранение в бедро — отметил про себя Румата) лишь слегка замедлила стремительность его движений. Он был не так грузен и широк в кости, как его отец, но, похоже, немногим уступал тому в силе — несмотря на свои неполные 17 лет.

Мгновение — и он уже припал на колено посреди залы.

— Приветствую вас, благородные доны. Приветствую вас, дорогая матушка. Благородный дон Румата, я рад увидеть вас, ибо премного наслышан о вашей доблести. Отец, вы звали меня.

Пампа удовлетворенно кивнул и рявкнул:

— Садись, сын. Выпей с нами вина.

Баронет уверенно устроился между отцом и Руматой. Это была, разумеется, некоторая вольность — но позволительная, согласно этикету, для круга друзей и товарищей по оружию.

Пампа наполнил его чашу, и, тщательно подбирая слова, объяснил.

— Тага, сынок, дон Румата, до недавнего времени… Скажу просто, по-солдатски. Особа, известная, как Кира, была ему как жена. Я верно сказал, друг мой?

— Вернее не скажешь, барон, — вежливо согласился Румата, — видите ли, дон Тага, я был уверен, что Кира убита. И вот, вернувшись из странствий, узнал, что она не только жива, но и оказалась в центре неких событий. Но негоже было бы верить всяческим слухам. От вашего же благородного отца я узнал, что вы можете поведать, что происходит на деле.

Баронет отхлебнул вина и некоторое время смотрел Румате прямо в глаза — будто желая прочесть еще какой-то незаданный вопрос. Взгляд у юноши был цепкий, внимательный, как и бывает у человека, с ранних лет приученного играть в игры, где ставкой является жизнь — своя и товарищей.

Лишь затем он начал рассказ — неторопливый и обстоятельный.

…

Итак, в середине весны некая толпа, как говорили, возомнивших о себе простолюдинов, вторглась из предгорий в полосу ируканских земель, граничащую с Арканарской областью Святого Ордена. Как следовало из старинного договора баронов Пампа с герцогами Ирукана, первые оказывали вторым «помощь в войне службой, но не войском». Потому дон Тага отправился на войну, взяв с собой, согласно обычаю, одного слугу, двух оруженосцев и по два коня на каждого. Соединившись в оговоренном месте с силами герцога, дон Тага был представлен кузену его высочества, маршалу Дирке, принял под командование полусотню тяжелой кавалерии и две полусотни легкой. Всего же войска было три сотни гвардейской кавалерии на боевых верблюдах, шесть сотен тяжелой кавалерии, пятнадцать сотен легкой, и четыре с половиной тысячи пехоты.

Двигались походным порядком, выставив боевое охранение из легкой кавалерии, покуда невдалеке от излучины Бычьего ручья не заметили дымов лагеря холопского войска. Ввечеру разбили лагерь, не зажигая огней, а к ночи отправились взять языков — в чем дон Тага лично участвовал. Захватили четверых, тихо, так что никто и не заметил. Довезли правда, лишь троих — одному благородный дон слишком сильно стукнул по голове и тот помер еще на полпути. Но и троих оказалось достаточно — поскольку, напуганные видом каленого железа, говорили они без понуканий и складно.

Рассказали языки, что число холопского войска то ли 12, то ли 15 тысяч. Люди в основном от сохи, кроме шести — семи сотен варваров, да еще сотни — другой прибившихся разбойников и обнищавших ландскнехтов. Все пешие, обоз на быках, вооружены кто чем, разбиты на сотни кое-как. Во главе же стоит баба или девка, а может ведьма или жрица Старой Богини, которой еще покланяются в заокраинных землях. Девка эта, молодая и красивая, лет 20, рыжая и хитрая, как все дьяволы сразу. При ней командир ландскнехтов, варварский царек, да еще выборные из холопов. Вот такое, с позволения сказать, войско. Сброд, а не войско.