Д’Эннери содрогнулся. Эти слова ясно свидетельствовали о страшной участи, подготовленной сообщниками, и о страданиях, грозивших пленникам. И его догадка тотчас получила подтверждение, потому как Лоранс неожиданно возразила:

– Что это вы задумали? Девчонка не должна страдать. Почему бы не покончить с ней одним махом? Как ты думаешь, папа?

И она спокойно показала сообщникам веревку.

– Нет ничего легче. Обмотаешь ей шею – и дело с концом… или, может, ты хочешь перерезать ей горло? – предложила она, протянув старику маленький кинжал. – Я-то за это не возьмусь. Такие вещи хладнокровно не делаются.

Мамаша Трианон и ее отец промолчали; до самой последней минуты никто из злодеев не произнес больше ни слова.

Старик самолично взялся все устроить, и его действия свидетельствовали о жуткой, беспощадной угрозе для пленников; д’Эннери уже понял, какая страшная смерть уготована ему и девушке.

Старик расставил в два ряда вдоль стен канистры; судя по тому, с каким усилием он их поднимал, они были доверху наполнены горючим. Затем, раскупорив несколько из них, он облил бензином стены и пол, оставив сухим лишь трехметровый проход к двери. Таким образом, он мог пройти в середину мастерской, туда, где им был составлен штабель из оставшихся канистр.

В одну из них старик опустил конец длинной веревки, которую держала Лоранс Мартен. Остальную ее часть они вдвоем уложили на пол, протянув от штабеля до двери. Затем старик растрепал конец веревки, вынул из кармана спичечный коробок и поджег этот импровизированный фитиль. Когда огонь занялся, поджигатель поднялся на ноги.

Все это было проделано тщательно и аккуратно; человек, который за свою долгую преступную жизнь наверняка совершил множество злодейств такого же рода, явно получал удовольствие не столько от самого деяния, сколько от безупречного его исполнения. Это был в некотором роде «перфекционист».

Итак, теперь троице сообщников оставалось только преспокойно удалиться. Что они и сделали, старательно заперев за собой дверь. Они «запустили механизм», и их дьявольский замысел неизбежно должен был осуществиться. Ветхое строение сгорит, как сухая стружка, Арлетт бесследно исчезнет, и никто никогда не сможет узнать, чьи обугленные кости лежат среди куч пепла. Да и кому придет в голову, что это был не просто пожар, а поджог?!

А фитиль тем временем горел…

Д’Эннери прикинул: катастрофа должна была произойти минут через двенадцать-пятнадцать.

Он с первой же секунды начал мучительную работу по своему освобождению – изгибался, сжимался, напрягал мускулы. Однако узлы были завязаны таким образом, что каждое усилие только еще крепче затягивало веревки, которые больно врезались в руки. Несмотря на сверхъестественную ловкость, несмотря на многие упражнения, которые он проделывал в предвидении подобных обстоятельств, д’Эннери почти утратил надежду освободиться. И если ему не поможет какое-нибудь чудо (увы, невероятное!), неминуемо начнется пожар.

Д’Эннери ощущал отчаяние, причем вполне объяснимое: во-первых, он глупо попал в ловушку и теперь не может из нее выбраться; во-вторых, несчастную Арлетт ждет страшная гибель; но главное – он так ничего и не понял во всей этой мрачной истории. Бесспорная связь Антуана Фажеро с троицей сообщников имела, судя по всему, прямое отношение к странным событиям последнего времени, но почему Фажеро, предводитель банды, которому старик служил как простой исполнитель, заказал это чудовищное убийство? Неужто его планы, доселе основанные на любовной победе над девушкой, изменились до такой степени, что он приговорил ее к смерти?!

А фитиль все горел. И узкая змейка огня неумолимо подползала к цели по веревке, которую невозможно было отвернуть в сторону. Арлетт там, наверху, потерявшая сознание и, конечно, беспомощная, была обречена. Она придет в себя лишь в тот миг, когда ее охватят первые языки пламени.

«Еще семь минут… еще шесть минут…» – с ужасом думал д’Эннери. Наконец ему каким-то чудом удалось ослабить один из узлов своих пут. При этом кляп выпал у него изо рта. Теперь он мог бы закричать. Мог бы окликнуть Арлетт и поделиться с нею всем пылом своих чувств, которые влекли его к ней, рассказать о своей искренней любви, о которой вплоть до этого самого мига, когда жизнь их обоих могла вот-вот прерваться, он даже не подозревал. Но к чему слова? К чему объявлять беззащитной девушке о страшной угрозе и жуткой реальности?!

И все же он не хотел терять надежду.

…Чудеса происходят, когда это необходимо. Сколько раз он, окруженный беспощадными врагами, обессиленный, обреченный на гибель, спасался – внезапно, каким-то поразительным образом!.. У него есть всего три минуты. Может быть, меры, принятые стариком, не так уж надежны? Может быть, фитиль погаснет, подобравшись к самому жерлу металлической канистры, которой он почти уже касался?

Жан изо всех сил напряг мускулы, пытаясь разорвать свои безжалостные путы. Сейчас его последней надеждой было это нечеловеческое напряжение рук и грудной клетки. А вдруг веревки лопнут? Вдруг случится чудо?.. И оно случилось – спасение пришло с той стороны, откуда пленник никак его не ждал. Снаружи, со стороны дороги, внезапно послышались торопливые шаги и чей-то голос позвал:

– Арлетт! Арлетт!

Зов звучал очень тревожно, человек явно спешил на помощь, и его голос придал пленнику мужества, суля скорое освобождение. Кто-то начал ломиться в дверь.

Поскольку отворить ее было невозможно, неведомый спаситель принялся колотить в нее и ногами, и кулаками. Наконец одна из филенок провалилась внутрь, оставив вместо себя дыру, в которую можно было просунуть руку, чтобы отпереть замок.

Увидев эту шарившую руку, д’Эннери закричал:

– Нет, так не откроете! Вышибайте дверь, защелка поддастся. Скорее!

И в самом деле, защелку выбили, половинка двери рухнула, и кто-то ворвался в гараж.

Это был Антуан Фажеро.

Он с первого же взгляда оценил опасность ситуации и, бросившись к канистре, пнул ее в сторону как раз в тот момент, когда горящий конец веревки уже добрался до горлышка. Растоптав огонь, Антуан из предосторожности отставил соседние канистры подальше.

Жан д’Эннери с удвоенными усилиями пытался освободиться от своих пут. Он не хотел быть обязанным Фажеро, не хотел, чтобы тот наклонился и разрезал веревки. И все же, когда Фажеро подошел к нему, пробормотав: «А, это вы?!» – Жан, уже сбросивший путы, поневоле сказал:

– Благодарю вас. Еще несколько секунд, и все было бы кончено.

– А где Арлетт?

– Наверху.

– Она жива?

– Да.

И они оба, в едином порыве, взбежали по лестнице.

– Арлетт, Арлетт, я здесь! – крикнул Фажеро. – Не бойтесь, все хорошо!

Дверь мансарды оказала не больше сопротивления, чем дверь внизу, и мужчины вместе ворвались в тесную каморку, где увидели девушку – привязанную к кровати и с кляпом во рту.

Когда пленницу освободили, она со страхом посмотрела на них обоих, и Фажеро объяснил:

– Нас известили – меня и его по отдельности, – и мы тут же бросились сюда… увы, слишком поздно, чтобы схватить этих негодяев на месте преступления. Они не слишком жестоко обошлись с вами? Вы, верно, перепугались?

Этими вопросами он отвлекал Жана и Арлетт от темы готовившегося жуткого убийства и чудесного спасения, ибо то и другое наверняка было делом его рук.

Арлетт не ответила. Она вздрогнула и закрыла глаза.

Однако спустя примерно минуту она все же прошептала:

– Да, я очень испугалась… Очередное нападение… Господи, кто же это на меня так ополчился?

– А кто заманил вас в этот гараж?

– Женщина… я видела только одну женщину. Она привела меня в эту мансарду, повалила на пол…

И тут девушка – несмотря на испуг, по-прежнему терзавший ее, хотя она и была под защитой двоих мужчин, – твердо добавила:

– Это была та же самая женщина, что в автомобиле… Да-да, я совершенно уверена, что это она… Я запомнила ее манеру держаться, ее хватку, ее голос… да, та самая, что в первый раз… женщина… женщина…