После публикации в 1982 году книги «Жизненный цикл завершен» Эрик внимательно перечитал ее от корки до корки, снабдил своими замечаниями, которые он вписывал красной, черной и синей ручкой.
По счастливой случайности я обнаружила его собственную копию. Это случилось незадолго до его смерти. Не было ни одной страницы, которые он не отметил бы подчеркиванием, восклицательными знаками или замечаниями. Только настоящий художник может быть таким решительным и честным по отношению к своему труду.
Эрик всегда педантично относился к своим текстам, и в этот раз он критически прошелся по всем страницам опубликованной книги. Некоторое время я раздумывала, что он хотел сказать. Как его решительные комментарии меняли наше прежнее понимание жизненного цикла?
Моей целью обращения к восьмой стадии нашей схемы жизненного цикла – и нашей с Эриком жизни – и приписываемым ей силам является прояснение некоторых существенных неточностей. Мои комментарии соответствуют утверждению Эрика о том, что пересмотр «нашей попытки завершить весь цикл в течение нашей жизни, безусловно, выглядит приемлемым и обоснованным»[2]. В начале 1940-х годов, когда мы впервые подбирали слова, чтобы обозначить добродетели, присущие каждому возрасту жизненного цикла, мы использовали слова «мудрость» и «цельность» для характеристики финальных сил, полностью созревающих в старости. Первоначально мы рассматривали понятие «надежда», потому что надежда – основа выживания, необходимое условие формирования всех остальных человеческих сил. Но поскольку надежда живет в нас с самого начала, с момента младенчества, живет долгие годы, то для ее вызревания очевидно не нужно столько времени. Назвав мудрость и цельность силами старости, мы теперь должны доказать, что выбор был сделан нами правильно.
Слова «мудрость» и «цельность» – из тех громких слов, которые ассоциируются с конкретными личностями, отлиты в бронзе, вырезаны в камне и дереве. Говоря об этих добродетелях или силах, сразу вспоминаешь внушительные скульптурные произведения, которые их воплощают: такие, как Свобода с факелом, устремившая свой взгляд вдаль; Правосудие с завязанными глазами и весами в одной руке; всепроникающие Вера, Надежда, Любовь. Мы молчаливо воспеваем их в камне, гипсе и металле и почитали с благоговением.
Мне кажется, что отношение старости к «мудрости» и «цельности» совершенно неправильно, если только оно не наполнено в первую очередь асболютно земным смыслом. Эти добродетели превратились в нечто слишком возвышенное и неопределенное. Следует сделать их более реалистическими.
Мы должны извлечь из них их настоящий смысл. Так, мудрость – это не только тома научной информации, наполненные фактами и формулами. Определения, приведенные в простом словаре для студентов, также не исчерпывающи («Мудрость – качество или состояние, способность различать истинное и ложное, сочетающееся со здравомыслием; научные знания и образование, мудрые высказывания или учения»). Нам же необходимо докопаться до самых корней, до самой сердцевины того, что составляют «мудрость» и «цельность». Оксфордский словарь английского языка безжалостно упрощает эти слова, предлагая нам старые, избитые значения. Одолев десятки строк мельчайшего шрифта, мы находим слово, из которого, как из руды или зернышка, родилось славное слово wisdom (мудрость). Корнем, породившим его, стало vēda, то есть «видеть, знать».
Слово vēda отсылает нас к древним мифам и загадочным посланиям священных текстов на санскрите, носящих общее имя «Веды». «Веды» – это воплощение вечных поисков знаний и мудрости. Сами «Веды» и их мудрость сначала были даны через зрение и слух.
Мы принимает этот великий дар – способность видеть – как само собой разумеющееся до тех пор, пока он не перестает служить нам так, как мы желаем. Мы можем обернуться назад, на свое прошлое, и этот взгляд помогает нам понять свою жизнь и мир, в котором мы живем. Мы смотрим вперед, и этот взгляд может как обмануть, так и дать нам надежду; но без перспективы будущего жизнь наша теряет смысл. У нас, американцев, есть одна легкомысленная привычка, как ни странно, связывающая нас с древней мудростью. Когда мы подтверждаем, что поняли то, что сказал собеседник, мы говорим «I see» – то есть «я вижу», то есть понимаю. Одновременно мы с большим пиететом относимся к таким словам, как enlightenment (просвещение), discernment (проницательность), insight (озарение), – все они относятся к способности видеть, к зрению.
Нам, обладающим этим даром, невозможно представить себе жизнь без него, так что мы стараемся даже не думать о такой возможности. Вероятно, те, кто обделен им, способны развить другие свои способности: слышать, обонять, осязать, распознавать на вкус. Кто знает, какую мудрость дают им эти качества. Возможно даже, что они думают, что наша зависимость от собственного зрения лишает нас чего-то существенного.
Так или иначе, зрение позволяет нам ориентироваться и интегрироваться в месте нашего пребывания на земле, перемещаться, находить пропитание, взаимодействовать с другими людьми, с животными и природой. Все, что от нас требуется, – это научиться смотреть на мир широко открытыми глазами и настроить свой слух, чтобы улавливать каждый сигнал и понимать его значение.
С восторгом обнаружив коренное значение слова «мудрость», я сделала еще одно открытие. Многие тысячи лет слова «ухо» и «мудрость» в шумерском языке предположительно обозначались одним словом. Вероятно, что таким словом было «энки» (enki), поскольку таково было имя бога мудрости шумеров: «С Великих небес к Великим недрам богиня ухо свое обратила, мудрости орган»[3]. Если мудрость передается не только визуально, но и через звук, тогда она есть в пении, и в ритмических жестах, и в танцах. Звук обладает энергией, но может успокаивать, озарять светом, информировать, мотивировать. Звук предлагает нам большие возможности: мудрость наша крепнет, опираясь, в том числе на слуховое восприятие.
Теперь мы видим, что мудрость принадлежит миру объективной реальности, доступному нам благодаря нашим чувствам. При помощи зрения и слуха, обоняния, осязания, вкусовых ощущений мы постигаем этот мир, как постигают его животные, обладающие всеми этими чувствами. Эти бесценные источники информации со временем могут потерять в качестве, однако бодрый ум хранит информацию и извлекает ее тогда, когда она нужна. Мудрость направляет слух, зрение, способности на то, что значимо, надежно, актуально и эффективно как для каждого из нас, так и в целом для общества, в котором мы живем.
Второй атрибут, приписываемый старости, столь же возвышенного свойства, что и мудрость, при этом значение его еще более туманно. Не будем искать значение слова «цельность», глядя на статуи и памятники великих и бессмертных, а лучше снова заглянем в словарь, где найдем наиболее содержательное описание.
После перечисления множества слов, из которых могла родиться «цельность» – «integrity», параграф неожиданно заканчивается словом «такт». Ищем производные этого элемента: контакт – «contact», нетронутый – «intact», тактильный – «tactile», осязаемый – «tangible», сцепление – «tack» и даже прикосновение – «touch»; то есть нечто телесное, связанное с нашим телом и нашими чувствами. С их помощью мы конструируем научные системы, придаем форму материалам, откликаемся на возвышенные, мощные и мудрые послания земли и небес. Мы живем, движемся и взаимодействуем друг с другом в реальном мире. Без контакта нет роста, без контакта невозможна жизнь. Независимость – это заблуждение.
Такой подход к определению цельности позволяет оживить молчаливые и неподвижные статуи. Грубейшей несправедливостью было бы считать цельность благородным девизом, вышитым на знамени, которое разворачивают в подходящих ситуациях. Цельность обладает функцией связи с миром, с вещами этого мира, а главное – с людьми. Это осязаемый и ощущаемый способ проживания, а не просто высокая, благая цель, которую нужно стремиться достичь. Когда мы говорим о чьей-то работе, что она обладает цельностью, эта высшая ее оценка, потому что такая работа демонстрирует способность объединять людей. Она не эфемерна, а устойчива и надежна. Это есть подтверждение значимости зрения и слуха и умения использовать наши чувства.
