А часть итальянцев и уже испанцы (почти все из тех, кто решил эмигрировать) отправились южнее, в Уругвай и Аргентину. Ну и дальше вглубь континента, в Парагвай и Боливию. В связи со сложностями переезда этот поток особо мощным не был, но главным стало то, что количество перебраться в США заметно сократилась. Хотя бы потому, что на испанских судах стало гораздо проще (и гораздо, гораздо дешевле) в другие страны перебраться.

Да, число эмигрантов в тот же Уругвай было не особо велико, но перебиралось туда довольно много народу, обладающих очень специфическими профессиями — и уже уругвайский флот начал довольно быстро расти. И в середине августа в Петербург пришел уже совершенно уругвайский корабль: он и выстроен был в Уругвае, и экипаж на нем был полностью уругвайским. И пассажиры все, в Россию приехавшие, были уругвайцами. И один их этих «гостей Петербурга» привез мне пакет от Ларраньяги и де Тагле: два высших священника просили меня «оказать им срочную помощь», причем эту помощь я мог оказать лишь лично — но вот результаты этой помощи мне (и России) обещали ну просто огромные дивиденды!

Так что пришлось мне слегка попинать нерасторопных рабочих, спустивших «Деву Марию» на воду, поцеловать жену и снова помчаться через океан. В надежде, что у меня получится вернуться обратно до того, как Финский залив замерзнет. Ну очень хотелось вернуться до зимы, в том числе и потому, что дел у меня в России — после всего, что тут успел натворить — стало только больше…

Впрочем, мчаться через океан очертя голову я не стал, сначала все же к путешествия тщательно подготовился. Проверил на яхте всё, что можно было проверить, баки топливом залил под завязку (на этот раз — чистым нефтяным дизелем), масла запас столько, сколько вообще на яхту влезало. Холодильник забил продуктами и вообще подготовился как мог. И в рамках этой подготовки посетил императора нашего, с дружеским, так сказать, визитом:

— Ваше величество, важные новости заставляют меня на некоторое время убыть в Южную Америку.

— Я об этом уже слышал.

— Но времена сейчас не самые ласковые, поэтому существует некоторая вероятность того, что я могу и не вернуться… вовремя. Конечно, я постараюсь этого не допустить, но… должен в любом случае вас предупредить кое о чем.

— Предупреждайте, граф. — Николай на людях очень любил называть меня полным именем и титулом (мне кажется, что этого его изрядно веселило), но с глазу на глаз он меня чаще именно графом и называл, а в присутствии своих близких соратников — просто по имени. Но в любом случае обычно он ко мне обращался на «ты», поскольку таковы были требования придворного этикета, а если обращение менялось на «вы», это означало сразу две вещи: император мною недоволен и он слушает меня исключительно всерьез.

— Ходят слухи, что русскую колонию в Калифорнии американцы предлагают им продать, причем за какие-то смешные деньги. Вам, мне кажется, стоит такого исхода не допустить, поскольку в тех краях в земле только золота закопано миллионов на двести рублей серебром.

— Вы, граф, в этом уверены? То есть… продолжайте.

— А на Аляске золота уже больше чем на миллиард рублей. Но об этом пока знаете только вы, и мне кажется, что пока там не будут в достаточном числе стоять русские войска, рассказывать об этом еще кому-либо категорически не стоит.

— Хм… что вы считаете достаточным числом солдат?

— Трудно сказать, она… я в военных делах разбираюсь плохо. В Калифорнии, вероятно, будет достаточно на первых порах пары тысяч хорошо вооруженных бойцов. А на Аляске… нет, даже не представляю, сколько там потребуется. На защиту только золотых приисков нужно будет уже тысяч пять крепких мужиков с ружьями… но это только мое личное мнение, мне просто проконсультироваться не с кем.

— Ну что же, Александр, спасибо за сообщение. Оно действительно очень интересно и важно, вот только… Корабль, способный перевезти на Аляску или в Калифорнию сотню человек, в один конец идет, если с погодой сильно повезет, полгода.

— Из Петербурга или из Одессы — да. Но ведь можно плыть и через Тихий океан, с восточного побережья…

— До которого уже год добираться.

— До которого добираться год если на восточное побережье не проложена дорога железная.

— А рельсы для дороги твоя дева… — Николай резко изменился в лице, начал креститься, бормоча какую-то молитву…

— Николай Павлович, Она- выше мелочных обид, особенно, если случилась оговорка без цели ее оскорбить. А что касается рельсов — России просто нужно еще сильнее нарастить производство стали. Я считаю, что было бы крайне неплохо к тридцать седьмому году нарастить ее выпуск до миллиона тонн в год, а к сорок пятому — не менее чем до пяти миллионов тонн…

— Александр, ответь мне: почему ты все считаешь в каких-то тоннах, метрах… иногда тебя из-за этого просто очень трудно понять.

— Мне так удобнее, да и всем так считать было бы удобнее. Потому что пальцы, ноги, руки — они у всех разные — и все равно приходится использовать меры условные, но они сейчас друг с другом связаны… сложно. А вот Земля у нас одна, и я просто взял в качестве меры длины расстояние от экватора до полюса. Но так как это получается очень большая мера, которую в быту использовать просто неудобно, то за единицу я взял одну десятимиллионную долю этого расстояния. То есть сначала взял десятитысячную, она почти версте равна, что уже удобно, но в верстах то же сукно отмерять было бы странно, так я еще раз длину на тысячу поделил и получил, скажем, эталон длины. И эта единица — она от роста или толщины отдельных людей не зависит, и в случае необходимости можно будет просто еще раз расстояние то измерить и эталон уточнить. Зато в десятичной системе считать удобно: на десять умножить или разделить даже неграмотный мужик сумеет. Вес я тоже их этой же единицы измеряю: вода — она и в Африке вода, и если взять кубик воды и гранью в метр — то вода эта везде весит ровно тонну. Одна тысячная тонны — это примерно два с половиной фунта, для взвешивания, скажем, продуктов на рынке величина уже удобная. А если нужно будет взвешивать серебро или золото, то можно еще раз на тысячу вес этот поделить — и получить тоже очень удобную величину, называемую граммом. Но достоинства такой системы в том, что в ней все считать исключительно удобно…

— Вернешься когда, ты мне все это подробно на бумаге распиши, я пока на лету не запомню… хотя если все на десять — сто — тысячу умножать и делить нужно будет, то выглядит действительно удобнее. Впрочем, по возвращении твоем поговорим. А пока ты мне в пудах пожелания… твои перескажи.

— Сейчас, прикину… в тридцать седьмом нужно выделать чуть больше шестисот миллионов пудов стали, а сорок пятом — три миллиарда и сто с лишним миллионов пудов. Сами видите, в пудах числа получаются пострашнее, и кажется, что достичь такого невозможно. Но если в тоннах считать — то и цифры не так страшно выглядят, и мысли сразу появляются, как все нужное выстроить возможно.

— А денег на постройку всего…

— Для купцов на той же Арзамасских дорогах тариф на перевозку их грузов поставлен в десять копеек ассигнациями за пуд, перевезенный на сто верст. Один вагон у нас везет тысячу пудов, от Арзамаса до Москвы — четыреста верст, и один вагон за сутки дает выручки четыреста рублей. В поезде — пятнадцать вагонов, сейчас только из Нижнего в Москву до дюжины поездов с грузом ходит. С вычетом затрат на уголь, ремонт вагонов, паровозов и путей, а так же заработка всей обслуги дороги выручка в казну только с этой дороги составляет уже двадцать пять миллионов в год — а постройка ее обошлась менее чем в двадцать.

— Но ведь не одни деньги нужны для постройки заводов металлических. Мастеровых где взять?

— Там же, где и прежних брали: учить их на заводах, уже работающих. Да, это тоже денег стоит, но я еще раз напомню: мужик образованный на заводе выгоды державе даст в сорок восемь раз больше…

— Мне твои напоминания уже… вот что, князь, я иногда твои слова понимаю… неправильно. Когда ты ко мне обращаешься «ваше величество», я слышу мысль подданного, возможно и неплохую, но чаще пустую — ее и позже обдумать возможно. А вот ты ко мне сейчас обратился «Николай Павлович», как Александр Христофорович или Егор Францевич по делу обращаются — и мысль я услышал мужа государственного, которую тотчас же понять нужно. А если ты с мыслью… высшей ко мне придешь, то обращайся просто по имени, наедине, конечно. Договорились?