Ho оба африканских государственных деятеля заверили меня, что правительство Гизенги приложит все усилия, чтобы сохранить в целости и сохранности оба национальных парка — Вирунга и Гарамба. Я же должен постараться уговорить как можно больше туристов из Европы и Америки поехать в Африку, с тем чтобы посетить эти парки. Такая просьба во время гражданской войны показалась мне обезоруживающе наивной.

Я упрекнул этих деятелей в том, что около четырехсот обходчиков и рабочих Вирунга-парка и Гарамба-парка в течение многих месяцев не получают жалованья, потому что связь с далекой столицей — Леопольдвилем прервана. Это особенно обидно тем служащим Вирунга-парка, которые еще в «бельгийские времена» служили в армии. Потому что теперешним солдатам правительство выплачивает учетверенное жалованье.

Все это я им выложил. Но они ответили, что казна правительства Гизенги пуста. И не могу ли я сам каким-нибудь образом раздобыть денег для охраны парка?

И вот я в своем рабочем кабинете во Франкфуртском зоопарке подписал нечто вроде государственного договора с министрами правительства Гизенги. Согласно этому договору, я должен собрать денег для выплаты жалованья охране парка, но вручу эти деньги не правительству, а непосредственно служащим парка. Правительство же со своей стороны обязуется выделить мне военную охрану, которая будет сопровождать меня из Стэнливиля до парка, когда я повезу туда деньги. На том и порешили. Вот так нежданно-негаданно начинаешь принимать участие в «большой политике»…

Ho никто не захотел дать мне этих денег. Правительство ФРГ, равно как и ООН, ЮНЕСКО и различные другие международные организации и союзы, и слышать не хотело ни о каком Гизенге. Все прежде хотели выждать: кто в Конго возьмет верх. Но выжидание означало голод и бедствование для охраны парков, гибель конголезских национальных парков вообще. Так что пришлось мне собрать эти деньги путем пожертвований в Фонд охраны диких животных, и туда же ушла часть моих гонораров за книги и телевизионные передачи, посвященные охране природы.

Доктор Жак Вершурен отправился с этими деньгами в Заир.

Служащие Вирунга-парка в течение года получали свое жалованье из Фонда охраны животных, находящихся под угрозой исчезновения. Надо сказать, что жалованье это было весьма скромным. Во Франкфурте же были изготовлены специальные нарукавные повязки с изображением герба и опознавательных знаков. Подобная мера была необходима, чтобы этих людей, давно уже износивших свою форменную одежду, признавали за должностных лиц, официально несущих охрану парка.

Поскольку все средства транспорта были конфискованы, Зоологическое общество Франкфурта раздобыло вездеход, который Жак Вершурен с огромным трудом доставил из Дар-эс-Салама через всю Восточную Африку в Заир.

Ho браконьеры из Уганды все вновь и вновь проникали через границу в Вирунга-парк, производя опустошительные набеги на дикую фауну и стреляя в конголезскую охрану. Когда же охрана парка подтягивала отряды солдат и полицейских, которые пускались в погоню за грабителями, те перебирались через границу к себе и оттуда высмеивали своих преследователей. Тридцать два храбрых обходчика Вирунга-парка были убиты браконьерами.

А в угандийском Кидепо-парке, находящемся на границе с Суданом, в свою очередь происходило нечто подобное, только здесь браконьеры приходили из Судана. Там тоже было убито четыре обходчика парка.

Для угандийских национальных парков нам тоже удалось из пожертвований в Фонд охраны животных, находящихся под угрозой исчезновения, выделить средства для покупки самолета и различного снаряжения, необходимого для действенной охраны национальных парков.

Во время торжественного вручения этого имущества, происходившего в Кампале, столице Уганды, я позволил себе пожаловаться министрам правительства на то, что обходчики граничащих друг с другом национальных парков Уганды и Заира, а также полиция двух этих стран работают разобщено, вместо того чтобы объединить свои усилия в борьбе с браконьерством.

— И поступают они так только потому, — сказал я, — что привыкли рассматривать своих братьев по племени, живущих по ту сторону границы — границы случайной, возникшей произвольно при дележе колоний, как чужих, как «иностранцев». А из-за этой розни ни в чем не повинные, бедные и плохо оплачиваемые африканские служащие парков должны рисковать своей жизнью! С этим надо покончить!

He знаю, подействовали ли на общественное мнение мои слова, но несколько позже столь необходимого сотрудничества в борьбе с браконьерством удалось добиться, и дело пошло на лад.

Глава семнадцатая

Свидание с Заиром…

Почти через двадцать лет после того как я впервые вместе с моим сыном Михаэлем ездил в Конго за животными, меня пригласил туда, теперь уже в Заир, президент Мобуту. На этот раз я ехал в качестве гостя.

Сколько воды утекло со времени моих первых путешествий по этой стране! О них я рассказывал в предыдущих главах этой книги. Мой сын лежит в могиле на краю кратера Нгоронгоро, а кровавые бои, долго лютовавшие в Заире, утихли.

Разумеется, мне очень хотелось увидеть вновь места, бывшие когда-то столь близкими моему сердцу, и посмотреть, что там сделано нового за последние годы. Поэтому я первым делом направился в столицу — Киншасу. Киншаса с 2,2 миллиона жителей в настоящее время — второй по величине город (после Парижа), говорящий на французском языке. Сегодняшний Заир — бывшая бельгийская колония, в отличие от примыкающего к ней с севера Конго со столицей в Браззавиле — бывшей французской колония, занимает огромную площадь (2 345 409 кв. километров), но население его составляет всего 17,5 миллиона человек. В этой огромной стране встречается 85 процентов всех видов растений, произрастающих в Африке.

Итак, я поехал в Киншасу. И пошел, конечно, в зоопарк. К великому своему удивлению, я увидел там одного очень старого знакомого: южноамериканского тапира Никко, родившегося 1 сентября 1968 года во Франкфуртском зоопарке и полгода спустя посланного сюда в качестве подарка. Несмотря на свой преклонный для тапира возраст, он выглядел весьма бодрым и моложавым. Я с удовлетворением заметил, что зоопарк содержится в чистоте, животные ухожены. Но за последние годы здесь явно ничего нового не построено, потому что президент задумал создать за городом, на берегу реки Конго, новый зоопарк, причем огромный, с территорией примерно около двух тысяч гектаров.

Затем я в большом пассажирском самолете четыре часа подряд летел над бесконечными огромными массивами девственных лесов, покрывающих сплошным зеленым ковром весь бассейн реки Конго. Приземлился я в Кисангани, бывшем Стэнливиле.

Пожалуй, на одномоторном самолетике я не согласился бы сейчас проделать тот же путь. Опыт уже показал, что если такой самолет совершает вынужденную посадку, то потом его практически уже невозможно отыскать: кроны деревьев смыкаются над ним, и сверху совершенно невозможно определить место, куда самолет сел. А расстояния здесь такие, что если кому-то и посчастливится при подобных обстоятельствах остаться живым, то выбраться пешком из леса ему все равно не удастся: во многих его местах еще ни разу не ступала нога белого человека, да и не только белого: их вообще еще ни один человек не посещал.

Кисангани, где я пересаживался на другой пассажирский самолет, во многом утерял свое прежнее значение. Так, здесь нет теперь никаких международных авиалиний. А большой комфортабельный отель «Сабена», расположенный рядом с аэродромом, за отсутствием постояльцев превращен в один из корпусов университета. В остальном же здесь за последние полтора десятка лет мало что изменилось — все показалось мне таким же, каким было прежде.

Я лечу дальше — в Исоро (бывший Сан-Паули), где меня должен встречать бельгийский пилот Алайн Жамар на маленьком четырехместном самолете фирмы «Цессна». Я очень хочу с ним познакомиться, поскольку три месяца назад мне пришлось много и настойчиво о нем хлопотать. И несмотря на дальнее расстояние, нас разделявшее, мои хлопоты увенчались успехом.