И эти же бамбути, верящие в чары свистульки, не испытывали ни малейшего страха перед нашим грузовиком! После того как они выяснили, что мы не сердимся за то, что они в него залезают, от них уже невозможно было отделаться — им повсюду хотелось нас сопровождать. Они специально выставляли дежурные посты возле дороги, и, как только мы собирались куда-либо поехать, из лесу высыпала вся ватага с чадами и домочадцами и облепляла машину со всех сторон. При этом впереди на капоте усаживалась молодая голая девица, еще по одной сидело на каждом крыле, на подножках висело по нескольку карликов, у нас на коленях они тоже сидели; наверху, на крыше брезентового каркаса, они располагались, как в гамаке, а уж в кузов их набивалось видимо-невидимо. Ho, должен заметить, что ни разу ни одной вещи из машины не пропало.

Как только включался мотор, маленький паренек «атлетического» сложения запевал, и весь живой автомобиль начинал ему подпевать. При этом они всячески старались подбить нас на более дальние поездки. Называли совершенно недосягаемые цели, местности, названия которых когда-то слышали, но добираться до которых нам пришлось бы целый день, а то и два. Когда мы проезжали мимо плантаций африканцев, расположенных у самой дороги, то должны были громко сигналить, чтобы все видели, что у наших бамбути теперь белые покровители, которые вывозят их на прогулку. Если же у дороги появлялись другие пигмеи, от них надменно отмахивались руками, а нам запрещали возле них останавливаться.

Никакая скорость их не смущала. Наоборот, они жаждали ехать как можно быстрее. То, что при этом можно попасть в аварию, им даже в голову не приходило. Не знали они и того, что более исправные автомашины значительно меньше петляют колесами во время езды. Они без тени сомнения полностью полагались на наши водительские способности и восторгались ими. Никогда в жизни мне больше не случалось так легко и просто кого-нибудь осчастливить, как того бородатого пигмея, которому я разрешил нажимать ногой на акселератор.

А за все это бамбути повели нас с собой, разрешив присутствовать на таинственной церемонии обрезания юношей. Это обычай, который они тоже переняли у негров, и в некоторых районах подобный ритуал проводится совместно с ними.

Должен признаться, что мне было искренне жаль бедных жертв этого обычая. Мальчики были вымазаны с ног до головы белой краской, на них были надеты юбочки из листьев тростника, и, как я узнал, их месяцами до этого держали в заброшенной лесной хижине вдали от людских поселений и заставляли учить наизусть уйму изречений. При этом их редко и скудно кормили. Исполнитель операции — нечто среднее между лекарем и шаманом — задавал им вопросы, и, полумертвые от голода, парнишки должны были на них отвечать. Если только кто-нибудь из них замешкивался с ответом, на него сейчас же обрушивался град ударов палками. Участники церемонии держали в руках различной длины палки, которые при ритмичных ударах друг о друга издавали различной высоты звуки. Получалось нечто вроде колокольного звона, правда, несколько деревянного звучания, однако вполне гармоничного.

Ho в общем все выглядело совсем иначе, чем в книжках. Девственный лес Итури вовсе не «насыщенный лихорадкой тропический ад», как это иногда приходится читать, а населяющие его карлики никакие не «стреляющие ядом каннибалы», а жизнерадостные, приветливые и доверчивые человеческие дети.

Ho теперь нам предстояло встретиться со второй загадкой леса Итури, пожалуй, с еще большей — с таинственным окапи. Чтобы читатель понял, почему мы с таким напряженным ожиданием жаждали воочию увидеть это животное, мне придется начать издалека.

Глава двенадцатая

Как были открыты окапи и конголезские павлины

Один баварский солдат, служивший в 1838 году в Греции, находясь близ Маратона, бродил однажды по высохшему руслу реки и наткнулся на какие-то древние кости. Откопав их, он обнаружил, что все их полости набиты блестящими кристаллами. Откуда баварцу было знать, что это всего-навсего ничего не стоящий известковый шпат? Он принял эту сверкающую красоту за драгоценные камни, а себя вообразил уже богатым человеком. Он привез свое сокровище к профессору Андреасу Вагнеру, живущему в Мюнхене. А тот, хотя ему и пришлось разочаровать обладателя «клада», все же очень заинтересовался его находкой совсем по другой причине: в ворохе костей он обнаружил челюсть доисторической обезьяны!

Когда эта находка была обнародована, нашлись и другие люди, желающие покопаться в высохшем русле реки возле деревни Пикерми. Вскоре было установлено, что скопление в одном месте такого обилия костей доисторических животных объясняется следующим: 4 миллиона лет назад река промыла в рыхлой породе глубокое ущелье, в которое попадало множество животных, пытавшихся спастись от преследовавших их хищников или по какой-либо другой причине. Среди найденных костей особенно часто встречались кости неизвестного ученым животного, нареченного ими Helladotherium («греческий зверь»). Больше всего оно напоминало жирафа, хотя у вымершего вида ноги были значительно короче, да и шея не шла ни в какое сравнение с жирафовой…

Вымерло животное миллионы лет тому назад и бесследно исчезло: Helladotherium не оставил на Земле никаких потомков, никакой родни. Так во всяком случае думали в течение шестидесяти лет, пока…

Пока история этого загадочного, легендарного существа не начала приоткрываться снова, но теперь совсем с другого конца.

Шел 1890 год. Как раз в это время Генри Стэнли, миновав центральноафриканские озера, проник в неисследованные девственные конголезские леса. Он встретил там пигмеев и в своем очерке «В самой черной Африке» очень наглядно описал образ жизни этих смуглолицых карликов. При этом он упомянул, что в их языке есть слово, обозначающее либо «осел», либо «лошадь». Дело в том, что их, как ни странно, нисколько не удивили лошади из его каравана, более того, они стали утверждать, что похожие животные попадались в их ямы-ловушки и что они их едят.

Это в свою очередь немало удивило Генри Джонстона, назначенного несколькими годами позже губернатором соседней, пограничной с Конго, тогдашней английской колонии Уганды. Дело в том, что и ослы и лошади — степные животные, избегающие лесов. Следовательно, в гигантских чащобах Бельгийского Конго действительно обитает либо какой-то неизвестный доселе вид «лесной» зебры, либо другое животное, чем-то напоминающее зебру.

Генри Джонстон расспрашивал и самого Стэнли об этом загадочном чудо-животном, и любопытство его от этого разгорелось только еще сильнее.

В один прекрасный день он получил депешу от властей Конго, в которой его просили оказать помощь в одном необычном деле. Какой-то немец заманил через границу целую группу пигмеев, по всей вероятности, с целью отвезти их на Всемирную выставку в Париж. Поскольку эти ни о чем не подозревавшие «дети леса», вероятнее всего, погибнут от такого перенапряжения в чуждой им, непривычной обстановке, то бельгийцы просили губернатора Уганды помочь им вернуться назад на их исконное местожительство.

Джонстон не только исполнил эту просьбу с превеликим удовольствием, но и самолично поехал провожать лесных карликов до пограничного форта Бени. (Ныне, по прошествии 60 лет, этот форт превратился уже в маленький город, мы как раз там переночевали.)

Англичанин воспользовался этой поездкой, чтобы хорошенько расспросить пигмеев о том сказочном, никому не ведомом животном, которое якобы живет в их лесах. И они ему рассказали, ничего не утаивая, что это за животное, как выглядит, что они называют его окапи, что передняя половина тела у него коричневатого или темно-серого оттенка, а задняя, брюхо и ноги — в белую полоску. Все это казалось каким-то неправдоподобным, однако бельгиец из форта Бени полностью подтвердил такое описание и даже пообещал найти шкуру этого животного, валяющуюся где-то в служебном помещении. К сожалению, выяснилось, что солдаты уже разрезали ее на ремни и патронташи. Нашлось лишь два небольших куска от этой шкуры, которые Джонстон и забрал с собой.