Мы направили объективы кинокамеры и фотоаппаратов точно на то место, где животное, по нашим соображениям, должно было вылезти из болота на этой стороне оврага. Но прошло более часа, а слон все не показывался. Животным ведь торопиться некуда! Потом выяснилось, что «болотный путешественник» вовсе не слон, а одинокий кафрский буйвол. Тоже неплохо. Пусть бы только вышел из-за прикрытия высокой травы и попозировал немного перед нашими объективами.

Куда там! Как видно, он решил вздремнуть часок, стоя в прохладе болота. В полевой бинокль мне удавалось разглядеть то ухо, то рог. Поскольку мы не хотели потерять из виду своих слонов, я, истощив все свое терпение, подкрался к буйволу и начал кидать в него камешками. Наконец он не спеша вышел, и Михаэлю удалось заснять его во весь рост.

После этого мы решили окольным путем пересечь болото вброд. Ведь и слоны пересекли где-то здесь овраг, следовательно, грунт должен был выдержать и нас, раз выдержал их. У слонов, хотя они и весят чуть ли не 100 центнеров, совершенно особое устройство ступни: со стороны подошвы она снабжена подушкой из желеобразной жировой прослойки. Так что ступает такая нога очень мягко и пружинисто. Однажды я «уговорил» одного циркового слона наступить мне на ногу. И ничего со мной особенного не случилось: ощущение такое, будто на ногу опустили мешок с зерном. А вот если лошадь (хотя она и весит в десять раз меньше слона) случайно наступит вам на ногу, тут уж вам небо с овчинку покажется!

Когда слоновья ступня опущена на землю с полной нагрузкой, она расплющивается и становится значительно шире, чем в поднятом виде. Именно поэтому она и не «присасывается» ко дну в болоте или в вязкой грязевой жиже, чего не скажешь о нас: нам обоим с трудом удавалось вытаскивать из клейкого грунта обутые в ботинки ноги.

До чего же печет солнце в этих камышовых зарослях высотой в человеческий рост, в которые не проникает ни малейшее дуновение воздуха! Слонам-то ничего — они могут набрать в хобот воды и полить себе спину и бока. А вот нам приходится потеть.

Прежде чем подняться по другой стороне оврага вверх, пришлось остановиться и поискать дерево, намеченное как ориентир. Я достал щепотку муки из нагрудного кармана своей рубашки и подбросил кверху: нужно было выяснить направление ветра, чтобы подобраться к слонам с подветренной стороны, иначе они нас учуют.

Ho до чего же противно все шуршит и трещит, к чему только ни прикоснешься! Мне чудилось, что за каждым ближайшим кустом уже стоит огромный слон. Потом и на самом деле показалась серая спина, но еще на достаточно большом расстоянии от нас, и животное было наполовину прикрыто листвой. Чтобы обеспечить себе лучшую видимость для съемок, нам пришлось подползать к нему в обход кустарника.

Итак, мы легли на землю и поползли по-пластунски, как заправские индейцы. Но когда так ползешь, то совершенно ничего не видишь, да к тому же это весьма медленный способ передвижения. Вскоре мы снова поднялись на ноги и обнаружили, что с того места, которого мы достигли, вполне можно снимать. Слоны нисколько нами не интересовались — они обрывали ветки, обмахиваясь ушами, и ни один из них не поднял кверху хобота, чтобы втянуть воздух. Это нам придало бодрости духа, и мы подобрались еще поближе, чтобы снимать их более крупным планом. Один большой самец даже доставил нам такое удовольствие: влез на старый термитник и красовался там, словно решив нам специально позировать… Михаэль снимал позади меня, чтобы я тоже попадал в кадр. Мы становились все смелей, подходили все ближе и ближе, пока не очутились в самой непосредственной близи от слонов. Тут мы поменялись ролями, и снимал уже я.

Как просто было бы в такой момент вскинуть ружье, спокойно опереть его на штатив-подлокотник и подстрелить это ничего не подозревающее роскошное животное! Каким опасным и затруднительным делом это представляется во всех книжках об Африке и как это просто на самом деле!

Ну, разумеется, сердце у нас стучало громче положенного, и страху мы натерпелись основательно — ведь слоны могли испугаться, и в таких случаях они, как правило, нападают. А для невооруженного человека это означает почти неминуемую гибель. Ведь слон способен бежать (правда, не больше 100 метров) со скоростью 30 километров в час, то есть быстрей, чем спринтер. И что самое главное — ни кустарник, ни свисающие лианы, ни пни для него не помеха, в то время как убегающий человек вскоре бы споткнулся и упал. Если слон ранен, он, догнав обидчика, расправляется с ним весьма основательно. Бывали случаи, когда такой слон садился на свою жертву, расплющивал ее и вдавливал в землю…

К тому же нам было довольно трудно стоять, не шевелясь и не создавая никакого шума, потому что, когда подходишь близко к слонам, начинают одолевать мошки, которые обычно тучами вьются вокруг этих животных в ожидании навоза. Интересуются они и соком растений из свежеоборванных веток. И хотя слоновья кожа лишена желез и потому не должна привлекать мух, их, видимо, прельщает возможность погреться на ней в прохладные утренние часы. Но зато у нас, у людей, есть потовые железы, и потеем мы отчаянно, так что эти мучители немедленно переселяются на нас… Впоследствии нам не раз удавалось по одному только появлению этих мошек угадывать, что где-то поблизости находятся слоны.

В ту ночь мы изумительно спали, завернувшись в полотно от палаток, высоко на холме, где никакие комары нас не беспокоили. Нас окрыляло сознание, что мы «добыли» своих первых слонов, причем еще каких внушительных!

Ho уже появилась новая забота: хорошо ли они запечатлелись на пленке? Когда нам удастся ее проявить, чтобы она, не дай бог, в этой жаре не попортилась? Удастся ли нам в целости и сохранности довезти своих слонов до Европы, или наш синий грузовичок предварительно утопит их в каком-нибудь болоте?

Глава четвертая

Неужели убивать так приятно?

Один местный фермер вызвался проводить нас к такому месту, где мы сможем заснять на пленку водяных козлов. Нас это настолько соблазнило, что мы решили задержаться на день по дороге к станции по приручению слонов, куда так спешили добраться. С этой целью мы поднялись в несусветную рань — в три часа ночи, чтобы к семи, к самому восходу солнца, уже прибыть в намеченное место. Мы основательно промокли, пробираясь по сырой от росы высокой траве и протискиваясь местами сквозь кустарник.

Только мы успели установить штатив и водрузить на него кинокамеру, как словно по заказу появились первые водяные козлы. Это были три самки с детенышем, спускавшиеся на водопой с противоположного берега реки Дунгу. Козлик вбежал в воду и резвился там на мелководье, что меня весьма поразило, потому что в реке наверняка водились крокодилы. Вскоре появились еще три самки в сопровождении роскошного козла, по стати напоминающего европейского оленя. Он принялся ухаживать за одной из самок, и Михаэлю удалось заснять на пленку всю эту любовную сценку.

И вдруг выстрел — и водяной козел как подкошенный падает в воду у самого берега, кровь брызжет во все стороны, животное судорожно дергает задними ногами, словно пытаясь оттолкнуть незримого врага. Козел еще находит в себе силы подняться, спотыкаясь, точно пьяный, делает несколько шагов в воду, поворачивается и тащится вверх по отвесному склону, где и исчезает в кустах.

— Какая подлость! — невольно вырывается у меня.

Я не в силах понять, как можно стрелять в такой момент — и зачем? Ведь даже если водяной козел смертельно ранен, он все равно недосягаем на другом берегу реки. Наш провожатый смущенно извиняется — не смог, видите ли, удержаться. И выходит, что из-за этого выстрела весь наш поход был затеян напрасно: я не сделал еще ни единого снимка, потому что ждал, когда солнце поднимется повыше. Тот, кто знаком со съемкой, знает, что освещенности, достаточной для кинокамеры, зачастую не хватает для фотографирования на цветную пленку.