Выйдя из искусственно охлажденного помещения в душную приемную, я увидел там делегацию простых крестьян. Интересно, с какими просьбами они пришли к нему. Но будем надеяться, что он не забудет и о моих — в них ведь тоже забота о благе Танганьики.

В Найроби я прилетел на новом самолете, принадлежащем Национальному парку. Возможно, это первый случай в мировой практике, чтобы самолет специально обслуживал только заповедник.

Национальные парки обычно обширны, места там большей частью дикие и труднопроходимые. Для того чтобы установить, куда откочевывают животные, допустим в декабре или июне, или чтобы помешать браконьерам проникнуть на территорию парка и массами уничтожать зебр и антилоп, необходимы сотни контрольных постов. А на это обычно не хватает денег, тем более что содержание служащих становится все дороже. Именно поэтому уже в течение ряда лет я отстаиваю мнение о том, что национальные парки можно охранять только с воздуха, при помощи небольших самолетов (авиеток). Но несчастье, случившееся с Михаэлем, потрясло всех работников заповедников Африки. Все планы на покупку самолетов отставили. Лишь Джон Овен, новый директор национальных парков Танганьики, посетивший меня во Франкфурте перед принятием своей должности, несмотря ни на что, увлекся мыслью о полетах. Он сам и лесничий Серенгети Майлс Тернер как раз сейчас обучаются управлять самолетом.

Я просил их обоих быть чрезвычайно осторожными. Новое несчастье не только лишило бы животных Африки двух их самых верных защитников, но отсрочило бы на долгое время столь необходимые для заповедных территорий полеты. Хотя я и сам пилот, но отнюдь не восторженный энтузиаст-спортсмен. Просто полеты на авиетках стали для нашей работы в Африке столь же необходимыми, как езда на автомобиле для людей многих профессий в Европе.

Из газет я узнал, что уже через два дня после нашего свидания премьер-министр Ньерере послал в Серенгети своего министра Пауля Бонами, которому впервые в жизни пришлось побывать в кратере Нгоронгоро. Этот африканский министр провел беседы с масаи. Правительство обещало вознаграждение в тысячу шиллингов тому, кто найдет скупщика рогов носорогов. Один такой плакат, напечатанный светящимися буквами, мне прислали во Франкфурт. Человека этого в конце концов все-таки поймали.

Несколько месяцев спустя в Арушу съехалось на неделю около двухсот деятелей по охране природы из Африки и Европы. Среди них было очень много африканцев. Этим первым международным съездом в Танганьике руководил министр Фундикира. Я передал ему подарок от Франкфуртского зоологического общества — двадцать три тысячи марок на постройку молодежной туристской базы в Серенгети. Пусть школьники Танганьики получат возможность ознакомиться с изумительной фауной своей родины: ведь девяносто пять процентов из них еще не видело живого льва или носорога — в отличие от детей в Европе, где есть зоопарки.

Новое африканское правительство Танганьики решило увеличить штаты национальных парков на сорок процентов, а министра сельского хозяйства переименовать в «министра по сельскому хозяйству и охране природы». И этот министр, господин Тева Саиди Тева, во время конференции рассек копьем масаи шелковую ленту перед входом во вновь образованный Нгурдото-парк близ Аруши. Этот парк расположен также на месте потухшего кратера, в котором сейчас обитает множество диких животных. Это, так сказать, Нгоронгоро в меньшем масштабе.

Новое африканское правительство Танганьики торжественно обнародовало

«Сохранить нашу дикую фауну — дело большой важности для всех нас, африканцев. Дикие животные и места их обитания не только радуют и восхищают нас, они также служат неотъемлемой частью наших природных ресурсов и могут стать источником нашего будущего благополучия.

Мы берем на себя ответственность за нашу природу и торжественно обещаем: мы будем делать все от нас зависящее, чтобы наши правнуки еще могли порадоваться этому богатому и ценному наследию. Сохранение диких животных и мест их обитания требует специальных научных знаний, образованных сотрудников и денег. Мы надеемся на то, что и народы других стран также примут участие в этой важнейшей работе. Ведь успешное разрешение этой задачи важно не только для Африки, но и для всего мира».

9 декабря 1961 года молодой африканский офицер поднялся на Килиманджаро и водрузил на нем трехцветный (зеленый, золотой и черный) флаг новой, независимой Танганьики.

Накануне вечером на стадионе столицы Дар-эс-Салама, на котором присутствовали британский принц Филипп, члены правительства, консулы и почетные гости во фраках и при всех орденах и регалиях, в двенадцать часов погасли все огни. Тысячи ликующих людей поднялись co своих мест, и воинский оркестр заиграл гимн «Да благословит господь Танганьику и ее вождей, пусть мудрость, единство и мир ее охраняют». Все было очень торжественно. Когда прожектора вновь вспыхнули, британского флага («Union Jack»), сорок два года развевавшегося над страной, на флагштоке уже не было и там гордо реял лишь флаг независимой Танганьики.

Масаи попросили, чтобы в День независимости прямо в степи им показали фильм «Серенгети не должна умереть», дублированный на язык суахили.

Пять недель спустя доктор Ньерере ушел с поста премьер-министра, чтобы остаться лишь руководителем Национального Союза африканцев Танганьики. На пост премьер-министра был назначен его друг — тридцатитрехлетний Рашиди Мфауме Кавава.

Вот так текут и изменяются дела во всех странах Африки. Будут ли африканские политические деятели помнить о том, что и дикие животные имеют большое значение для будущего их народов? И знают ли белые политические деятели, желающие им помочь, что животными Африки хотят любоваться люди всей нашей Земли? Носороги тоже принадлежат всему человечеству…

Дайте воду слонам и носорогам

Почему-то именно сегодня вечером я должен пойти ловить маленьких крокодилов! Алан и наш хозяин Жан Паркер прямо вбили себе это в голову. Оба молодых человека отправились с потайным фонарем вниз, к реке Галане, на берегу которой мы разбили свои палатки. Широкая река после стольких недель без дождя стала очень мелкой. Ее можно перейти вброд, не снимая даже шортов.

Иду вдоль четырех палаток, стоящих в ряд, до самой последней, в которой сплю. Она стоит в редком прибрежном лесу. Я осторожно вытягиваю в одном месте москитную сетку, со всех сторон подоткнутую под матрас, проскальзываю сквозь образовавшееся отверстие и скорей закрываю его. Здесь, у реки, наверняка масса комаров.

Изрядно уставший, я уже в постели записываю еще кое-что в свой дневник, как вдруг ощущаю непреодолимое желание спуститься вниз, к реке, и принять во всем участие. Видимо, это потому, что я далеко не такой степенный и благоразумный, каким следует быть в моем возрасте. Словом, с большим трудом я снова зажигаю керосиновую лампу, которую только что прикрутил, и спускаюсь с нею по протоптанной антилопами узкой тропе, ведущей сквозь кустарник к воде. На берегу стоят сандалии обоих. Я сбрасываю рядом и свои. Но едва лишь я, балансируя, добрался по теплой воде до середины реки, как увидел Жана и Алана, идущих мне навстречу. Жан шел с поднятой рукой. Она была вся окровавлена, и кровь стекала с нее ручейком в мутную воду.

Они, оказывается, действительно нашли крокодилов. Жан, не долго думая и не договорившись с Аланом, тут же схватил первого попавшегося из них за хвост. Он думал, что сможет его быстрым рывком поднять кверху так, как это делают ловкие люди с ядовитыми змеями, которые в таком положении не могут дотянуться головой до крепко зажатого в руках хвоста. Однако у нас в зоопарке никому бы и в голову не пришло так же обращаться с крокодилом. Сначала мы им осторожно затягиваем петлей пасть, а затем хватаем за загривок.