Однако, несмотря на эти цифры, старания привезти живых окапи из Африки долгие годы оставались совершенно безрезультатными, хотя этих животных отлавливали так осторожно и бережно, как ни одно другое. И все-таки они в большинстве случаев не могли перенести тягот длительной транспортировки. Ведь с места поимки и приручения их нужно было сначала сотни километров везти в транспортных клетках до реки Конго, затем около трех недель их доставляли речным пароходом до Леопольдвиля, потом погружали на железнодорожный состав и довозили до портового города Матади. А там зачастую приходилось несколько дней ждать, пока их заберет какой-нибудь океанский пароход, на котором им предстояло плыть неделями, чтобы добраться до Европы или Америки.
В 1949 году с места поимки было отправлено десять окапи. Только пять прибыли живыми в Леопольдвиль, а из четырех погруженных на палубу океанского теплохода два умерло по дороге, а из двух оставшихся один погиб уже в Базеле, через два месяца после прибытия.
Отдавая себе отчет в том, что пигмеи испокон веков постоянно отлавливали и съедали этих окапи, следовало задать себе вопрос: а стоит ли при таких трудностях доставки вообще продолжать их отлов для зоопарков? Не лучше ли оставить их там, где они есть?
Ho нельзя забывать, что на родине окапи тоже многое изменилось за последнее время. Банановые плантации все глубже врезаются в девственный лес, а из горных областей переселяют огромные массы африканских рабочих в новые поселения вдоль дорог, ведущих через лес. На расстоянии всего нескольких сот километров от мест обитания окапи возникли целые районы рудных разработок, так как там обнаружили уран, золото и другие ценные металлы. Не дай бог, если на самой родине окапи обнаружат уран! Тогда им конец.
Следовательно, окапи находятся под угрозой вытеснения хозяйственной деятельностью человека ничуть не меньше, чем другие дикие животные на Земле. Поэтому с целью их охраны и (в случае необходимости) акклиматизации в каких-либо других районах Африки необходимо заблаговременно изучить их образ жизни и потребности. А это пока удавалось проделать только в условиях неволи, в зоопарке. Для такого, скрытно живущего вида, как окапи, это особенно важно.
И несмотря на то что многие окапи вскоре после прибытия в зоопарк погибали, именно они помогли ученым многое понять и продвинуться вперед в вопросе изучения их биологии и образа жизни. В специализированных европейских и американских институтах погибшие экземпляры вскрывали и тщательнейшим образом изучали. При этом выяснилось, что большинство животных погибало от паразитов, которые из-за тягот длительного путешествия, перемены питания и ослабления организма брали над ними верх.
Дело в том, что области девственных лесов совершенно свободны от трипанозом, а во время длительной поездки окапи подвергаются укусам кровососущих насекомых, которые и заносят им в кровь этих паразитов. В своих тесных клетках животные все время приходят в соприкосновение с собственным пометом и заглатывают при этом яйца кишечных и печеночных паразитов; личинки гельминтов могут проникать в организм и сквозь кожные покровы.
Окапи питаются только определенными видами растений своей родины. Во время же транспортировки они вынуждены привыкать к другим сортам зеленой листвы, которую срезают для них на редких привалах. А на пароходе им приходится приспосабливаться есть сено люцерны, кукурузу, хлеб и морковь. Это неизменно нарушает привычное равновесие между животным-хозяином и паразитом.
Если бы при первых неудачных завозах этих животных в Европу не обнаружили подверженность окапи заражению определенным видом трипанозом, к которым почти все прочие дикие африканские животные невосприимчивы, то при переселении в другой район Африки (необходимость в котором когда-нибудь может возникнуть) их могли бы завезти в совершенно неподходящую в этом смысле местность. Предназначенные для акклиматизации животные тотчас бы погибли, а вид исчез с лица Земли.
До недавнего времени из Африки вывозили преимущественно самцов окапи. Поскольку животные эти на воле живут обычно в полном одиночестве и самки только во время гона громкими криками призывают к себе самцов, то отлов нескольких самцов не наносит урона всей популяции в целом. Специалисты теперь уже поднаторели в таких вопросах после многих осечек.
И все же каждая такая «пересадка» этого редчайшего животного из родных конголезских лесов в зоопарк умеренной зоны всегда рассматривалась как рискованное предприятие. Директору зоопарка, приобретшему такого редчайшего питомца, предстояло пережить не одну бессонную ночь. Но отдельным зоопаркам все равно вновь и вновь приходилось идти на такой риск, если они серьезно относились к своей задаче — с помощью тщательных исследований найти путь к спасению животного мира от исчезновения из-за бурного натиска все растущего человечества…
Хотя Джеймсу Чепэну до конца первой мировой войны и не удалось поймать окапи, его поездка в Африку много лет спустя дала совершенно неожиданные благодатные плоды.
Находясь в 1913 году в лесах Итури, близ Авакуби, он обратил внимание на красноватое перо в головном украшении одного из аборигенов. Вообще-то его как зоолога уже не раз огорчала эта привычка местных племен втыкать пучки перьев в свои сплетенные из соломы головные уборы; его африканские помощники сплошь и рядом выдирали самые красивые перья из только что отстрелянных птиц, чьи тушки предназначались для отправки в Музей естественной истории Нью-Йорка. Но на этот раз подобная дурная привычка навела его на интересный след. Такое красноватое перо могло принадлежать, судя по цвету, сове или хищной птице, а скорее всего какой-то кукушке, но форма его совершенно не соответствовала этому — она указывала на принадлежность к куриным.
Чепэн на всякий случай захватил эти перья с собой в Нью-Йоркский музей. Ему страшно хотелось найти птицу, которой они принадлежали. Но ни поиски среди огромной коллекции птичьих тушек, принадлежащей музею, ни оживленный обмен письмами с другими орнитологами ни к чему не привели.
В 1936 году, когда Чепэн был уже доктором, опубликовал объемистый труд о птицах Конго и стал известен как крупный знаток конголезской фауны, он, находясь в бельгийском городе Тервюрене, посетил большой музей, посвященный Конго. Проходя там по коридорам, он случайно заглянул в открытую дверь какой-то кладовки, в которую сваливали устаревшие или испорченные экспонаты перед тем, как уничтожить. При этом он увидел два пропыленных старых чучела павлинообразных птиц. «В любом другом музее я безразлично прошел бы мимо, — рассказывал он впоследствии. — Но здесь они привлекли мое внимание, потому что в этом музее, я знал, могли находиться только экспонаты, относящиеся к Конго».
Чепэн знал, что ни павлины, ни настоящие фазаны никогда в Африке не водились. Поэтому он зашел в кладовку и прочел пожелтевшую табличку на деревянной подставке, к которой крепились оба чучела. Она гласила: «Молодые павлины. Завезены».
Однако такое объяснение не соответствовало действительности: у самца-павлина были слишком длинные шпоры, чтобы эта птица могла быть молодой. Но что его по-настоящему взволновало в этих чучелах, было то, что перья у них потрясающе напоминали перья, которые он тщетно разыскивал вот уже в течение четверти века!
Чепэн немедленно выслал авиапочтой два пера из крыла чучела в Нью-Йорк, чтобы их там сравнили с его старыми образцами. К его восторгу, они оказались идентичными!
Из документов музея удалось даже выяснить, откуда поступили эти чучела. Торговое общество Кассам, имевшее большую монополию в Конго до 1914 года, передало тогда музею обширную коллекцию чучел птиц. Разумеется, этим не исключалась возможность, что странные, никому не известные птицы происходили все же из Восточной Азии или произошли от скрещивания с домашней птицей.
Ho несколькими днями позже доктор Чепэн обедал вместе с одним бельгийским инженером, работавшим 20 лет назад на горнорудных разработках в рудничном районе Восточного Конго. Этот человек рассказал, что в 1911 году ему как-то пришлось отведать одну птицу, которую принес кто-то из местных. Такую птицу он видел всего один раз за все свое двадцатилетнее пребывание в Конго — его описание точь-в-точь совпадало с тем, как выглядели чучела в музее.
