На другой день мы выскочили на самолете из этой «теплицы тропического леса» и, проведя целых три часа в прохладном воздухе, пролетев 1500 километров, добрались до Стэнливиля^[16]. Под нами земля, словно буклированная материя: покрывающие ее крохотные бугорки — это вершины гигантов девственного леса. Интересно, что под ними может скрываться?

Конечно, то, в чем нас так усердно убеждали в столице, оказалось чепухой. Все, кому не лень, заверяли нас, что, дескать, «там, в Стэнливиле, вы, без всякого сомнения, сможете так же легко приобрести подержанную автомашину, как и здесь. Зачем же вам гнать ее на такое далекое расстояние?»

Конечно, все оказалось не так. О том, чтобы взять машину напрокат, вообще не могло быть и речи.

— Для поездок по городу — пожалуйста, — заявил нам представитель фирмы «Форд». — А для того, чтобы целыми неделями шастать по лесам, нет уж, спасибо. С этим мы покончили — баста. Вон, полюбуйтесь, в каком виде нам возвращают машины!

И он подвел нас к стоящим в углу двора чудовищно изуродованным и помятым развалинам со вдавленными радиаторами, измазанными кровью ветровыми стеклами и разорванными боками…

Подержанную легковую машину можно было достать без особого труда, но вездеходную грузовую, которая нам была необходима, — абсолютно невозможно. Услужливый провинциальный ветеринар объездил с нами всех торговцев машинами — и ничего. А нам так не терпелось поспеть на ловлю слонов! Наконец в восьмом по счету гараже нам предложили трехтонку фирмы «Интернасиональ». Я до тех пор ни разу не слышал о существовании такой американской фирмы, но это не играло в данном случае никакой роли, потому что в машинах я разбираюсь примерно так же, как мотогонщик в слонах…

Во всяком случае, эта машина сверху выглядела вполне красивой и новой — синяя, со сверкающими хромированными частями. Правда, капот у нее можно было открыть только с помощью особого силового приема, но на это мы поначалу не обратили должного внимания. Деловито, с видом знатоков, мы разглядывали ее нутро, представлявшее невообразимую путаницу кабелей, свечей зажигания, гаек и таинственных железных деталей, назначение которых нам было неизвестно. Все это нам показалось каким-то слишком грязным и заржавленным по сравнению со сверкающей наружной оболочкой. Но механик нас успокоил:

— Когда вы проедете по нашим пыльным дорогам несколько сот метров даже на новенькой, только что сошедшей с конвейера машине, она приобретет точно такой же вид.

Нам такое объяснение показалось вполне утешительным.

— Для мотора важнее всего душа, — добавил он многозначительно.

Да, в этом нам еще предстояло убедиться, что у каждой машины есть своя душа. Что касается этой машины, то мне кажется, что у нее была порочная, очень темная душа.

Ho чего я до сих пор не могу понять — это то, почему она тотчас же заводилась, как только механик нажимал пальцем на кнопку зажигания? Заводилась легко и просто, как порядочная. Если бы речь шла о человеке, то это можно было бы назвать коварством или дачей заведомо ложных показаний.

Ну, разумеется, мы проявили некоторую осторожность: для пробы объехали два квартала. Михаэлю никак не удавалось включить вторую скорость, но он со знанием дела заявил, что у грузовиков это обычное явление. Уже много позже я вспомнил, что ему ведь никогда еще не приходилось сидеть за рулем грузовика… Во всяком случае, мы оба чувствовали себя несколько приподнято в самом буквальном смысле: мы действительно сидели значительно выше, чем дома, в моем «фольксвагене». И когда я схватил Михаэля за руку, заметив, что он в лихом вираже чуть не задел чей-то черный «бьюик», он мне снисходительно разъяснил, что мы ведь теперь водители грузовика, а с грузовиком при аварии ничего не может случиться: он гораздо крепче любой легковой машины. В этом он оказался совершенно прав, как нам впоследствии не раз еще со вздохом облегчения приходилось убеждаться. Одного он только при этом не учел: существуют ведь еще более крепкие грузовики…

Ho все эти заботы возникли значительно позже, а в тот момент мы ничего такого и не подозревали: нам не терпелось скорей отправиться за дикими животными.

Я должен похвастать, что именно мне пришла в голову мысль среди бела дня попробовать включить фары. Одна не горела, в ней не хватало лампочки. «Пустяки, — сказали нам, — разумеется, вкрутим». И обещали также запасное колесо, свечи, трос, деревянный каркас к кузову, на который будет натягиваться брезент на случай дождя. Ведь именно в эти дни уже ожидалось начало сезона дождей.

А мы тем временем отправились за покупками. В таких ситуациях впервые начинаешь замечать, что такой язык, как французский, состоит из чертовски многочисленных трудных слов. У Михаэля, которому только пять дней назад пришлось попотеть на экзаменах, мне казалось, должны были быть наиболее свежие знания в этой области. Но все, что он мог припомнить, относилось к «лунному свету» или «хороводу эльфов», что совершенно не подходило к нашей задаче. А вот как называются мешок, веревка, шуруп, гаечный ключ, домкрат, штопор, свечи, примус, фонарь «летучая мышь», батарейка для карманного фонаря, противозмеиная сыворотка, паяльная лампа, резина для латания шин, простыни, шерстяные одеяла, гвозди, сковорода, порошок от насекомых, чернила для самопишущей ручки, термитоустойчивый жестяной ящик, темные очки от солнца?

Одних консервов мы набрали два тяжелых ящика. И то, что на каждую банку консервов, на каждый мешок с соломой нам требовалась отдельная квитанция, заверенная печатью, предназначавшаяся для какого-то далекого финансового учреждения во Франкфурте-на-Майне, каждый раз по-французски объяснять было достаточно сложно.

Наконец на следующий день мы, тяжело нагруженные, выехали на своей сверкающей машине за ворота гаража. Сзади в кузове пристроился наш бой Хуберт Митампу, которого мы еще в самый последний момент успели нанять. Когда я оглянулся в последний раз, чтобы проверить, не забыли ли мы чего, лица провожавших нас механика и владельца гаража показались мне уж больно веселыми и довольными… Но и мы были рады. Машина, смазанная свежим маслом, бодро катила мимо нескончаемых хижин местных жителей. На сегодня мы наметили себе проехать 600 километров.

Ho действительно, так ли уж бодро катит наша машина? Михаэлю кажется, что ее почему-то все время заносит влево. И правда, вскоре наш бой Хуберт постучал сзади в окошечко кабины — зловещий знак, к которому нам еще предстояло привыкнуть впоследствии: спустило заднее левое колесо.

Какая неприятная случайность: ведь всего несколько километров отъехали от города! Мы спешим скорей добраться до ближайшей бензоколонки, чтобы подкачать злополучное колесо. Но тут нам пришлось познакомиться с законами африканского священного обеденного перерыва. Было пять минут первого. Одна бензоколонка была заперта на замок, во второй авторемонтной мастерской в окне поблескивало пять новеньких, с иголочки, воздушных компрессоров, но рабочие-африканцы не могли до них добраться, потому что «месье» ушел обедать, а ключ унес с собой. После пятой мастерской мы сдались. Остановились в тени акации и стали покорно ждать, пока стрелка доползет до двух.

— Ты что, нарочно это делаешь? — спрашиваю я Михаэля, как бы между прочим, стараясь придать своему голосу тон безразличия.

Дело в том, что я взял себе за правило не давать сидящему за рулем человеку никаких советов по вождению машины, когда сижу рядом с ним. Мои пассажиры дома имеют эту дурацкую привычку, и я знаю, как это раздражает. Но сейчас я чувствую, что обязан вмешаться. Дорога, по которой мы едем, проложена сквозь дремучий лес, как обычно прокладываются все африканские дороги — по горам, по долам, то есть она не выравнивается, а идет так, как идет рельеф местности. Это удивительно напоминает аттракцион «американские горки». Нужно точно придерживаться колеи, проложенной предыдущими машинами, чтобы не попасть в кювет. Но Михаэль этого не делал: когда дорога шла под горку, он начинал ехать зигзагами, выписывая колесами вензеля — одно колесо между колеями, другое — на самом краю дороги, которая очень часто проходила по довольно отвесному обрыву, куда страшно было даже заглянуть. Я сначала думал, что он нарочно так лихачит, чтобы нагнать на меня страху, и поэтому намеренно долгое время делал вид, что не замечаю его художеств, но когда увидел, что он никак не хочет прекратить эту глупую игру, решил все же принять какие-то меры. Но на мой вопрос, нарочно ли он это делает, Михаэль ответил неожиданно смущенным голосом: