— Дозвольте обсказать⁈ — начал он, и тут же, не дождавшись ответа, зачастил:

— Он, вашбродь, опосля того, как в галерею слазит, долгохонько потом отходит! Вылазит, и глаза ажно белые!

— Да тьфу ты! — досадливо сплюнул поручик, — Куда ни кинь…

Обвинять Ваньку в трусости после того, как он прирезал троих французских сапёров, это, наверное, слишком даже для Его Благородия, человека горячего и скорого на решения. Но и ситуация, чёрт подери, какая-то дурацкая!

— Тьфу ты… — ещё раз сплюнул он, и, развернувшись, бросил уже на ходу, обращаясь к оружейному мастеру:

— Бери его… и смотрите у меня, канальи!

— Я, Ванятка, из дворовых людей, — в который уже раз за эти дни рассказывает Антип Иваныч, — и меня, значит, Его Светлость в услужение к господину Груберу приставил, который, значит, занимался у него всякой механикой. Вот я…

Ванька, угукая в нужных местах, не забывает разбирать штуцер, который следует починить… ну а по-хорошему — выбросить!

С оружием у Русской Армии беда, и если с артиллерией в общем-то паритет, то вот ружья Наполеоновских времён, не хотите ли⁈ Сперва Ванька было думал, что их достали из невесть каких запасников, но действительность оказалась куда как прозаичней, и если на бумаге перевооружение давно уже было завершено, то вот в действительности…

… и собственно, вот с такой действительностью Российская Империя влезла в войну, радостно бряцая ржавым вооружением, былой славой и Интересами Империи. И с полной уверенностью, что она, Империя, победившая некогда Наполеона и двунадесять языков, всё ещё так же грозна, всё так же…

… но нет.

Попадались ружья, стволы которых настолько расстреляны, что пули ими скорее выплёвывались, и обладатель раритета мог надеяться разве только на штык, на «Уру», да на то, что звук выстрела как-то напугает неприятеля, оказались для попаданца не то чтобы сюрпризом…

… просто он не ожидал, что будет ТАК плохо.

Ещё одной проблемой оказались собственно владельцы ружей, которые, за редким исключением, уход за оружием понимают только как надраивание его до нестерпимого блеска, и на этом — всё! Какая там оружейная культура, какое там…

По старой памяти, доставшейся от частицы сознания из двадцать первого века, Ванька считал почему-то, что наши предки, то бишь его нынешние современники, невесть какие рукастые и мастеровитые, умея всё на свете. Действительность оказалась куда как более прозаичной, большинство крестьян, на деле, умеет разве что сносно обращаться с топором, с косой да деревянной лопатой.

Курная изба с земляным полом и дрянная печь, похожая на привычную русскую только отдалённо, это, для среднего крестьянина, верх его ремесленного мастерства[i], выше которого он, как ни старайся, не прыгнет.

Всё вокруг — на грани выживания, а иногда и за гранью. От того хозяйство и собственно способы хозяйствования — самые примитивные, когда ещё чуть, и каменный век, разве что с природными ресурсами много хуже, а откочевать куда-то, в более богатые края, крестьянин не может, потому что как раз с ресурсами административными всё очень хорошо! Даже слишком.

Привычные инструменты — топор, коса, борона… обычно деревянная, чуть ли не просто сучковатое бревно, а иногда и без «чуть». Пила, коловорот, и уж тем более рубанок, это серьёзный инструмент, который большинство крестьян разве что видело.

Прибавить сюда тот печальный факт, что и община, и помещики, отдают обычно в солдаты самых негодящих[ii]…

… и состояние оружие уже не кажется таким уж удивительным.

Развинтить ружьё, при наличии инструментов, некоторые из них ещё могут, и может быть даже, не сломают и не потеряют винты, но вот собрать обратно, это сильно не факт!

Собственно, отцы-командиры прекрасно это знают, но, не желая утруждать себя настоящей учёбой вверенных им солдат, спрашивают с них только за устав, шагистику да внешнюю мишуру, потому что так — проще.

А ещё выгодней… по крайней мере старшим офицерам. По бумагам солдатушки, бравы ребятушки, вволю, от пуза, питаются, исправно изводят порох на стрельбище, вовремя получают новые сапоги и мундиры.

На деле же солдаты, даже на Кавказской Линии, используются прежде всего для работ по хозяйству, и благо, если полковому! Бывает, что они сдаются в аренду помещикам…

… а бывает и так, что рачительный полковой командир прикупает себе именьице поблизости от расположения полка, и тогда положение его солдат если чем и отличается от положения крепостных, то, пожалуй, только в худшую сторону!

' — Да вот же привязалось…' — досадливо подумал попаданец, встряхнув головой в тщетной надежде избавиться от в общем-то правильных, но неуместных, в свете окружающих действительностей, мыслей. Потому что мало ли… лицо у него подвижное, живое, порой даже слишком — так, что мысли отражаются нам нём, как на экране.

' — С другой стороны — хорошо, что они, мысли, вообще есть, даже сто раз крамольные, — подумал Ванька, опасливо покосившись по сторонам. Но по счастью, лишних глаз поблизости мало, а оружейный мастер, который должен, по идее, приглядывать за работой, на деле токует, как тетерев по весне,

— Решив быть «как все», я загнал сознание куда-то за границу нормальности, перестарался. Хотя и действительность вокруг такая, что если бы не это, то наверное, или вздёрнулся, или ещё какую глупость совершил'.

Сейчас он чувствует себя так, будто медленно выздоравливает после тяжёлой болезни, где и физическое самочувствие ни к чёрту, и депрессия, и ещё сто одна причина чувствовать себя скверно.

Обросший за это время душевной чёрствостью, как грязью, высовываться из этой раковины Ванька не спешит, осторожно выглядывая из этого состояния, как рак-отшельник из скорлупы.

Желание «быть как все», спасло его от того, чтобы спятить, от бруствера, от шпицрутенов…

… но есть проблема и в отсутствии индивидуальности, инициативы, в привычке действовать — как все. Этак можно и забыть, что он уникален, что у него в голове пусть хаотичный, плохо связанный, но всё ж таки набор эксклюзивных знаний, исторических дат и имён, навыков.

Решив для себя, в который уже раз за эти дни, не высовываться и не нарываться, но, по возможности, не забывать о том, кто он есть.

О том, что жизнь у него одна, и что он хочет прожить её не за Царя, Отчество и Веру Православную, а за себя, и только за себя! Прожить так, как хочет он сам, а не какое-то Благородие, Величество или Преосвященство. Хорошо прожить, достойно…

… и по возможности — долго.

— Вот здеся осторожнее, — под руку забубнил мастер, свято уверенный, что без его помощи Ванька ни в жизнь не справится.

Впрочем, тот не спешит объяснять, что это не так, хотя на деле… ну право слово, что там сложного для человека, который сам, пусть даже и с помощью интернета, собирал себе, да и не только себе, компьютер, и чинил бытовую технику.

А дача? У них с мамой и домик был, который пригляда требовал, и теплицы, и много чего ещё, требующее и рук не кривых, и каких ни есть, а знаний и навыков.

Да и казачок, холоп, бастард своего хозяина, с оружием знаком с детства, делая мелкий ремонт буквально походя, даже не воспринимая это за настоящую работу. Но объяснять что, доказывать… увольте!

Кряжистый, недоброго вида солдат, ввалившийся в мастерскую, расстроен, угрюм, и пребывает в таком настроении, что дай только повод, а морда найдётся! Скомкано, как со старым знакомцем, поздоровавшись с мастером, он с силой пихнул тому в руки ружьё.

— Вона, Иваныч… — выплюнул он зло, усаживаясь пододвинутый табурет, — што хочешь делай, а сделай, иначе меня наш унтер со всеми потрохами схарчит! Застряла, проклятая, и хоть ты што делай, не вылазит!

— Вона… — солдат сунул погнутый шомпол под нос сперва мастеру, а потом и Ваньке, — пулю забил, но, заразу таку, не до конца! Ни туды, ни сюды, туды её в качель! Мне унтер, собака, в зубы сунул, а я што? Я, што ли, виноват в том, што не ружья у нас, чёрти што окаянское? Я⁈ Нет, ты мне скажи!