— Доброго здоровьичка доброму господину,-поклонился Ванька, всё больше вживаясь в роль Моисея, — Вот, извольте…

В протянутых документах, как по волшебству, появился четвертной билет.

— Ага… — сказал унтер, — жид.

Сказано было так, что Ванька, то бишь Моисей, разом всё понял, и подрагивающей рукой протянул Стражу у райских врат второй билет.

— Да ты, я вижу, непонятливый жид, — хрипло сказал унтер, — я ведь могу и того… этого! Я ведь ваше жидовье племя знаю, я и по-плохому могу!

В конкретику он не вдался, и от этого стало ещё страшней…

… впрочем, примерный сценарий, равно как и цену, Ванька знает, и потому, с видом совершенно мученическим протянул ещё пятьдесят рублей — стандартная такса от мелкого торговца и по совместительству контрабандиста жидовского племени, то бишь — удвоенная.

— Всё, господин хороший… — негромко просипел он,-если не да, то лучше назад, потому что это будет не поездка, а один сплошной убыток!

Унтер взял деньги с таким видом, будто делая невесть какое одолжение, и через несколько минут попаданец уже семенит в сторону финской таможни, всё ещё не веря, что обошлось, ожидая невесть чего, но непременно самого худшего…

— Топро пожалов-вать, — заученно-равнодушно козырнув, финский пограничник в чине унтера, совсем ещё молодой мужик с сытым, широким лицом и блеклыми глазами, с уверенным спокойствием глядящими на мир, отдал документы, отвернулся, и…

… всё⁈

Нет, понятно, что ничего ещё не кончилось, что ничего…

…и Ванька поверил, что он покинул Россию, очень не сразу, и, поверив, остановился наконец, повернулся в сторону Петербурга и долго-долго смотрел, будто желая насмотреться раз, и на всю жизнь!

— Я тебя никогда не забуду[iii], — прошептал он одними губами, сам не понимая, чего больше испытывает, вспоминая эти строки, — Я тебя никогда не увижу…

… а потом он развернулся и пошёл прочь, не оглядываясь.

[i] При Николае Первом Железный Занавес был почти непроницаем. Чтобы выехать из Российской Империи, требовалось доказать необходимость (!) этого, благонадёжность, заплатить пошлину в размере 250 рублей, и даже — трижды дать объявления в газету о своём отъезде. Последнее, официально, было сделано для того, чтобы не уезжали должники (подобное объявление видели кредиторы), а неофициально — ещё и неблагонадёжные.

Жителям приграничных губерний Российской Империи выехать было значительно проще, особенно — жителям городов, местечек и сёл непосредственно на границе. Но и там сложностей было более чем достаточно.

[ii] В Финляндии была своя пограничная стража и свои институты, в Российскую Империю она была практически не встроена.

[iii] Андрей Вознесенский «Юнона и Авось»

— С возвращением, батюшка! — выпалил старый лакей Архип Осипович, радостно бросаясь навстречу вступившему в дом барину, мягко забирая саквояж, принимая тяжёлую шубу и покрывая поцелуями хозяйскую руку, — Уж как мы вас заждались, и не передать!

Сияя, он скакал вокруг, как престарелый щен — так, что ещё чуть-чуть, и напрудит от восторга лужу у ног хозяина.

— Ох ты! — спохватившись, всплеснул он руками, вложив в этот нехитрый жёст столько эмоций, что позавидовал бы иной актёр столичных театров, — Вы ж с дороги, устали небось, сердешные, набедовались на железке этой!

— Лёвушка, сударик мой… — заворковал он вокруг младшего Борисова, капризничающего в руках раздевающей его горничной, — позвольте ножку…

Снимая сапожок, лакей успел ущипнуть неловкую горничную, скорчить хихикнувшему мальчику забавную гримасу, поцеловать тому ручку, ножку со сползшим чулком, и унестись прочь, на ходу отдавая распоряжения и наполняя дом эмоциями и суетой.

Борис Константинович, оказавшись в родных пенатах и наблюдая вокруг радостную суету слуг, дождавшихся наконец возвращения хозяина, немного отмяк, не сразу вспомнив о главном…

— Ванька что? — поднявшись на второй этаж и чуть отдышавшись, спросил он старого лакея, последовавшего за ним верной тенью.

— Нет весточек от него, батюшка Борис Константинович, — глуховато отозвался лакей, всем своим нутром почуяв тяжёлую подоплёку невинного, казалось бы, вопроса.

— Та-ак… — протянул барин, останавливаясь в коридоре, — Ты вот что… вели, чтоб газеты принесли, за все те дни, что меня не было.

— Сию минуту-с… — отозвался лакей, кланяясь и тут же, как и не было, растворяясь в сумеречных тенях вечернего особняка.

Отсутствовал он немногим больше минуты, так что Борис Константинович только и успел, что зайти в кабинет да расположиться в кресле, наморщив лоб преддверием грозовых дум.

— Вот, батюшка… — через приоткрытую дверь, не потревожив её, просочился лакей, — всё, как вы велели!

Не дожидаясь ответа, он беззвучно испарился, не забыв прикрыть за собой дверь, оставляя барина наедине с прессой и размышлениями.

— Не то, не то… — газеты, пролистываемые одна за одной, летят на пол, а искомой заметки всё никак не находится.

— Да что за дьявол, — злится Борис Константинович, решительно ничего не понимая и от того всё больше нервничая и раздражаясь.

Недруг его занимает достаточно высокое положение, чтобы смерть его, будь то убийство или несчастный случай, непременно попала на страницы газет. Непременно!

Не найдя ничего, Борис Константинович принялся, усевшись прямо на ковёр, просматривать газеты по второму разу, уделяя внимание решительно всему и всё больше нервничая.

— Та-ак… — медленно протянул он, не вполне понимая, а что же, чёрт подери, происходит такое?

Усевшись в кресло, он, тяжело дыша, достал ключи, и, повозившись, потянул один из ящиков бюро, где хранятся сигары.

— Вроде закрывал, — удивился он, хмуря бровь и решая устроить ревизию, а то слуги без хозяйского пригляда могли…

… да что там могли⁈ Непременно баловались! Ну да холопы, они и есть…

— Что за чёртовщина⁈ — зло выдохнул он, обнаружив беспорядок в документах, — Это не сигары, я за такое сгною, и они это знают!

— Что за… — яростно повторил он, сжимая кулаки и обнаруживая столь явственные следы того, что в его (в его!) столе копался кто-то из слуг, переворошив документы и…

— Да никак меня обокрали⁈ — неприятно удивился Борис Константинович, дойдя до ящика, в котором он хранит…

… хранил деньги на текущие расходы и всякого рода драгоценные побрякушки из тех, которыми можно одарить человечка нужного, но мелкого, давая ему не деньги, не взятку за некую услугу, а как бы подарок.

— Сгною… — прошипел он, начиная догадываться, что вестей от Ваньки, быть может, и не будет вовсе…

— На том свете найду! — истово пообещал он невесть кому.

Яростно сжав кулаки и представив, что именно он сделает со слугой, Борис Константинович опасно побагровел…

… а потом, разом побелев, метнулся к сейфу, вставил в него дрожащими руками ключ, не сразу вспомнил комбинацию шифра, распахнул наконец дверцу…

… и машинально поймал дешёвые, по рублю, украшения, вывалившиеся из сейфа.

— Сгною! — от неистового вопля содрогнулся, кажется, весь особняк на Гороховой.

Он уже хотел было послать за полицией, но…

… челюсти аж хрустнули, но хозяин особняка взял себя в руки, и, ничуть не успокоившись, принялся за ревизию.

Получасом позже, подведя предварительный итог, он снова взревел, сорвал со стены ятаган, коим и искрушил сперва портьеру, и потом и палисандровый шкаф, изрубив его без малого в щепу!

— Украшения… — прошипел он, задохнувшись совершенно, — мне… эти дешёвые, как девке какой… С намёком, значит? Я тебя…

Он и сам не знал, что именно сделает с обворовавшим его холопом, но это будет… это будет такое наказание, что все… все его слуги зарекутся воровать, раз и навсегда!

— Обращаться в полицию… тяжело задумался дворянин, — если неофициально, то, собственно, почему бы и нет⁈ Есть там люди, которые мне должны, так что…