Последние месяцы, в силу разных причин, доступа именно что к прессе у него было. А составить собственное мнение о происходящем в стране и мире, опираясь на многажды перевранные слухи в людской и высокие патриотические разговоры бар, имеющие подчас очень мало пересечений с реальностью, сложно.

Да и в голове попаданца первое время царил такой сумбур, что он подчас путался в словах и действиях, за что и огребал. Какой уж там анализ…

Развернув пыльную, несколько пожелтевшую уже «Северную пчелу» за прошлый, 1854 год, он принялся неторопливо читать, стараясь, по давней привычке двадцать первого века, не бегать глазами по диагонали. А с чувством, с толком, наслаждаясь каждым абзацем…

'Величие, могущество, усовершенствования по части администрации, народного просвещения, промышленности и земледелия, и главное ненарушимое спокойствие России и отчуждение ее от всех превратных идей Запада, возбудили зависть в коварных поджигателях твердой земли Европы…

…Вот настоящая причина войны, которую Франция и Англия объявили России, будто бы вступаясь за права Турции, которых Россия и не думала нарушать'

Ванька скептически захмыкал, но, ужё наученный опытом, комментировать вслух прочитанное не стал, хотя аж свербит. Но ни старый матрос с белоголовым внуком, ни барышня из мещан, ни, тем более, компания молодых офицеров неподалёку, его просто не поймут.

Негромко, меж собой, порой говорят, по его лакейскому опыту, куда как вольнодумно и революционно, но среди людей незнакомых таятся. Да и обывателей, истово верящих печатному слову, наполненных охранительским рвением по самую маковку, предостаточно, и как бы, пожалуй, не больше, чем вольнодумцев.

А в осаждённом городе, да в военное время… в общем, не стоит оно того, в разговоры вступать.

«Русский инвалид», рупор Военного Министерства, рассказывал о небывалых потерях противника.

'Благодаря морозам, значительно ускорившим подвоз военных запасов через степь, у нас теперь в них большое изобилие[ii].… Напротив, мы знаем через наших ловких лазутчиков, что положение союзников становится хуже с каждым днем. Турецкие палатки не защищают их от морозов, богатые подарки, привозимые из Франции и Англии, не могут разогнать общего уныния и число больных возрастает ежедневно.…

По верным сведениям, вся английская армия в Крыму, включая здоровых и больных, состоит из 6 тыс. чел. От начала похода до сего времени [февраля 1855] англичане потеряли убитыми, ранеными и заболевшими 45 тыс. чел. Английская кавалерия уменьшилась до нескольких сот человек, которые почти без лошадей'.

В другом номере «Русского инвалида» писали:

«По показанию перебежчиков, потери в английских войсках столь значительны, что траншейные караулы содержатся одними французами».

Попытавшись вспомнить, слышал ли он хотя бы о перебежчиках в осаждённый Севастополь, и так ничего и не вспомнив, продолжил читать, наливаясь скепсисом.

Западные страны, согласно «Инвалиду», со дня на день ждало банкротство, и во Франции для снабжения бедных организовывали столовые.

«Префекты, чтобы ободрить рабочих, садятся за их скудные столы и разделяют с ними спартанские яства. В ходу конина, и гастрономы доказывают, что это мясо едва ли не лучше мяса фазана или дикой козы»

Дочитав, тем не менее, всё до последней строчки, Ванька принялся за иностранную прессу, где тоже хватало… всякого. Но главное, что он вычленил для себя…

… так это то, что войну, оказывается, начала Россия!

Школу он закончил сравнительно недавно, и историю, по крайней мере школьного уровня, помнил неплохо. Но то ли учебники были неполные, то ли, быть может трактовка…

Однако же и в иностранной прессе, и в русской, хотя в последней несколько косвенно, говорилось о требованиях Российской Империи к империи Османской о протекторате над всеми православными подданными последней. Ну и над Иерусалимом…

… и когда Стамбул отказал, Россия ввела войска в Молдавию и Валахию.

Как к этому относиться, Ванька не понял…

… и не понял так же, стоит ли искать аналогии, или это всё-таки другое…

Патриотизм, и родственные, какие-то даже племенные чувства, кричали о том, что надо защищать своих, и что славяне, любые славяне, безусловно свои!

А с другой стороны, и Молдавия, и Валахия, и Болгария — это, согласно международному праву, территория Османской Империи! И народы, жаждущие свободы, это сепаратисты…

… или всё-таки борцы за свободу и право наций на самоопределение⁈

Потому что турки… ну, это всё-таки турки, и, наверное, другое…

На газету капнуло что-то красное, и, попаданец, пытаясь остановить кровотечение из носа, с каким-то облегчением решил, что это всё-таки другой мир! И точка!

Документы о продаже Иван Ильич подписывал с каким-то странным, болезненным удовольствием, передавая все права на родовое имение человеку, вылезшему из грязи, из откупщиков[iii], происхождения самого сомнительного, едва ли не подлого, чуть ли не из жидов.

С того самого момента, как он прочитал дневник отца, всё нежное отношение к поместью, к детству, ко всему былому, переменилось в единый миг. Прошлое, казавшееся вполне счастливым, будто разом стало прогорклым, фальшивым, каким-то нечистым. Поместье, да и едва ли не все упоминания прошлого, стали жечь душу, выворачивая наизнанку решительно всё.

Отца… губы Ивана Ильича искривились в злой и презрительной усмешке. Он законный наследник старинной фамилии, он…

… ублюдок, прижитый на стороне.

А человек, которого он называл своим отцом, просто покрыл грехи, получив за то покрытие долгов и возможность привести в порядок дела в поместье, напрочь разорённом дурным управлением.

Всё теперь виделось иначе, и всё трактовалось иначе, самым противным образом. Было, не было… а какая, к чёрту, разница⁈

Избавляясь от поместья, он будто выдёргивает из своего сердца болезненную, постоянно ноющую занозу…

Он подписал, наконец, все документы, и передал их…

… но легче почему-то не стало.

— Вон тот! — послышался пронзительный женский голос, — Да тот, точно вам говорю… шпион, как есть шпион!

Ванька, сидевший до того с задранной к небу головой, сощурившись от солнца и ожидая, пока кровь перестанет течь, не выдержал, завертев головой в поисках шпиона, и….

— Не балуй, мусье, — хрипло сказал немолодой, сурового вида солдат, нацеливая на него винтовку, — не то живо…

Не договорив, он качнул стволом с примкнутым штыком, и Ванька, как заворожённый, проследил глазами за острием, выписавшим сложную синусоиду всего-то в десятке сантиметров от его лица.

— Я… — начал было он торопливо, — послушайте, это какая-то ошибка!

Удар сапогом в спину от другого солдата прервал его слова, и Ванька, соскользнув с подстеленных под седалище газет, растопырившейся лягушкой упал вперёд, больно ударившись голенями об углы ступеней, в самый последний момент подставив руки, спасая голову. Не удержавшись, он заскользил вниз, едва не сбив старика-лодочника, остановившись, не иначе как чудом, на самом краю лестницы.

В лицо плеснуло солёным, он замер, едва удерживаясь от того, чтобы не свалиться в море. Осторожно он подался назад…

… и в тот же миг в шею ему упёрся кончик штыка. Острый.

— Вот так-то, мусью, — сказал всё тот же хриплый голос. Несколько секунд спустя ему всё же дозволили подняться, тут же весьма умело насовав под рёбра при полном одобрении собравшихся.

— Лягушатник поганый, — сказал, как сплюнул, старик-лодочник, придвинув внука к себе, будто защищая невесть от чего.

— Ужо тебе, — оскалился толстенький, приземистый торговец сбитнем, с жадным любопытством протолкавшийся вперёд и утвердившийся среди толпы с видом человека, привычного и жадного к зрелищам.

— Но я… — жалко сказал Ванька, озираясь на людей, настроенных крайне недоброжелательно, — Я не…