Нормальных людей не бывает. По крайней мере, среди моих друзей, тем более в шесть пятнадцать утра в шабат. Илья и не был нормальным, но он был хорошим. А с хорошими людьми случается всякое. Трудно объяснить это всякое. Словом «любовь» это не опишешь. Другими словами – тоже. С Ильей случилась Майя. Через алеф.

Запахло травкой. Значит, уже шесть тридцать. Этажом ниже у меня жил сосед, по которому можно было часы проверять. Он каждый день пунктуально курил на балконе марихуану в шесть тридцать утра. В шабат – тоже. Вот так они – Илья и Майя через алеф – и зашли в мою бестолковую жизнь и съемную квартиру на Дорот Ришоним, 5: вместе с запахом травки. В шесть тридцать утра. В шабат.

Майя через алеф зашла в мою жизнь в босоножках, а Илья – в своих огромных ковбойских сапогах, в таких Чарльз Бронсон убивает Генри Форда в фильме у Серджо Леоне. Только у Ильи размеров на шесть больше. У него вообще вечно были проблемы с покупкой обуви. Однажды он рассказывал: купил кроссовки. Пришел домой – обе левые. Одна сорок шестого размера, другая – сорок седьмого. Но повезло – подошли. В общем, у Ильи были проблемы не только с покупкой обуви. Либо он сам разыскивал неприятности, либо беды искали его. Но рано или поздно они всегда встречались.

Пока я под запах соседской марихуаны размышлял обо всем этом – ну то бишь ни о чем, из комнаты раздался голос Майи: «Я сейчас заплачу!» И рассмеялась. Голос у нее, кстати, был… ну сразу понятно, что конь, борщ, изба, дети, деньги – это все не к ней. Для этого есть мужчины. В данном конкретном случае – Илья. И в данном конкретном случае Илья восторженно заявил: мы еще успеем вдоволь потанцевать! И они действительно потанцевали. Ну как потанцевали – вы когда-нибудь видели, как Чарльз Бронсон танцует в полуторакомнатной квартире в Иерусалиме, на Дорот Ришоним, 5? Ну вот так примерно. Хотя Майя через алеф была ничем не хуже Клаудии Кардинале – и грудью, и взглядом. Она вообще была небрежно неотразима в каждом жесте. Я про Майю. Ну и про Клаудию Кардинале тоже. Я смотрел на этот странный еврейский сиквел «Однажды на Диком Западе», списывая все на соседскую марихуану. Хер.

Дотанцевав, Майя показала мне на мою же книгу про муми-троллей, которую я когда-то спас, и они с Ильей прочитали по ролям:

– «Я сейчас заплачу! – сказала фрекен Снорк. – Я так боюсь конца света».

– Не волнуйся, он наступит только в пятницу, – попытался утешить ее Илья. В смысле Муми-тролль. – Мы успеем вдоволь потанцевать до этого.

– У нас конец света? – спросил я.

– У нас концерт! – заявил Илья.

– У нас?!

– Ну да, – ответил Илья с невозмутимостью Чарльза Бронсона. – Майя будет петь и играть на гитаре, ты – на клавишах, я буду на звуке.

Крупный план глаз Майи – Кардинале. Крупный план глаз Ильи – Бронсона. Не шутят.

– Не волнуйся, концерт в пятницу, – попыталась успокоить меня Майя.

Я не очень-то успокаивался, и Илья пошел за водкой.

Да, это было в Иерусалиме, еще не было семи утра, и был шабат, но Илья из тех людей, что абсолютно в любом месте знают место, где можно купить водку. В любое время. Кстати, о времени: на часах 21:13. Успеем вдоволь потанцевать.

– Хочешь узнать, как мы познакомились? – спросила Майя через алеф, когда ушел Илья.

Я хотел спать, я ненавижу, когда меня будят, я вообще ненавижу утро, и это было настолько явно написано на моем лице – на русском и на иврите, через алеф и через айн, что она, прочитав все это, возразила ему, моему лицу, на котором все это было написано – на русском и на иврите, через алеф и через айн:

– А я люблю утро! Я его больше всего люблю. Особенно когда Рутгер Хауэр укрывает меня и шепчет: «Поспи еще, любимая!» А я такая кусок радуги отламываю и грызу.

– Хауэр?! – спросил совершенно охреневший кактус. Он тоже не любил, когда его будят.

– Да, Рутгер Хауэр – мой любимый актер, – невозмутимо ответила Майя через алеф. – Так вот, мы познакомились вчера в Эйлате. Я там в полиции работала.

– Блядь, – выругался кактус. Он, как и все нормальные люди, не любил полицию.

– Это водная полиция, точнее, морская, – возразила Майя. – Мы плаваем в море и следим за тем, чтобы люди не нервировали рыбу. Кстати, штраф – семьсот тридцать шекелей.

– Блядь, – сказали мы с кактусом.

– Но я Илюше никаких штрафов не выписывала, – успокоила нас Майя через алеф. – Мы с ним трахнулись, потом решили создать рок-группу и сразу приехали к тебе. А, нет, сначала мы еще раз трахнулись. Кстати, можно душ принять, а то я с дороги?

Мы с кактусом не успели ничего ответить, а она уже скрылась в ванной.

Я подошел к окну. За окном шел дождь, дождь будущего, как в великом фильме «Бегущий по лезвию»; в фильме, где играл великий Рутгер Хауэр, любимый актер Майи через алеф; под дождем, как рыбы, которых нельзя третировать – штраф семьсот тридцать шекелей, – плавали люди, где-то там в поисках водки плавал Илья, которого Майя через алеф не стала штрафовать, а трахнулась с ним, и они решили создать рок-группу.

Я прижался к стеклу.

– Я буду задавать вам вопросы, а вы расслабьтесь и отвечайте на них как можно проще. Тест на способность сопереживать. Расширение капилляров при так называемой реакции стыда. Расфокусировка зрачка, непроизвольное расширение роговицы.

– Готовы?

– Да.

– Дорот Ришоним, пять?

– Моя квартира. Съемная.

– Хорошая квартира?

– Вполне. Это уже тест?

– Просто разминка. Вы в квартире…

– Это тест?

– Да. Вы в квартире, и вы один…

– Почему?

– Может, все осточертело и захотелось побыть одному. Или вам двадцать лет и вы уснули после своего дня рождения…

– Тогда это не Дорот Ришоним, пять. Это квартира моей бабушки на Соколе…

– Не имеет значения. Это абстракция. Так вот, вы видите тестуда сулькату.

– Тесту… Кто это?

– Черепаха. Она держит на спине дюжину слонов, слоны держат мир, и вдруг вы почувствовали дрожь и скрежет. Дрожь странная, болезненная, словно дрожит мир, но не так, как при землетрясении, а от озноба. Скрежет похож на голос Тома Уэйтса, замерзающего в глухой степи. А потом звучит Моцарт. Соната № 11, часть третья, Rondo alla turca.

Моцарт звучит и прямо сейчас. Это Илья, он спрашивает, есть ли у меня кола. Я молчу. Это не тот Моцарт, что мне нужен. Я жду Дашиного Моцарта. Илья все понимает, дает отбой, покупает колу и выходит под дождь. Майя через алеф стоит под дождем душа. Рыб нельзя нервировать. Штраф семьсот тридцать шекелей. Хочется стать рыбой. Илья купил водки и плывет под дождем. Шабат. Семь двадцать утра. Загорается рекламный стенд: в загробном мире вас ожидает новая жизнь. Не упустите свой шанс.

– Время еще есть, – усмехается любимый актер Майи через алеф. Он успел встретиться с тем, кто его сотворил.

– Чем могу помочь? – спросил Создатель.

– Исправить свои ошибки, – ответил созданный.

– Что тебя не устраивает? – удивился Создатель.

– Смерть, – ответил Рутгер Хауэр.

Через два часа и пятьдесят минут я скажу тебе то же самое. Ну если ты, конечно, есть.

Илья пришел в 7:45, победно позвякивая бутылками в рюкзаке. Майя через алеф все еще была в душе.

– Если что-то сейчас и придает моей жизни осмысленность, то только Майя. И водка еще, конечно, – сказал Илья, разливая по первой. Было 7:47 утра. Шабат. И мы выпили по первой.

– А почему она через алеф? – спросил я, кивая на шумящий душ с Майей внутри.

Вместо ответа Илья налил, и мы выпили по второй. Было 7:52. Шабат.

– Вы в Эйлате познакомились?

– Ага, прямо в море. Ночью. Представляешь, я в море, она в море, а вокруг все светится. Майя объяснила, что это моллюски такие, они, когда ебутся, – светятся. В общем, мы тоже стали… ну это… светиться. Так и познакомились.