Отец старался отделаться от надоедливого собеседника, однако тот все же вписал свой номер телефона в записную книжку отца. «Звоните, – настойчиво предлагал он, задерживая книжку в руках. – Я помимо лекций в институте практикую, правда, на дому и не афишируя – вы же знаете, как в нашей стране относятся к побочным заработкам – лечение своими средствами, и, знаете, пользуюсь большим спросом. Так что при случае звоните».

И теперь отец суетливо искал номер телефона, то ли рабочего, то ли домашнего – он об этом не ведал – и несмотря на поздний час готов был позвонить, молил лишь об одном, пусть телефон окажется домашним, ибо в полночь доктора вряд ли можно было застать на службе. Абонент будто бы ждал звонка – ответил на третий вызов. Отец торопливо объяснил причину позднего звонка. Иван Сергеевич, такое имя он сам вписал в книжку, не удивился вызову и, более того, обрадовался ему. «Не надо извинений, коллега, назовите адрес, я приеду». Он захватил с собой какие-то таблетки фиолетового цвета, растворил их в теплой воде и ему удалось малыми дозами влить раствор в рот мальчика. «Температура спадет только к утру, ночь вам придется побыть у постели сына. Завтра в десять буду у вас, от парнишки потребуется только открыть ротик, а через два дня он забудет о болячке».

Но Андрей Иванович до сих пор помнил о болезни. Словно снятые оператором кадры, обрывки бреда, чередуясь, то уходящие в глубину, то вспыхивающие ярко и стремительно приближающиеся к глазам, давили на грудь и лопатки. Он видел себя в неизвестной местности среди необычных людей в хитонах и длинных юбках, живущих в домах из сырца-кирпича и в глинобитных хижинах, видел волов, тащащих волокуши и повозки на колесах, видел коз и овец, пьющих воду из огромных корыт. Сам же он был одет в шорты и светлую майку. Дети изумленно смотрели на него, женщины укоризненно покачивали головами, а старик погрозил пальцем. Затем к нему приблизился отец в костюме и галстуке, сказал, чтобы он ничего не боялся, ибо он попал в другую страну, где чтут богов, мирно выращивают злаки и преобразуют землю, когда-то проклятую их главным божеством. Эти люди, сказал отец, многое восприняли от своих предков, пришедших сюда с предгорий Памира и Алтая. Их называли ариями. «За что же их и землю прокляло божество»? – спросил сын. «Не их, а тех, кто жил на этой земле прежде, – успокоил отец. – Тебе приснятся и другие сны, ты и их не бойся. Завтра придет доктор и вылечит тебя, а в выходные дни мы с тобой рванем на озеро, и ты поймаешь большую щуку».

И сын вновь провалился в черную бездну.

Андрей Иванович и теперь чувствовал себя, как в детстве. Не было только отца, который тогда гладил его по голове, то и дело подталкивал под бока одеяло и о чем-то говорил и говорил. Андрей Иванович укрылся еще одним одеялом, но все равно отовсюду поддувало, ему казалось, он лежит голым на льдине, сверху падает острая снежная крупа, по льдине ветер порывами, подвывая, гонит ее к ногам, груди, а он, не прерываясь, кашляет сухим кашлем, горло и грудь трут крупной наждачной бумагой и тело вот-вот взорвется. Возник образ доктора (кажется, звали его Иваном Сергеевичем?) и сурово приказал: «Три четверти граненого стакана водки, минимум три, а лучше пять таблеток аспирина вылечат тебя, сын моего друга. С сердцем ничего не случится: оно у тебя имеет шестнадцатикратный ресурс».

Утром Андрей Иванович с удивлением глядел на кучу скомканных простыней, сваленных у дивана. Вспомнил: он раз пять-шесть вставал, чтобы поменять их, мокрые от пота. И еще он вспомнил видения в бреду и совет Ангела не пренебрегать ими. И ужаснулся: кто-то и зачем-то овладел его сознанием, провел по тенистым тропам центра миротворения, древним городам и равнинным берегам Евфрата.

Кручинин пятые сутки шел по правому берегу Ефрата в сторону Залива и города Ур. На спине была лодка из тростника, тщательно обмазанная битумом и изнутри проклеенная тщательно выделанной бычьей кожей. Причудливо сложенная, она напоминала рюкзак и была не тяжела. Без лодки, сказали ему, смертельно опасно путешествовать по равнине южного Евфрата. Весной река переполняется водами, заливает землю на многие километры и превращает ее в топь. В таком случае спасение одно: лодка. Такая же беда настигнет путешественника и во время ливня, если он случится. Здесь не бывает обычного дождя. Если уж с моря нагонит тучи, то они прольются все уничтожавшим потоком.

Со стороны Ефрата прозвучал гимн шумеров:

Впрочем, Кручинин избежал неприятностей. Он уже был в двух-трех верстах от города; уже хорошо видны его мощные стены, над которыми возвышался храм, построенный на высокой террасе, постепенно перерастающей в массивную башню с уступами – зиккурат. Кручинин побывает в этом храме. Рассмотрит святилище, окруженное рядами комнат для священников, статую бога, а перед ней стол для подношений.

Теперь же он подошел к воротам, у которых стоял стражник. Тот приветливо улыбнулся и простер руку, демонстрируя жест приглашения:

– Проходи, Гость из далекого Будущего. Тебя ждут.

Подобную приветливость Кручинин чувствовал с первого дня прибытия в страну Шумер. Все каким-то образом были оповещены о нем, проявляли интерес, одобрительно улыбались. Впечатление такое, будто жителей известили о его прибытии. «Я не удивлюсь, – посмеивался про себя Кручинин, – если у них есть телевидение. И не один канал».

Он самостоятельно, без провожающих, решил осмотреть город. Был полдник, солнце, казалось, поставило перед собой задачу растопить все, на что бросало свой взгляд.

Кручинин истекал потом и тем не менее по спине и пояснице пробегал холодный ветерок. «Ах, да, – вспомнил он, – я же болен и лежу на диване на своей даче в Кратово». Он нашел силы поменять простынь. И вновь провалился в сон.

Кручинин шел по кривым улочкам, часто упирался в тупики, и возвращался назад. Он догадался: город вырос из примитивной деревни и без участия архитектора, который мог бы применить свои знания в планировании городских кварталов. Улицы не мощенные, узкие и извилистые, дома, одноэтажные, двухэтажные и изредка трехэтажные, возведены беспорядочно, крыши плоские, по которым можно дойти с одного конца города до противоположного. Переулки кое-где перекрыты навесами, под ними установлены торговые палатки. Ур, сделал вывод Кручинин, напоминает современный большой базар в городах Ближнего Востока и Северной Африки, где он не раз бывал.

Но так выглядели окраины города. Приближаясь к центру, он все сильнее ощущал мощь и таланты шумеров. Вон у Высоких ворот показались аллеи из финиковых пальм, а за ними бульвары, где, судя по устроенным местам для кострищ, устраивали пикники. А еще ближе к центру – публичная площадь, на которой, наверное, по вечерам молодые шумеры, мужчины и женщины, пьют ячменное пиво, слушают местных бардов и менестрелей, флиртуют и влюбляются.

Проходя мимо двухэтажного дома, Наблюдатель поприветствовал вышедшего на улицу хозяина.

– Считаю за честь приветствовать Гостя из Будущего, – ответил шумер с почтением. – Не желаешь ли отдохнуть в тени и утолить жажду?

– Еще как желаю, – по-простецки ответил Гость. – Божество, – и он показал на солнце, – кажется, решило испепелить меня.

– Воля его, – дипломатично ответил хозяин. – Приляг пока на ковре, а я из подвала принесу божественный пенистый напиток.

Гость огляделся. Дом бы построен из кирпича-сырца с дюжиной комнат, выходящих во двор. Снаружи и внутри побелен. На первом этаже комната, явно для гостей, кухня, уборная, помещение для слуг и, как позже выяснилось, домовая церковь. Из мебели – низкие столы и стулья с высокими спинками. На полках посуда из глины, камня, меди и бронзы. Вдоль одной из стен лежали одна в другой корзины и короба, сплетенные из тростника и кустарниковых ветвей. Полы и стены покрыты тростниковыми циновками, половиками из шкур и шерстяными настенными коврами. Под домом, сказал шумер, находится семейный мавзолей, где похоронены его предки.