Но вскоре кадры сменились. На закате третичного периода горы поднялись высоко к небу, на их вершинах стали образовываться ледники, которые затем поползли вниз, в долины. Похолодало; леса, растительность отступали на юг. Вслед за ними устремились и животные. Иисус со слезами на глазах наблюдал, как некоторые обезьяны пытались прорваться на юг через Гималаи и другие горные перевалы, но исход для всех был один: погребение в километровых толщах льда. Более осмотрительные пытались отыскать на дрожащей от холода земле пещеры, ямы и, прижавшись друг к другу, коротали ночные часы. Тогда они вынуждены были частично перейти на животную пищу. И так повторялось не раз. Ледники то наступали, то отступали. И когда отступали, земля вновь покрывалась пухом степей и мехом лесов. А когда наступали, все живое откатывалось на юг.

И Иисус окончательно утвердился в замысле Творца, обрекшего свои создания на жестокие испытания. Не подаренный рай нужен примату, чтобы стать близким к Творцу человеком: надо предоставить ему возможность самому создать рай. Своими силами и своим разумом. Дар пояснил, что Саваоф все же не удержался и оказал помощь новым созданиям, пролив на приматов дозу радиации, в результате чего они утратили волосяной покров. Изменился цвет их кожи. А главное, произошли колоссальные изменения в структуре и массе мозга: он приобрел способность видеть и осознавать окружающий мир как творение, а не данность. Тогда же Саваоф провел тончайшую операцию на мозге приматов, разместив в нем систему чипов, хранивших правила и наставления, то есть, то, что стало известно под понятием «нравственный закон».

Да, думал Иисус, и слезы по-прежнему застилали его глаза, да, Отец, наверное, прав, когда погрузил азиатского примата в бездну страданий. Только через страдания эти милые обезьянки стали людьми. И так он исправил свою ошибку на юге. Впрочем, исправил ли?..

Дайджест замигал и померк. Дар сострадательно смотрел на Иисуса. Он будто бы что-то предчувствовал. Наконец, Иисус пришел в себя:

– Что было дальше?

– Какое-то время южные и северные азиатские племена развивались параллельно, не зная о существовании друг друга. Саваоф сам присматривал за ними, но до поры до времени не вмешивался в их развитие. Правда, однажды он приказал нам усугубить положение южан, и мы сделали так, чтобы образовались проливы Босфор и Дарданеллы. Тем самым фактически ограничили миграцию людей-обезьян на юг.

– В той Книге, которую ты мне подарил, рассказывают о том, что Отец якобы посоветовал некому Ною построить ковчег, разместить в нем свою семью, животных, птиц, насекомых и переждать в нем сорокадневный ливень.

– Все перепутано в ней! Никакого отношения Ной не имел ни к потопу, ни к ковчегу. И самого ковчега не было. Как я сказал, южане выживали на вершинах гор. Все – рядом: люди, животные, насекомые, птицы. Там шло взаимное уничтожение. Звери рвали на куски людей, люди расправлялись со слабыми животными. Ной же, вернее, не сам Ной, а его потомки придут на юг значительно позднее. И придут из Азии, с предгорий Алтая. Они – потомки тех, кто сумел выжить в суровых условиях, и не только выжить, но и стать людьми. Позднее их назовут ариями. Переселялись они в течение тысяч земных лет. Тремя потоками. Первую колонну возглавил Хам, вторую – Сим, третью – Иафет. Разумеется, они не сыновья непосредственно Ноя, однако наверняка являются его потомками. И пришли они в Двуречье, на берега Ефрата и Тигра, в цветущую и благоуханную страну. Они назвали себя шумерами.

Андрей Иванович за несколько минут перед пробуждением успел побывать в библиотеке. Библиотекарьm с интересом оглядел его с ног до макушки и вежливо поинтересовался, кто он и откуда прибыл в их края. Из России, – ответил профессор и уточнил. – Подмосковье, Кратово, улица Аристотеля, 34.

– О, – воскликнул хранитель книг. – Там помнят меня? Польщен, польщен… – Вновь оглядев его, но уже с головы до ног, промолвил. – Позвольте подарить вам книгу «Нравственный закон» Сочинения Саваофа.

– Как, – удивился профессор. – Никак нельзя. Подлинник!

Библиотекарь рассмеялся:

– Что вы, что вы! Подлинник и мне не доступен. Это переиздание. И не первое.

Никогда прежде Андрей Иванович Кручинин не был так зол на себя и не испытывал такого устойчивого отвращения к самому себе. Прошло без малого полгода после визита ангела, после него профессор каждое утро просыпался с головной болью и твердым решением не приближаться к рабочему столу, не записывать под чью-то диктовку всякую галиматью и бред. Однако этой решимости хватало на час, не больше. Неодолимая сила тянула к столу, компьютеру, она же пеленой закрывала глаза, и он уже ничего из окружающего, реального, не видел, зато все яснее и предметнее становились картины и образы фантастического мира, заселенного архангелами, Богом, Христом, мчащимися в бездну звездами, отдыхавшим на раскладушке Сатаною…

Наконец, настал день, когда он пришел в себя. Шел одиннадцатый час. Хотелось есть. Он выглянул в окно. Небо окутано плотным серым одеялом, из которого словно из сита просачивается такая же серая, проникающая, кажется, во все поры тела, влага. Он c тоской подумал, что хочешь-не хочешь, а придется пойти в магазин за припасами. В холодильнике давно пусто. А так не хотелось оказаться в туманной слизи! К тому же он почувствовал легкое недомогание. Першило в горле, по лопаткам нет-нет да пробегала дрожь, ноги молили избавить их от всякого напряжения. «Зачем я себя насилую? – сопротивлялся необходимости одеться и идти за едой Андрей Иванович. – Да и есть расхотелось».

Андрей Иванович совсем было отказался от вынужденной прогулки, как в комнате вдруг посветлело; это солнце прорвало блокаду туч, по-ребячьи веселясь, щедро разбрасывало блики на лужи, кору деревьев, на мигом воскресшие садовые ромашки и колокольчики, нескошенный клевер на газоне. «Ну, коли так, схожу, схожу, – проворчал Андрей Иванович. – Уговорило, светило красноречивое». Прихватив зонт и пакет, профессор вышел.

На участке росли семь корабельных сосен. Кто их высадил и растил, Андрей Иванович не знал. Не знал этого и отец. Рассказывал только, что полвека назад их было десять, однако три стали засыхать и пришлось спилить. На спиле видно, что сердцевина сгнила, заполнена трухой. Полость образовалась длиной метров десять. Отец использовал бревно в качестве трубы для отвода дождевой воды до тех пор, пока оно окончательно не сгнило. Младший Кручинин как-то высадил вокруг четырех сосен дикий виноград, и теперь он вымахал чуть ли не до середины ствола. Осенью перед закатом солнца бордовые, желтые, ярко-красные листья напомнят пламя огромного костра, взметнувшееся в небо. Мимо сказочной картины невозможно будет пройти без восхищения изобретательностью природы. Вот и теперь Андрей Иванович долго любовался соснами, каплями-алмазами на листьях винограда, ящерицей, обрадовавшейся солнцу.

С большой неохотой Кручинин все же сходил в магазин, загрузился дня на три продуктами, в том числе, водкой и вином, решив приготовить глинтвейн и полечить горло. Он очень не любил болеть. Конечно, размышлял, вряд ли сыщется человек, который равнодушно относился бы к боли, однако редкие его недомогания вызывали в нем активный протест и возмущение, хотя он и осознавал, что подобное отношение к естественному состоянию живого организма правильнее было бы назвать малодушием.

Он помнил до сих пор, при каких обстоятельствах возникло такое отношение к боли. Ему было десять лет, когда он перенес ангину. Началось с такого же, как и теперь, безобидного неудобства в горле, затем стала подниматься температура, а к вечеру рванула вверх. Отец (мать Андрей не помнил, и никто ему не говорил, куда она подевалась) вызвал на дом врача, но тот пожал плечами: не стоит беспокоится, обычная ангина, которую не избегает ни один человек. Пусть почаще полощет рот. К полуночи температура скаканула до 40 градусов, он бредил. Отец вспомнил о докторе, с которым познакомился на заключительном банкете какого-то симпозиума и который почему-то проникся к нему симпатией, предлагал выпить то за квантовую физику, то за традиционную медицину. Коллега, говорил он заплетающимся языком, я чту традиционную медицину и решительно заявляю, что будущее может быть познано только, простите за тавтологию, через познание прошлого. Заверяю вас: наши далекие предки стояли ближе нас к истине. Вы спросите, почему? Потому что они сознание принимали за реальность. А мы талдычим: бытие определяет сознание. Как бы не так! Сначала было Слово и Слово было Бог!