Теперь ещё и этот красавчик пытается нарваться.

— С чего вы взяли? — как можно более неэмоционально отзывается Павел, и светловолосый мужчина снова ухмыляется.

Кажется, ухмыляться — его любимое занятие.

— Вы посмотрели на мою щетину и явно остались недовольны, — отвечает он.

— Вам показалось, — миролюбиво отвечает Павел.

Мужчина явно не собирается униматься, но в этот момент у него — к огромной радости Павла — звонит телефон.

Он тут же отвечает на звонок, но не по-русски. Он говорит на странном языке, напоминающем немецкий, и Павел удивляется тому, что ещё пару секунд назад недовольный красавчик щебетал на русском без какого-либо акцента. Голос его становится ещё более раздражённым. Сказав собеседнику ещё пару не менее нервных фраз, он наконец прощается, тычет на сенсорную клавишу отбоя, и в этот момент Павлу кажется, что сейчас он запустит телефоном прямо в лобовое стекло.

— Достал, — тихо говорит он.

Павлу внезапно начинает хотеться выразить сочувствие, но он считает, что лучше молчать. Однако в этот момент клиент сам поворачивается к нему.

— Можете и насчёт этого высказаться тоже, — говорит он.

Павел пожимает плечами:

— И в мыслях не было.

Брутальный красавчик смотрит на него в упор.

— У вас есть родители? — внезапно спрашивает он.

— Да, — быстро отвечает Павел, стараясь ничем не выдать удивление — нет, изумление, которое вызвал у него этот вопрос.

Павел понимает, что клиенты бывают разные и разговоры они заводят тоже разные.

Но, кажется, это немного не тот случай.

— Да, конечно, — быстро добавляет он. Мужчина вновь усмехается.

— Почему «конечно»? Не у всех есть родители, — он выдерживает нарочито длинную паузу и наконец добавляет: — Скажем, у меня нет матери с девяти лет.

— Извините.

— Да ничего, — отзывается мужчин, теперь уже относительно миролюбиво. Павел мельком смотрит на его лицо и только сейчас замечает, каким уставшим оно выглядит.

Мужчина вскидывает руку, чтобы вновь взглянуть на экран телефона, и Павел вдруг замечает на запястье его правой руки браслет в виде массивной цепи, на которой болтается подвеска.

Это религиозная подвеска.

Звезда Давида.

— Не пяльтесь так, а то сейчас опять до вас докопаюсь, — не менее миролюбиво предупреждает мужчина, и Павел тут же кивает в ответ:

— Хорошо.

— Чего доброго, ещё в антисемитизме обвиню, — заканчивает мужчина и внезапно тихо смеётся.

Павел не знает, что на это ответить. Этот клиент внезапно делается ему приятен. Вероятно, у него просто был тяжёлый день. Павлу хочется сказать ему что-нибудь ободряющее, что-нибудь вроде «забей, чувак, завтра будет новый день, всё будет хорошо».

Но, разумеется, он ничего подобного не говорит.

Вместо того он продолжает молчать, но мужчина заговаривает сам.

Он задаёт вопрос — настолько неожиданный, что в первое мгновение Павлу кажется, что он ослышался.

Ещё более внезапный, чем вопрос о родителях.

— Вам случайно котёнок не нужен? — спрашивает он.

— Ко… котёнок?

— Котёнок, котёнок. Вы, это, руль держите, а то живым доехать невероятно хотелось бы. Котёнок. Подобрал, выходил, никому пристроить не могу. А моя кошка к нему не слишком дружелюбно настроена. Вот и спрашиваю. Ну, мало ли, вдруг надо.

И в этот момент вместо того, чтобы пролепетать «извините», Павел внезапно для самого себя выпаливает:

— Нужен!

Пару мгновений мужчина смотрит на него, будто не в силах поверить в такой ответ, затем наконец произносит:

— Прикалываетесь?

— Нет. Откуда забрать?

— От меня и забрать. С Беринга. Только я его с вами к вам отвезу. А то мало ли.

— Думаете, я его съем? — внезапно для самого себя решается пошутить Павел. Мужчина смеётся в ответ.

— Ну, а вдруг, — отвечает он. После чего протягивает руку: — Я Давид.

— Павел.

— Я знаю.

— Откуда? — спрашивает Павел и тут же понимает, что задал очень глупый вопрос.

Ведь в приложении вызова такси высвечивается имя водителя.

— Да-да, — говорит мужчина… то есть Давид, будто прочтя его мысли. — Именно из приложения. В кои-то веки не Мустафа, не Абдула, не Вагиф и даже не Армен. Хотя внешне вполне бы сошли за всех, кроме последнего, — и, перехватив его взгляд, тут же добавляет: — Ничего не имею против кого-либо из вышеперечисленных товарищей, просто давненько за мной не приезжал Павел, — быстрым движением руки он убирает телефон в карман. — Вы где живёте-то, Паша?

— В Мурине, — отвечает Павел — отчего-то невероятно обрадованный тем, что он назвал его «Паша».

— К ночи доедем по таким-то пробкам, — кивает Давид. И тут же добавляет: — Давай на «ты» уже? Ну просто, если ты решился взять моего котёнка, — так это считай что родственник.

Конечно, Павел соглашается.

— Закажи себе уже пиво нормальное, задрал своим чаем.

Характер Давида Павел уже неплохо изучил. С пониманием других людей у него, Павла, тяжело — всегда было тяжело, ещё с детства — но есть те, кого он изо всех сил пытается понимать. И иногда у него это даже получается.

Давида он пытается понимать.

И оттого знает: несмотря на внешнюю грубость и нарочитую, порой даже показушную брутальность, если Давид говорит ему, своему другу, что он задрал, да ещё и чаем, это значит, что у него что-то случилось.

— Хорошо, я возьму пиво, — быстро проговаривает он. Пива ему не хочется, но чёрт бы с ним, пускай будет пиво.

Раздражать Давида в данный момент ему хочется ещё меньше.

— Вот нефиг мне делать одолжение.

Павел качает головой:

— Сам же сказал.

— Я не сказал тебе, чтобы ты пил. Я сказал, что ты задрал, — он откладывает в сторону барную карту. — Тут есть шоколадный стаут, тебе понравится.

— Он сладкий? — интересуется Павел, и Давид тут же начинает смеяться.

— Нет, девочка, — отвечает он. — Если тебе хочется послаще, остаётся только «Дюшес».

Павел тоже смеётся:

— Да иди ты.

Он любезно отказывается от «Дюшеса» и соглашается на стаут. Тот оказывается довольно горьким и не настолько шоколадным, как бы хотелось, но это уже неважно.

Сойдёт.

— У тебя что-то случилось? — аккуратно интересуется он наконец. Давид на это тут же пожимает плечами.

— Для того чтобы захотелось выпить с другом пива в пятницу вечером, непременно должно что-то случиться? — произносит он вслух.

Это звучит колюче. Всё, что он успел сказать за эти несколько минут (кроме, пожалуй, «девочки»), прозвучало колюче, и теперь Павел уже не сомневается в верности своего вывода.

Он молчит. Молчит, чтобы не раздражать сильнее. Какое-то время тишина между ними становится пугающей и тягучей.

Она напоминает резину.

Кажется, она даже пахнет ею.

— Паш, мне кажется, у меня едет крыша, — говорит наконец Давид.

— В… в каком смысле? — переспрашивает Павел, стараясь не подавать виду, что эта фраза его напугала.

А она напугала.

— В прямом, — отвечает Давид. — Помнишь, я рассказывал тебе про глюки в детстве?

Конечно, Павел помнит. Такое трудно забыть. Давид говорил ему, что после смерти матери, у него начались тяжёлые психозы. У него были кошмарные сны, а несколько раз даже случались галлюцинации, в которых он слышал её голос.

Во время одного из подобных припадков Давид даже будто бы видел её фигуру, стоящую в дверях, но до сих пор сам не уверен, была ли это действительно галлюцинация или же плод его слишком буйного воображения.

Как бы там ни было, галлюцинации с голосом у него действительно были. Дедушка Давида, известный психиатр, вроде бы даже возил его на консультацию к другому известному психиатру. Тот сказал, что подобное может быть результатом очень сильного стресса, который ребёнок испытал из-за смерти матери.

Тем более — трагической смерти.

Мать Давида покончила с собой, бросившись под поезд на станции метро. Давид даже говорил, на какой именно, но к своему огромному стыду Павел не помнит её название.