— Ты простил меня, — она сжимает его руку в своих ледяных мёртвых руках. — Мой маленький царь. Сынок мой. Ты меня простил.

Он крепко обнимает её, ещё сильнее ощущая исходящий от неё мертвенный холод.

Издали доносится звук приближающегося поезда. Она отстраняется. На её красивых чётко очерченных губах появляется горькая улыбка.

— Мне пора, — говорит она.

Он тоже плачет — но его слёзы горячие.

В отличие от её.

Они как будто обжигают.

— Не оставляй меня, — просит он. Голос снова теряется в недрах.

— Я не могу, милый, — отвечает она. Он пытается её удержать, но она силой отталкивает его.

Гул приближающего поезда становится всё ближе и ближе, и вот он уже показывается в тоннеле.

— Живи счастливо! — говорит она…

…и прыгает в тоннель прям под подошедший поезд.

Поезд с визгом тормозит, и она превращается в прах.

Внезапно поднявшийся откуда ни возьмись ветер несёт этот прах на него, но он даже не думает отойти.

Прах похож на пепел.

Он прилипает к его лицу.

Лёгкие вновь наполняются смрадом.

Давид резко садится на постели.

Всё его тело покрыто холодным липким потом.

Его щёки мокрые.

Каролина спокойно спит. Он не разбудил её.

Должно быть потому, что сейчас он не кричал.

На этот раз это был не кошмар.

Это другое.

Давид не верит в вещие сны и прочую подобную чушь.

Он считает сны играми подсознания.

Но отчего-то после этого сна он уверен: теперь мама знает, что он простил её.

И сама она его тоже простила.

Он прикасается к своему лицу — словно пытаясь удостовериться в том, что на щеках его нет пепла.

Разумеется, его там нет.

Он чувствует только мокрые дорожки от слёз.

Горячих слёз.

Где-то вдалеке слышится звук сирены скорой помощи.

Давид искренне надеется, что тому, к кому она спешит, успеют помочь.

А потом звук наконец затихает, и над городом повисает какое-то удушающееся ночное безмолвие.

На какое-то мгновение ему наяву мерещится смрад метро.

Но, кажется, он больше не пугает.

— Ты точно не хочешь лечь в больницу заранее?

Он смотрит на неё — обеспокоенно, даже нервно. Она сжимает его руку в своей.

— Дав, в этом нет необходимости. Всё идёт нормально. Как и должно идти. Начнутся схватки — позвоним в скорую. Если ты мне не веришь, спроси Олю, моего врача. Она подтвердит, — она берёт его лицо в свои ладони. — Мне гораздо лучше здесь, с тобой, в нашем доме, с нашими кошками и собакой, чем в больнице. Не сомневайся.

Он гладит её живот.

— Тебе это идёт, — тихо произносит он, глядя в её глаза. Она смущённо улыбается:

— Не надо, я похожа на слона.

— Вовсе нет, — он целует её руку. Ему хочется начать тереться о неё, будто ластящийся к хозяйке кот, но он сдерживает себя. — Представляешь, если родится наша дочь, пройдёт какое-то время, ты станешь хорошо себя чувствовать, я начну тебя трахать, и ты снова забеременеешь? — он тихо смеётся.

Она смотрит ему в глаза:

— Ты хотел бы?

Он качает головой:

— Это просто фантазии. Главное — пускай наша дочь родится здоровой. Мне достаточно одного ребёнка. Но, если тебе захочется ещё детей, я буду только рад попробовать.

Она обнимает его. Он крепко прижимается щекой к её животу.

— Осторожно, она может тебя приложить, — она тихо смеётся. — Наша барышня с характером, хочу тебе сказать. На днях её высочество пожелало, чтобы ей подали сырный попкорн с безалкогольным пивом. Я пыталась с ней договориться, взывала к её маленькому, ещё не увидевшему свет разуму, объясняла, что это для неё не полезно… И что ты думаешь? — Каролина тихо смеётся. — Она пинала меня до тех пор, пока я не зашла в магазин и не купила то, что она заказала. По идее она должна была перестать, когда я начну это есть. Но нет. Она будто почувствовала, что её желание исполнено и скоро она своё получит, и тут же угомонилась. Правда, боюсь, что, если бы я передумала употреблять её заказ, мало мне бы не показалось, — она разводит руками. — Она любит солёное, представляешь? Говорят, девочки обычно тяготеют к сладкому.

Он целует её в губы — так глубоко, как только может.

Она отвечает ему.

Он никогда не любил целоваться — раньше.

Поцелуи — даже в кинофильмах — казались ему отвратительной неэстетичной вознёй.

Эту женщину же он готов целовать вечность.

Их пальцы переплетаются, крепко, едва ли не до хруста.

Точно так, как в день их самого первого свидания.

Отрываясь от её губ, он зарывается лицом в её волосы цвета спелой пшеницы, всё так же — как в тот, самый первый день — пахнущие цветочно-сладкими духами.

Вдыхая её запах, он вдруг думает о том, что теперь ему нечего бояться.

Мама никогда не желала ему зла.

И, если бы она, Каролина, — его любовь, его королева, его божество, — не появилась в его жизни, он никогда бы этого не понял.

Какой-то гаденький, маленький, но дотошный червячок скребётся изнутри.

Кое-чего в твоём бесконечном счастье не хватает, говорит он.

Но Давид не хочет разговаривать с ним.

Не сейчас.

Павел не понимает спросонья, действительно ли вибрировал телефон или ему это только показалось.

Потому он на всякий случай дотягивается до гаджета, включает его и смотрит на экран.

После чего резко садится на кровати.

Паш, извини, что в три часа ночиJ

И дальше:

У меня дочь родилась

Следующее сообщение:

Только что узнал. Сидел, как на иголкахL

И за ним вслед:

Решил, что тебе следует об этом сообщитьJ

Павел тут же быстро набирает:

Конечно, следует!

И вдогонку:

Поздравляю!

Он дополняет сообщение смайлом, изображающим поздравление, и Давид тут же отвечает:

Спасибо!

После чего тут же прилетает:

С Днём космонавтики, бро! Как говаривал Юрий Алексеич, ПОЕХАЛИ!

Павел смеётся от души.

Чувство юмора Давида всего его восхищало.

Он отправляет Давиду несколько смеющихся смайлов и добавляет:

Космонавткой будет! Не зря же в такой день родилась!

Давид ставит на сообщение лайк, и Павел печатает вслед:

Как назвать решили?

Давид тут же отвечает:

Мириам, как и хотели. Правда, Кара уже называет её Марусей. Кажется, мне придётся смириться.

Павел тут же отвечает, что Маруся — это просто замечательно.

Впрочем, как и Мириам.

Он от души рад, что у Давида наконец всё стало хорошо.

У него самого, кажется, тоже всё стало хорошо. Света хотела посмотреть с ним вместе какой-то фильм и предложила посмотреть его завтра — то есть, уже сегодня — у неё дома.

Он очень стесняется, волнуется и переживает, но понимает, что, разумеется, пойдёт.

В другой момент он непременно обсудил бы это с другом.

Но сейчас понимает, что это, должно быть, не вовремя.

— Самуил Соломонович, это очень дорогая кукла… — Каролина кажется смущённой и явно хочет что-то возразить, но он жестом останавливает её.

— Карочка, пожалуйста, — говорит он. — Это же моя внучка. Я от чистого сердца. Неужели ты сомневаешься?

— Ну что вы, — Каролина качает головой. — Просто мне… немного неудобно.

— Моя внучка — красавица, — говорит Самуил Соломонович. — Очень похожа на тебя, — на какое-то мгновение он заминается, и Каролина мгновенно считывает его реакцию.

— На меня и на маму Давида, — говорит она. Самуил Соломонович хочет что-то сказать, но она жестом останавливает его: — Не переживайте, меня это не травмирует и не обижает. Если Маруся… то есть Мириам и впрямь похожа на бабушку, то она точно вырастет красавицей.

— Ты зовёшь её Марусей? — Самуил Соломонович тихо смеётся, и Каролина немного тушуется.

— Иногда, — говорит она.

— На самом деле это замечательно, — говорит Самуил Соломонович. — Этакий симбиоз.

Какое-то время Каролина молчит. Сидящая на её руках полугодовалая Маруся-Мириам немедленно пользуется повисшей в воздухе паузой и от души хватает мать за волосы.