Самуил Соломонович выразительно смотрит на неё.

— Давид знает, куда ты поехала? — спрашивает он.

Каролина заминается на пару мгновений, а затем смотрит ему в глаза.

— Нет, — говорит она.

Самуил Соломонович кивает:

— Я так и думал.

— Самуил Соломонович, — тихо произносит она, — я не хочу, чтобы вы считали, будто я делаю что-то у Давида за спиной. Я непременно всё ему расскажу, просто я решила…

Жестом руки он останавливает её:

— Карочка, ты не должна передо мной оправдываться, — после чего делает паузу и добавляет: — И перед ним, к слову, тоже, — она смотрит на него, явно стушевавшись, и он тут же берёт её под руку. — Идём, пока мы тебя окончательно не заморозили. Этого я себе точно не прощу.

Поднимается ветер.

Холодный, перемежающийся маленькими льдинками дождь сменяется снегом.

— Это вам, — Каролина достаёт из сумки небольшой пакет. Самуил Соломонович берёт его и тут же заглядывает внутрь.

— Кошерные сладости, — говорит он. — У тебя получилось меня порадовать. Спасибо, — он разводит руками. — Ничего не могу с собой поделать, очень люблю сладкое, — и тут же добавляет: — Давид не любит. Не в меня пошёл. Давай проходи в комнату, я только… кота покормлю.

Большой полосатый кот при этих словах тут же вываливается в прихожую, будто по мановению волшебной палочки, и выразительно смотрит на гостью.

— Это Оскар, — говорит Самуил Соломонович.

— Как Оскар Шиндлер? — Каролина улыбается. Ей вдруг становится стыдно. За всё то время, что они с Давидом вместе, его отец неоднократно приглашал их в гости. Давид, казалось, делал всё для того, чтобы не ехать к отцу с ней, постоянно находя неотложные дела или что-то в этом роде.

Наверное, ей стоило проявить твёрдость и решительность и настоять на совместном визите.

Но тогда Каролине отчего-то казалось, что она не вправе вмешиваться.

Теперь уже не кажется.

— Да, именно, — отвечает ей Самуил Соломонович. — Я взял его в приюте, где его называли Васей. Он, надо сказать, не отзывался на это имя, с чего я сделал вывод, что оно ему не нравится, и решил сменить его. Оскар — это было первое, что пришло мне в голову. Ты не поверишь, он начал на него отзываться сразу же.

Каролина решается погладить кота. Тот, как ни странно, это ей позволяет.

— Ты нравишься ему, — делает вывод Самуил Соломонович. После чего добавляет: — Ну проходи в комнату, я сейчас приду.

Каролина проходит в комнату с открытой дверью, на которую указывает Самуил Соломонович.

В комнате горят настенные светильники. Верхний свет не включен.

Около окна стоит массивный письменный стол. На нём лежит большая толстая книга. Подойдя ближе, Каролина видит, что это Тора.

Она берёт книгу со стола и начинает листать, и в этот момент в комнату входит Самуил Соломонович.

Каролине вдруг становится неловко. Как она вообще могла додуматься потрогать без разрешения чужую вещь!

— Извините, — быстро проговаривает она. Самуил Соломонович тут же качает головой.

— Не извиняйся, — говорит он. После чего добавляет: — Можешь взять почитать, если тебе интересно.

— У нас дома есть такая, — отвечает Каролина. Кажется, Самуила Соломоновича это удивляет.

— Да? — переспрашивает он. — Это, должно быть, Авраама. Давид не религиозен. Впрочем, его дед тоже не был. Однако он очень ощущал себя евреем, если можно так выразиться. В своё время, совсем юным, он попал в Освенцим. Там он выжил, дожил до освобождения… ты, наверное, знаешь.

— Да, — кивает Каролина. — Я читала об этом.

— Ну а Давид совсем не такой, — заканчивает Самуил Соломонович. — Он… космополит, наверное. Может, это и правильно. Для него правильно. Ну, садись, чего же ты стоишь.

Каролина присаживается на небольшой диван. Самуил Соломонович опускается в кресло напротив неё.

Он ничего не говорит — лишь вопросительно смотрит на неё, но Каролина понимает его без слов.

— Самуил Соломонович, может быть, это не моё дело, — робко начинает она, — но я хотела спросить, что случилось у вас с Давидом… если, конечно, вы готовы об этом говорить.

Самуил Соломонович тяжело вздыхает.

— Я знал, что ты это спросишь, — отвечает он. — Нет, даже не думай, что это не твоё дело. Все эти новомодные «не мои дела» и прочие принципы невмешательства… — он делает выразительный жест рукой, — …они про что угодно, только не про настоящие человеческие отношения. Если человек тебе дорог, то невмешательство преступно. Я всегда так считал, — какое-то время он молчит, а затем наконец продолжает: — У нас с Давидом вышла ссора. Точнее, даже не ссора, а… вероятно, он просто разочаровался во мне. Окончательно. Это совершенно логичный исход, знаешь. Он никогда не испытывал ко мне особых чувств. Надеюсь, у меня будет возможность общаться с внучкой… мне бы этого хотелось. Что до Давида… я смирился.

Каролина смотрит ему в глаза и качает головой.

— Вы ошибаетесь, — горячо произносит она. — Вы даже не представляете, насколько вы ошибаетесь!

— Карочка, при всём уважении, думаю, ты недостаточно глубоко понимаешь ситуацию…

— Я думаю, что достаточно глубоко. Я его лечила.

Самуил Соломонович складывает руки на груди.

— Позволь задать тебе вопрос, — говорит он. — Только не сердись, пожалуйста.

Каролина кивает:

— Конечно.

— До того как он записался к тебе на приём… вы где-то пересекались? Виделись, быть может?

Каролина качает головой:

— Он не сказал?

Самуил Соломонович разводит руками:

— Представь себе, нет. Рассказал лишь, что обратился к тебе как к психотерапевту, а потом… вот, у вас возникли чувства.

Каролина поджимает губы.

— Да, мы виделись до того как он пришёл ко мне в клинику, — отвечает она. — Мы столкнулись на кладбище. Я пришла туда, чтобы положить цветы на могилу Авраама Мошевича и случайно напугала Давида. Он не ожидал… ну, что придёт кто-то посторонний. Эффект неожиданности. На следующий день, в понедельник, он пришёл ко мне на приём.

Самуил Соломонович тут же понимающе кивает.

— Вот теперь всё сходится, — говорит он. — Ты, вероятно, сказала ему, кем ты работаешь, и он тебя разыскал. Нет-нет, тебе не стоит беспокоиться, это всё совершенно не умаляет твоего достоинства как врача. Просто я знаю своего сына. Я не один год уговаривал его заняться своим душевным здоровьем. Он никогда меня не слушал. Всегда уверял, что с ним всё в порядке. Вероятно, должно было случиться именно так, — он разводит руками. — Судьба. Не иначе.

Какое-то время Каролина молча смотрит в стену. Лицо её мрачнеет. Затем она вновь поднимает глаза на Самуила Соломоновича.

— Скажите мне, — говорит она, — только честно. Я не кажусь вам похожей на кого-то?

Самуил Соломонович качает головой.

— Я до последнего надеялся, что ему не хватило ума сообщить тебе об этом, — говорит он. — Давид такой умный в плане своей работы и такой… такой дурак по жизни иногда. Ну местами уж точно, — он смотрит Каролине в глаза. — Если ты про Рахель… его мать, то да, вы очень похожи. Я заметил это сразу, но, как уже сказал, до последнего надеялся, что Давид не додумался тебе об этом заявить.

Каролина сжимает руки.

— На кладбище он принял меня за её призрак, — тихо произносит она. — Оттого ужасно испугался. Давид решил, что сошёл с ума. Нет, не думайте, это платье… ну, которое я на свадьбу надевала, — оно у меня было и раньше. Я вовсе не нарочно его нацепила…

Самуил Соломонович подходит к ней и берёт её за руку.

— Ты не призрак, — говорит он. — Ты лучшее, что с ним случилось. Я уже и надеяться не мог, что… — он отмахивается. — Неважно. Ты точно не призрак и не копия. Ты совершенно другая внутри.

Каролина смотрит на него. На глаза её наворачиваются слёзы.

— Самуил Соломонович, вы с Давидом должны помириться, — говорит она.

Он нервно мотает головой.

— Он не хочет… Давид. Ему это не нужно.

— Вы ошибаетесь. Ему очень плохо. Вы не представляете, как он переживает вашу ссору. Он не жалуется. Он вообще ничего не рассказывает. Сказал лишь, что больше не хочет иметь с вами никакого дела… и всё. Ничего больше. Но я вижу. Я не просто его жена. Я психиатр. Пожалуйста, поверьте мне.