В разводе Таня потому, что «забирать делирия», в отличие от «обеспокоенной супружницы» пациента из восьмой палаты, она совершенно не жаждала и предпочла уйти от мужа-алкоголика, чтобы не портить жизнь ни себе, ни своей единственной любимой дочери.

— Да, мы его завтра домой отправим, — отвечает Каролина. Голова снова начинает кружиться — уже в пятый раз за это утро. Таня это замечает.

— Вы что-то бледная, — говорит она. — Может, простыли?

— Просто не выспалась. Собака разбудила раньше обычного. Ничего, Тань, всё нормально, — Каролина откладывает в сторону очередную историю болезни и тянется за следующей. — Как там Юля-то твоя? Угомонилась хоть немного?

— Да куда там, Каролина Витольдовна! — Таня всплёскивает руками. — У нас тут это… как бы сказать по-научному… болезнь прогрессирует. Накупила себе платков, сказала, что будет их теперь носить. Привыкать будет, мол. Во как.

— Это у неё пройдёт, Тань, — отвечает ей Каролина. — Ты, главное, не ссорься с ней, не высмеивай и не запрещай.

— Да я уж так нежно и ласково, как вы даже и не представляете, — вздыхает Таня. — Это всё сериал этот долбанный, чтоб он провалился!

— Ты про «Великолепный век»? — Каролина улыбается уголками губ.

— Про него, про что же ещё! Как притыренная, прости господи, стала от этого сериала! Я пыталась ей объяснять, мол, Юлечка, деточка, это ж фильм! В фильмах — в них всегда всё красиво, а в жизни по-другому! Нет! Никак! И слышать ничего не хочет. На днях тут вознамерилась волосы в рыжий покрасить. Буду, говорит, как хюррем. Тут я уж не выдержала и говорю: «Да какая тебе разница, какого цвета твои волосы, когда ты всё равно собралась прятать их под платок!» Так она — представляете — обиделась! Правда, к вечеру уже оттаяла и сама начала со мной болтать. Она у меня отходчивая. У неё подружка есть, Кристинка из параллельного класса, вот они с ней вдвоём на этот «Век» запали. Жду не дождусь, когда они уже какое-нибудь другое увлечение себе придумают! Хюррем-хренуррем… вот уж накасалась она на мою голову.

— Не переживай, Тань. Её отпустит, — Каролина ободряюще улыбается медсестре. — Помнится, я в свои пятнадцать волосы под ёжик подстригла и в чёрный выкрасила. Мачеха чуть в обморок не упала, когда увидела.

— Божечки, да разве ж можно такие волосы — и в чёрный! — восклицает Таня. — Ещё и под ёжика! Ну вы и придумали в свои пятнадцать!

— Уже через неделю я пожалела об этом. В классе начали надо мной смеяться и обзывать «Кара тифозная». Мачеха, сжалившись, хотела купить мне парик, но я мужественно прошла через процесс отпускания волос без всяких подручных средств. А тёмные концы со временем начали даже стильно выглядеть. Потом они мне надоели, и я их состригла, — Каролина легко касается руки Татьяны. — Она образумится, Тань. Это просто возраст такой… чудаческий.

— Ну вы меня чуток успокоили, — смеётся Таня. — Уж если вы подростком такое вытворяли, то что уж о Юльке моей говорить.

— Отнеси заведующему, пожалуйста, — Каролина передаёт ей стопку историй болезни. — Это те, кого к выписке готовим.

— Хоть от делирия из восьмой избавимся, — усмехается Татьяна. — А то задолбал под себя ссаться да чертей считать. Никак не определится — десять их у него или одиннадцать.

Взяв стопку, Таня выходит. Каролина открывает окно.

Голова снова кружится. Причину этого Каролина знает.

Знает со вчерашнего вечера.

У неё положительный тест на беременность.

Этого не может быть, сказала она себе.

Но второй тест тоже оказался положительным.

И третий.

И четвёртый.

Делать пятый тест при таком раскладе показалось ей уже бессмысленным.

Будучи студенткой, она сильно простудилась. Любовь к тоненьким обтягивающим брючкам и коротким курточкам, красивым, но совершенно бесполезным в условиях сырых промозглых питерских зим, сыграла с ней злую шутку.

Будь рядом Альбина, она непременно попыталась бы вразумить бестолковую падчерицу. Но Альбина была в Выборге, а она, Каролина, — в Санкт-Петербурге.

А ещё она, будущий медик, ужасно не любила ходить по врачам.

И это тоже сыграло злую шутку — потому что, когда потом, спустя несколько лет, она была вынуждена обратиться к врачу-гинекологу с острой болью, та после осмотра, хмурясь, направила её на УЗИ, а после вынесла вердикт.

— Где ж вы раньше были? — сурово произнесла эта недовольная пожилая женщина, которой Каролина явно не понравилась с первого взгляда. — Наслаждаетесь своей бурной молодостью, потом детей рожать некому, — врач посмотрела на неё, и взгляд этих маленьких и невероятно злых тёмных глаз буквально пригвоздил Каролину к стулу. — У вас непроходимость труб, деточка.

Она даже не стала спрашивать, можно ли это вылечить. Ей хотелось как можно скорее выйти из кабинета этой злобной как сам Сатана женщины, не пойми за что прилепившей на неё ярлык гулящей особы с «бурной молодостью».

На следующей неделе Каролина обратилась к другому врачу. Диагноз подтвердился.

Ей назначили лечение, но особого результата оно не дало.

Тот, другой врач сказал ей, что чуть позже можно будет повторить курс лечения. Что надежда, пускай и небольшая, всё же есть.

Но в целом прогноз в будущем забеременеть и родить ребёнка с таким диагнозом крайне невелик.

По крайней мере — естественным путём.

Каролина решила успокоиться.

Всё равно она ни с кем не встречалась, и на горизонте не было никого мало-мальски подходящего. Пара студенческих романов ничем серьёзным не закончилась, и со временем Каролина пришла к выводу, что всё это ей не особо и нужно.

Истории знакомых девушек, вышедших замуж, её совершенно не радовали.

Истории из интернета, которые она любила почитывать перед сном, радовали ещё меньше, а иногда — откровенно пугали.

Окончив интернатуру, Каролина начала работать в поликлинике, и после историй, услышанных от пациентов, желание завести с кем-либо отношения, казалось, оставило её окончательно.

Наверное, это и есть то, что называется профессиональная деформация.

Она уже почти смирилась и отпустила это.

Она не особо любит детей, сказала она себе.

Не любит детей и не хочет замуж.

Так что невелика потеря.

Так было — но теперь всё изменилось.

Он сам сказал, что не хочет семью, говорила она себе.

Точнее — пыталась говорить.

Отсутствие детей — не проблема для него.

Каролина повторяла это себе раз за разом.

Но что-то внутри всё равно продолжало свербеть.

Это пока что.

Это сейчас.

Ему уже сорок четыре. У него нет детей.

И он еврей.

Он может не верить в Бога, не соблюдать традиции и с ног до головы забиться татуировками. Но он еврей.

Недавно он сам предложил ей посмотреть вместе «Список Шиндлера». И он плакал.

Каролину этот фильм тоже всегда трогал. Но она поняла, что для него это несколько другое.

Он еврей. Для них очень важно иметь потомков.

Да и вообще… врал он всё — про своё нежелание иметь семью и детей.

Не ей даже врал — себе.

Каролина поняла это совсем недавно.

В тот вечер они гуляли по набережной Смоленки.

Давид вообще обожает Смоленку — эту хмурую, мрачную «кладбищенскую» реку с илистым дном, с берега которой в некоторых места могильные кресты Смоленского Православного кладбища, кажется, уже начинают оползать в воду. Ранее Каролина Смоленку особо не любила.

Точнее — она попросту не задумывалась о том, нравится ей эта река или нет.

Ей было всё равно.

Теперь же Смоленка стала ассоциироваться у неё с ним.

И Каролина просто не смогла бы не полюбить её.

Они гуляли по набережной и о чём-то болтали. Он робко спросил, можно ли ему обнять её. Она с улыбкой покачала головой — мол, «Давид-Давид, что за глупость ты сейчас сморозил!»

— Когда люди регулярно спят вместе, вопрос о том, можно ли обнять, звучит более чем странно, — сказала она.

— Прости. Я просто… не привык…

Ему не пришлось договаривать. Она поняла, о чём он.