Все еще оглушенная, Дина отупело таращилась на эти кроссовки — а черный «Брабус», неуверенно рыская, начал медленно сдавать назад. Дина перевела взгляд на машину в тщетной попытке сообразить, что происходит — и что она должна сделать. Мыслей не было, только глухой белый шум, ровным фоном заполнивший пустоту в голове. «Брабус», вихляя, тыкался носом, словно слепой щенок, кощей на водительском месте судорожно выворачивал руль, дергая ручку передач. А Дина смотрела, как машина пятится назад, разворачиваясь.

Выстрелов она не услышала.

Просто автомобиль, дернувшись, пополз в сторону, съехал в траву, попытался выправиться и снова съехал. Сумароков, сидя на земле, держал пистолет двумя руками и безостановочно палил по колесам, заплевывая гильзами выщербленный серый асфальт.

Пьяно мотая головой, Дина встала. Взяла карабин. Пошатываясь, перешла через дорогу и рванула дверцу машины. Кощей посмотрел на нее яростными белыми глазами. Он больше не был похож на человека — сухая, как богомол, костистая угловатая тварь, увенчанная прорастающей прямо из черепа острой короной. Оскалившись, кощей зашипел, хлестнув воздух черной когтистой рукой. И Дина уверенно, словно в тире, всадила ему патрон точно в голову.

— Эй, помоги!

Сумароков смотрел на нее, не двигаясь с места. Глаза у него были стеклянно-бессмысленными, как у чучела. Вниз от ушей по шее стекали ручейки крови.

— Женька! Женька, мать твою! — изо всех сил проорала Дина, тряхнула головой и сама полезла в машину. Дернув кощея из кресла, она попыталась потянуть, напряглась до боли в спине, но чертов мертвяк только раскачивался, цепляясь коленями за руль. Дина поняла, что не сможет протащить его через пассажирское сиденье. А потом сообразила, что тащить и не нужно.

Обогнув машину, она распахнула водительскую дверь и выдернула кощея на траву. Тяжелое, прочное, словно вырезанное из кости, тело безвольно упало на землю. Пока что кощей не регенерировал, но сколько ему времени потребуется на восстановление, Дина понятия не имела. А потому решила не рисковать и жахнула вторым залпом по коленям.

— Вот так. И хрен ты теперь убежишь, — удовлетворенно кивнула Дина.— Жень, эй, Жень… — оставив кощея, она подошла к Сумарокову и присела на корточки. — Жень, как ты?

Сумароков посмотрел на нее, моргнул и несколько раз открыл рот.

— Я… Я… Нихрена не слышу! — почти проорал он, ощупывая ладонями уши. — Я оглох!

— И голова раскалывается, да? — осторожно погладила его по щеке Дина. — Это контузия. Сейчас, погоди!

Подобрав с земли грязную папку, она выдернула оттуда лист и вытащила из кармана у Сумарокова ручку.

«Это контузия», — написала огромными буквами Дина. — «Тебя оглушило свистом. Не бойся, это пройдет».

Она тыкнула пальцем сначала в себя, в Сумарокова, в «ниву», а потом — в кощея.

Сумароков, медленно кивнув, поднялся и, пошатываясь, двинулся к мертвяку. Дина трясущимися руками достала сигарету и прикурила.

На повороте к деревне Сумароков вскинулся, замахал руками и потянулся к рулю.

— Поворачивай! В деревню поворачивай, ко мне сейчас заскочить нужно!

— Да в ухо не ори хотя бы, — обреченно попросила Дина, послушно забирая вправо. — Нас тут скоро двое глухих будет…

Притормозив около облупившейся калитки, Дина с интересом наблюдала, как Сумароков, выбравшись из машины, решительно направляется к сараю. Через несколько минут он появился, толкая перед собой трехколесную тачку.

— Убирай сиденье и открывай багажник!

Несколько секунд Дина таращилась на сюрреалистическую картину: грязный, как черт, перепачканный в крови полицейский, упорно волокущий к машине садовую тачку. Но спорить с контуженным — дело рисковое, поэтому Дина выбралась из «нивы», положила спинку заднего сиденья и осторожно приоткрыла багажник. Завернутый в грязный половичок кощей не слишком бросался в глаза, но если кто-нибудь сунется… Получится неудобненько.

Подкатив свою драгоценную тачку, Сумароков поднатужился, поднял ее и с трудом перевалил в машину. Желтая металлическая ручка звонко ударила кощея по перфорированному черепу.

— Это еще нахрена? — удивилась Дина.

— А ты его на руках тащить собираешься? — проорал Сумароков, с усилием ворочая тачкой. Колеса, бессильно торчащие вверх, словно лапки у дохлого жука, оставляли на потолке грязные отпечатки протекторов. — Фух. Влезла! Поехали!

Закатив глаза, Дина достала из папки бумагу.

«И нахрена тебе понадобилась эта тачка?»

— Да этот тощага больше центнера весит! — сообщил городу и миру Сумароков. — Мы не потянем!

«Ну так за пару раз перенесли бы. Топорик же есть в багажнике», — быстро накорябала Дина. Сумароков, прочитав написанное, застыл с приоткрытым ртом.

«Ладно, проехали. Тачка тоже отлично. Не придется туда-сюда бегать».

Дина махнула рукой, приглашая Сумарокова в машину, и забралась на водительское место. Солнце уже перевалило за полдень, и времени до заката оставалось часа четыре, не больше.

Дина представила, как волочет тачку по узкой тропинке, озаренная бледным светом луны. Словно неупокоенная душа юной девственницы. Невезучей такой девственницы.

Мало того что померла — так еще и с тачкой.

— Господи, за что мне все это? — вопросила она в голубое небо, и небо ответило.

— А?! Что ты говоришь?! — рявкнул над ухом Сумароков.

— Ничего не говорю. Смиренно молчу и повинуюсь.

Дина завела двигатель.

Вопреки ожиданиям, дорогу она запомнила отлично. Ни разу не промахнувшись с поворотом, Дина уверенно нашла путь к ущелью, почти не прислушиваясь к оглушительным подсказкам Сумарокова.

Хотя не прислушиваться к ним было затруднительно.

Вывалив из багажника тачку, они водрузили на нее туго спеленутого кощея. Длинные ноги в черных лакированных оксфордах свесились до земли, цепляясь за спицы колес, и Сумароков, поморщившись, попытался пристроить их поперек ручек.

— Да что ты с ним нежничаешь? Все равно через неделю регенерирует! — поднатужившись, Дина сложила тощего жесткого кощея пополам, завернув ему ноги за уши, как опытному йогу. — Вот! Теперь отлично!

Сумароков безмолвно закатил глаза, взялся за ручки и покатил тачку на мост. На той стороне эстафету приняла Дина. Бледный до синевы Сумароков пытался возражать, но передал бразды правления с видимым облегчением. Узкие колеса вязли в скользкой траве и буксовали на кочках, кощей тяжело подпрыгивал и переваливался, угрожая в любой момент опрокинуть тачку, а скользкие, плохо прорезиненные ручки выскальзывали из ладоней. Уже через двадцать минут Дина выдохлась, в работу опять впрягся Сумароков, потом снова Дина — и так несколько раз. На вшивых три километра они потратили около двух часов и остановились перед бревенчатым частоколом мокрые от пота, усталые и обозленные.

— Да чтоб тебе провалиться, карга старая, — раздраженно шипела под нос Дина, в решающем усилии наваливаясь на ручки. — Ну что же тебе под Россошью не сидится! Там лес, тут лес — какая тебе нахрен разница?! — смерив темные бревна яростным взглядом, она, не задумываясь, рявкнула: «Избушка-избушка, стань ко мне передом, к лесу задом!»

По черным просмоленным бревнам прошла дрожь. Не было ни вспышек огня, ни загадочных потусторонних звуков. Просто реальность, мигнув, вывернулась наизнанку, и перед Диной оказались уже знакомые широкие деревянные ворота. Теперь они смотрели прямо на тропинку — и плавно, неспешно отворялись.

Клумбы с можжевельниками исчезли, щегольская тарелка антенны — тоже. Вместо нее на коньке тускло поблескивал провалами глазниц старый медвежий череп, увеличившись до размера автомобильного колеса.

Вместо дорожки от ворот к дому тянулась широкая, плотно утоптанная тропа. Приглядевшись, Дина различила отпечатанные в земле следы — мужские, женские. Детские.

Облизав вдруг пересохшие губы, она обернулась к Сумарокову.

— Ну что? Не передумал?

То ли прочитав по губам, то ли догадавшись о смысле сказанного, Сумароков покачал головой и первым шагнул на тропу.