– Я тебе это уже говорил, повторю ещё раз: не смей приближаться к Даше, – продолжил Мамонов зловещим полутоном. – Не смей даже разговаривать с ней, смотреть на неё. И Игорь – его ты тоже не тронешь. А знаешь почему? Потому что тогда на свет выползет вся история. Полностью. Сатиров, может, и закроет глаза на то, что ты по незнанию отправил старого дурака в лапы вер… вероломной нечисти, но вот на историю с попыткой изнасилования – нет, такого ректор тебе не простит. И в этот раз он будет не на твоей стороне, потому что трое преподавателей под присягой готовы будут рассказать всю историю, как они её помнят и знают. Слова подтвердит и Воронцов – ректор его не выносит, но пацан, думаю, будет готов даже на сыворотку правды, чтобы ему поверили. Обо всём расскажет Даша, а потом её слова подтвердят медики и баллистики ОБТС. Два последних заклинания твоего кольца – ожоговое и кислотное, именно они ранили Дашу с Игорем. На Даше полно синяков – легко сопоставить с твоими граблями, сама бы девочка таких на себе и при желании не смогла оставить. А теперь гвоздь в гроб: все наши слова подтвердит призрак. Иван видел вас, но он не может воздействовать на живую материю, он ведь не полтергейст, потому и позвал на помощь. Он видел тебя ещё на подходе к третьему общежитию и невидимкой проследил за тобой – ты ему подозрительным показался. Он видел всю историю, и повторит её, если потребуется, а ведь призраки не лгут никогда, ты это знаешь. С такими показаниями в ОБТСовском изоляторе окажешься ты, и надолго. Что ты понял из того, что я тебе сказал?

– Всё, – глухо отозвался Павел. – Я не буду давать делу ход. Просто вылечусь и буду учиться дальше.

– Чтоб так и было, – кивнул Мамонов. – Иначе я сделаю всё возможное и невозможное, но я тебя сгною. Даже если это будет стоить мне карьеры, даже если я, как ты говоришь, вылечу отсюда без пенсии и без малейших перспектив на дальнейшую жизнь.

Преподаватель встал, направившись к выходу.

– Обычно, человеку, находящемуся на лечении говорят «поправляйтесь» или «выздоравливайте». Тебе не скажу. Лежи тут как можно дольше, ублюдок, чтоб у тебя всё болело.

После Мамонов вышел, хлопнув дверью.

Уже после одна из медсестер подтвердила все слова преподавателя. Ночью действительно произошло нападение, четверо раненых, один погибший. Девушки легко отделались, парням повезло меньше. Уже приходила Шольцева с инспекцией, Сатиров осмотрел останки Тишманского. Определить, какая именно тварь стала причиной трагедии, так и не удалось. Днём тело, а вернее то, что от него осталось, должны были отправить в столицу, в центральный штаб ОБТС на экспертизу.

Павлу, впрочем, было совершенно не до того. Воронцову оторвали ногу – заслужил. Жалко, что целиком его не съели. На Каратеева было плевать, кто был третьим, Павел и понятия не имел. Но Даша…

Павел действительно не знал её имени до сегодняшнего утра. Он вытащил девушку в коридор в надежде познакомиться, подружиться, надеялся, что его дар она найдёт хотя бы интересным, а порыв извиниться – искренним. Да только всё пошло наперекосяк. Он зачем-то схватил её, теперь уже и сам не знает, зачем это было нужно, а потом просто потерял над собой контроль. Всё, как в тумане. Она, кажется, пыталась убежать… о, Великое Открытие!

Гохман схватился за голову, да только лишь с силой приложил себя гипсом, подскочив от новой вспышки боли и в руке, и в звенящей колоколом голове. Паша, что же ты наделал? Ты чуть не изнасиловал её! Какие теперь чувства? Да она теперь, подобно Воронцову, будет издеваться над тобой до самого выпускного! А может, попробовать извиниться?

Парню даже смешно стало от одной мысли. Нет. Всё кончено. Она никогда его не простит.

Дашу, Беллу и Рому выписали из больницы утром. Игорь же остался отращивать потерянную ногу.

О трагедии в лесу были осведомлены все учителя, но лишь трое знали правду: Георгий Мамонов, так как он обо всём догадался, Марина Шольцева, так как она была проректором и почти главной в академии. Константина Огнева посвятили во всё это третьим по нескольким причинам: во-первых, преподаватель несколько лет отработал в ОБТС, как раз в отделе, что занимался нечистью – его знания о верфольфах могли быть полезны. Во-вторых, Мамонов точно знал, что Огнев – один из самых надёжных людей в замке, который точно умеет держать язык за зубами. И, в-третьих: и Шольцева, и Мамонов сошлись во мнениях на том, что им нужен ещё один, если так можно выразиться, сообщник, чтобы как можно аккуратнее проворачивать дела за спиной Сатирова, и первые два пункта как раз делали Константина Дмитриевича идеальным кандидатом.

Для ректора официальной версией событий стало то, что Тишманский проигнорировал запрет на посещение леса, запугав студентов отчислением, а после все вместе нарвались на неизвестную тварь; она набросилась на преподавателя, а студенты, как могли, пытались его спасти, но лишь пострадали сами. Благо, что проверить достоверность событий не представлялось возможным – обглоданные кости Тишманского, что утром отыскали в овраге, не имели на себе никаких признаков нападения вервольфа, а осматривать раны Воронцова и Каратеева Сатиров посчитал ниже своего достоинства. Для Ромы плюс: ректор, несмотря на общую мразотность, идиотом не был, и серебристые пятна зелья под повязкой распознал бы сразу. А узнай он, что следующее полнолуние Рома проведёт в волчьей шкуре, то тут же бы купил парню билет до дома, заставив распрощаться с академией; Сатиров, хоть и не являлся человеком, очень пренебрежительно относился к разного рода «полукровкам»: оборотням, кентаврам, феям, нимфам и прочим. Эта его черта характера особенно бесила преподавателей, но ничего поделать они не могли.

Сам же Рома, кажется, смирился со своим проклятьем, радуясь что «это лишь на одну ночь раз в месяц». Нельзя было сказать, что парень не нервничал – знакомых вервольфов у него не было, а книги мало писали о личных переживаниях проклятых. Так что обо всей ситуации у Каратеева имелось смутное представление, словно он, подобно Игорю Воронцову, должен был просто встать на четвереньки, съёжиться и обрасти шерстью. «Будь, что будет, плевать!» – подумал Рома через пару дней после трагедии в лесу, и начал жить обычной жизнью, предоставив преподавателям самим разбираться с местом для превращения и прочим сопутствующим геморроем.

Игорь шёл на поправку – это было видно по тому, как парень отказывался соблюдать постельный режим, на одной ноге прыгая по палате и коридору, отчего-то так и не сладив с костылями, а может, подсознательно не желая к ним привыкать, словно боялся, что звериная натура не даст мази работать, как надо. Страх этот, впрочем, тоже был совершенно напрасным – как верно заметила Даша, мышцы и кости собаки не отличались от мышц и костей человека, и за неделю нога парня восстановилась почти до половины.

Если Роме и Игорю сейчас по всем канонам было положено бить баклуши, то вот Белла и Даша, напротив, без дела не сидели – они часами торчали в душном помещении библиотеки, перечитывая всю найденную литературу о верфольфах, в поисках средства, которое бы хоть немного облегчило участь Ромы. Через четыре дня упорства такое средство было наконец-то найдено: Оборотническое зелье. Суть его состояла в том, что человек, выпивая такое снадобье, на три часа становился как бы зверем в человеческой шкуре. То есть, он мог спокойно понимать язык животного и угадывать его повадки. Этого было достаточно, чтобы вервольф на тебя не кинулся, а при необходимости его можно было даже успокоить.

Пробный вариант сварили почти сразу, и результат ошеломил – целых три часа Даша и Белла не могли отойти от унитаза. Вечером, когда желудок и кишки наконец-то перестало закручивать узлами, девушки ещё раз внимательно перечитали состав и технологию приготовления, обнаружив пару нюансов. Во-первых, кровь, что входила в состав: они капнули по капле в общий котёл, а нужно было на порцию. Чья кровь, тот и пьёт. Во-вторых, загвоздка была и в помешивании – размешивать зелье ровно тридцать раз по часовой стрелке, а в конце, перед тем, как снять с огня, единожды промешать против.