Я, видимо, не обладал изощренным слухом и имитационными способностями, поэтому поначалу дела мои в этом плане шли не лучшим образом. Однако ко всему адаптируешься и находишь после массы проб и ошибок выход из положения. Я решал проблему простым нахрапом, то есть, хотя до раскладушки дело и не дошло, времени за этой толстенной обшитой дверью проводил очень даже много и в итоге практически все заучивал наизусть после, говоря без преувеличения, сотен прослушиваний и повторений изучаемых текстов.

Надо откровенно сказать, что методы преподавания нам всех этих материалов были примитивными и не основывались на методике обучения произношению с использованием элементарных фонетических знаний. Сравнить положение дел с подходом к нашему обучению английскому произношению можно с обучением игре на музыкальном инструменте без знания нот и элементарного сольфеджио. Только на слух. В такой обстановке и после долгих страданий (без преувеличения!) я выработал свою доморощенную систему тональных знаков при разметке интонации прослушиваемых текстов, тем и обходился. Должен отметить в скобках, что период своих «мучений» с коррективным курсом я хорошо запомнил и, когда лет семь спустя, уже в Казанском пединституте, работал со своими студентами над произношением, пошел «иным путем». Он лег в основу моего диссертационного исследования, защищенного в Москве в 1983 году, и соответствующих, разработанных в этой связи учебных материалов.

Со временем я приноровился к требованиям, причудам и методам Варвары Сидоровны, и дела у комрада Гизатуллина начали выправляться – он стал учиться прилично.

Занятия по латинскому языку у нас вела застенчивая, молоденькая и очень привлекательная девушка, думаю, только что окончившая институт и оставленная преподавать в родной альма-матер. Она волновалась и краснела по всякому поводу, ну а мы, как настоящие мужчины, делали вид, что ничего не замечаем и с серьезными лицами внимали ее объяснениям склонения латинских существительных и прочих премудростей этого древнего мертвого языка.

Я уверен, она нам объясняла, что латинский язык сравним с математикой и что на его примере можно понять, как языки устроены и как они могут функционировать. Но это как-то не отложилось в моей памяти, а вот что отложилось, так это таблицы склонений существительных латинского языка и требование их запомнить. Зачем, до сих пор понять не могу. Достаточно было объяснить, что существует система изменения окончаний слов в зависимости от функции слов в предложении и взаимоотношений между словами в нем, затем провести параллели с русским языком и заключить, что все языки имеют систему, где слова в предложениях взаимодействуют между собой, что отражается в изменении их формы. И все. Были и задания переводить древние, покрытые плесенью латинские тексты, повествующие о подвигах царей и походах Цезаря. Эти упражнения давались мне очень трудно, потому что, думаю, как и во многих иных случаях, мы не располагали достаточной информацией для выполнения задания.

Курс латинского языка преподавался только один семестр, и для получения зачета требовалось выучить сто латинских сентенций или крылатых выражений. Уверен, что они были выучены и зачет успешно сдан, поскольку спустя пятьдесят пять лет я все еще помню две сентенции из этих ста: Festina lente (Спеши медленно) и Per aspera ad astra (Через тернии к звездам). При общении с женой, особенно когда мы спорим о чем-либо, я вставляю эти две фразы при каждом удобном случае, чтобы привести ее в недоумение, ведь, как правило, прекрасная половина «права во всем» и моя жена в этом отношении не исключение, конечно. А вот с латинским она как-то хромает, и, хотя я уже тридцать с лишним лет нет-нет да и вставлю одну из этих двух сентенций в наши дискуссии, супруга всякий раз просит: «Не поняла, повтори! Что там festina? О чем это ты?» «Ага! Наконец-то! Наша взяла!» – я втихаря торжествую.

Курс «Введение в языкознание» читал преподаватель очень скромной наружности, но, по слухам, исключительно талантливый и знающий лектор, который, несмотря на все свои знания, осведомленность и подготовку так и не защитил диссертацию, потому что никак не смог собраться для этого, во многом очень процессуального, действа. Ходили слухи, что он питал слабость к спиртному, но какие только слухи не гуляют! Если всем верить, учиться будет не у кого, думал я.

Основной учебник, рекомендованный к курсу лекций, был очень почитаемой книгой известного ученого А. А. Реформатского – «Введение в языкознание». К 1967 году она уже неоднократно переиздавалась и подлежала детальному изучению, если ты хотел разобраться в предмете. Знакомство с ней оказалось увлекательным, потому что книга была написана в формате учебника с ориентацией на начинающего филолога и содержала большое количество интересных фактов и ссылок. Вместе с тем, в соответствии с требованиями того времени, языкознание как общественная наука была идеологизирована до предела и следовала обязательной дифференциации между надстроечными и базисными понятиями, доказывающими, наряду с массой иных философских выкладок, преимущество материалистического марксистко-ленинского понимания лингвистики как науки. Это добавляло дополнительные «загогулины» при изложении всех аспектов данного предмета.

Должен признать, что понимать все из материала лекций по лингвистике и следить за ходом изложения предмета для меня было очень сложно. Думается, это было проявлением той же «мелководности» моего общего развития, которую я ощущал еще в школе. Хотя я и прилагал нечеловеческие усилия, чтобы подтянуться в этом плане, находясь в процессе постоянного обучения, но мое движение к цели замедлялось тем, что цель постоянно отдалялась от меня. Подвижки имелись, но не настолько значительные, чтобы в одночасье сравняться с моими однокурсниками и начать чувствовать себя комфортно на лекциях. Я никогда никому не жаловался на испытываемые трудности. Признавать свои слабости всегда трудно, к тому же в те времена не существовало какой-то системы помощи студентам, если им было сложно справляться с курсом обучения. Надеяться приходилось только на себя и страдать тоже в одиночку.

Введение в лингвистику как предмет, безусловно, было очень интересным и по определению представляло собой один из основополагающих кирпичиков общего филологического образования языковеда – переводчика или преподавателя языков. Думается, что таким студентам, как я, не хватало пропедевтического курса о технологии учения в вузе: как слушать лекции – конспектировать или нет, если да, то, что записывать; как готовиться к семинарским занятиям и как составлять конспекты прочитанных материалов, и т. д. и т. п. Казалось бы, это элементарные, само собой разумеющиеся вещи, но, как оказалось, для некоторых они представляли еще один вызов в дополнении к трудностям с материалами преподаваемых курсов. В итоге, конечно, со временем все приспосабливаются так или иначе к тому, как решать эти вопросы технологии учения, но для меня это был поистине тернистый путь. Иногда студенты бросают институт или университет после семестра-другого. Может быть, подобное случается в результате прочих причин и потому, что они не смогли сориентироваться, как надо учиться. В моем случае, исходя из моего понимания, трудности надо было преодолевать, и я… засучивал рукава еще выше.

Могу предположить, что мой брат, который поступил в Казанский авиационный институт году в 1965-м, не справился, возможно, именно с подобного рода трудностями и после первого курса оставил институт, потому что не мог осилить курс обучения. Не знаю всех деталей этой истории, но уверен: мои родители не могли не заметить, что их старший сын был не очень доволен своими институтскими делами. Имели место, наверное, и обсуждения за семейным ужином этих проблем и как-то брату пытались помочь советом или иной моральной поддержкой. Однако ничего не помогло, и Раис, к сожалению, оставил КАИ, будучи при этом удивительно способным малым. А наши родители, хотя и были любящими и заботливыми, но увы, не смогли в этой истории дать моему брату нужного совета, помощи или поддержки. Они просто не знали, как это сделать, поскольку не обладали необходимыми интеллектуальными знаниями и подготовкой, чтобы выделить проблему и помочь брату справиться с ней.