Я, как и все профессионалы своего дела, всегда восхищался мастерством Виктора Михайловича, но больше всего меня поражал его исключительно аутентичный акцент юго-запада Англии. То, как он мог достичь такого безупречного английского произношения, оставалось загадкой для меня, пока я не прочитал его воспоминания, опубликованные в середине девяностых годов прошлого века. Как оказалось, его отец был сотрудником ГРУ и работал «шпионом» в Соединенных Штатах. Известно, что успех такой засекреченной деятельности, к тому же в чужой стране, во многом зависит от умения выдавать себя не за того, кто ты есть, а совсем за другого. Это означает, что в дополнение к прекрасным актерским данным твой выговор не должен вызывать вопросов, к которым ваш покорный слуга уже привык за тридцать лет жизни в англоязычной стране, типа: «А вы случайно не из Германии, сэр?» Я считаю это своего рода комплиментом, потому что, по крайней мере, смог замаскировать свой «нижегородский английский». Мама же Виктора Михайловича работала в Торгпредстве СССР в Великобритании перед началом Второй мировой войны, и они жили в Лондоне. Вите было семь лет, когда началась война в 1939 году, и он, естественно, ходил в местную школу. Как описывает он сам в своих воспоминаниях, после начала войны началась «Битва за Великобританию» (Battle for Britain): воздушное противостояние между бомбардировщиками люфтваффе, подвергавшими массированным атакам Британские острова, и Royal Air Force (ВВС Великобритании). В сложившейся ситуации мать Вити не могла возвратиться в СССР и вынужденно осталась с сыном в Англии до конца войны. Естественно, мальчик ходил в школу, как и все его английские сверстники, последующие пять лет. Более того, согласно описаниям того времени в мемуарах, после школы, до возвращения мамы с работы, за Витей присматривали их соседи по улице – семья лондонского почтальона.
Говоря обобщенно, Виктор Михайлович провел очень важные годы, связанные с формированием индивидуальных языковых характеристик, в англоязычной среде. Научно доказано, что в возрасте до одиннадцати-двенадцати лет, при погружении в иноязычную языковую среду, приобретается абсолютно аутентичное владение этим языком. Чем старше возраст обучаемого, тем сложнее избавиться от акцента первого (родного) языка. Приобретенная языковая способность в раннем возрасте не теряется точно так же, как умение кататься на велосипеде. Отсюда понятно, почему Виктор Михайлович всю жизнь говорил по-английски в совершенстве, не отличаясь выговором от жителя Лондона.
Не могу не привести в контексте овладения языком и его особенностями истории, случившейся с моим сыном Максимом, когда ему было три годика. Не думаю, что он помнит, как во время моей командировки в Египетскую Арабскую Республику (АРЕ) за ним, как и за юным Витей, присматривали чужие люди, потому что мы с его мамой уходили на весь день на работу. Однако, если Витя оставался в семье англичан, то за Максимом присматривала жена одного из моих коллег по работе, у которой росли два своих мальчика примерно одного возраста с Максимом; конечно же, они были русскоязычной советской семьей, приехавшей из какого-то города Западной Сибири, сейчас не припомню – Иркутска или Красноярска. Мы были очень признательны этим людям за заботу о нашем сыне, потому что их помощь дала возможность маме Максима поработать переводчиком тоже, в коем качестве и я был послан на Египетский алюминиевый завод в 1978 году. Пробыли мы там два незабываемых года, которые я всегда называю самыми счастливыми в моей жизни.
По окончании командировки в АРЕ мы вернулись в Казань, и Максим пошел в местный детский садик в тридцать девятом квартале, куда удалось его пристроить не без помощи «шарма», приобретенного мной в Северной Африке, и коробки цветных фломастеров, с благодарностью принятых заведующей на баланс детского сада. Я продолжил работу в пединституте, а Максим постепенно привыкал к своему новому садику, расположенному через дорогу от дома. Все там вроде бы шло хорошо, как вдруг однажды воспитательница группы, в которую ходил Максим, заметила моей супруге, что надо бы нам поменьше использовать нецензурную лексику дома в присутствии мальчика, потому что он, говоря попросту, матерится в садике как сапожник и это не очень хорошо. Если кто знал маму Максима, помнят, что нецензурная лексика не была ей знакома, да и я не мог допустить фривольности в своих выражениях дома. Нетрудно догадаться, при всем уважении к моим добрым сибирским друзьям, откуда наш четырехлетний Максимка набрался «перлов» русской выразительности. Интересно, на что бы жаловалась воспитательница Максима, если бы за ним в Египте присматривала арабская семья?
И последнее в этом отступлении из уст профессионального педагога: степень владения любым языком, будь то в контексте родного языка или иностранного, всегда относительна. С иностранным языком главное – научиться доводить свой коммуникативный замысел без смысловых искажений и адекватно декодировать воспринимаемое на слух или на письме.
Тоненькая книжица коррективного курса английского языка, написанная Г. И. Винолозовой, была набором разнообразных упражнений по работе над базовыми структурами английского языка, с упором на произношение. Варавара Сидоровна заставляла нас часами сидеть в лингафонном кабинете: слушать и повторять бесконечные столбики слов, нудно и бесконечно произносить, заучивать наизусть – с целью достижения приемлемого уровня произношения. Иначе говоря, нам нужно было научиться имитировать образцовое произношение материала. Изнурительная, но чрезвычайно полезная работа, что и говорить. Уже много лет спустя, когда я сам серьезно стал заниматься вопросами методики преподавания английского произношения, без особого удивления обнаружил, что все эти так называемые «доморощенные» ГГПИИЯевские учебные материалы были ничем иным, как скопированными и слегка адаптированными упражнениями из учебников ведущих английских методистов английского языка как иностранного. И нет в этом ничего зазорного, дорогие товарищи! А зачем изобретать велосипед?!
Особое место в жизни всех студентов Иняза занимала так называемая звуковая лаборатория. Ее дверь, обитая толстым слоем звуконепроницаемого материала и обшитая коричневым дерматином, вела в большую комнату с несчетным количеством кабинок, в которых были установлены огромные, размером со скромный шкаф, магнитофоны. Это были катушечные монстры, очень дурно спроектированные людьми, которые совсем не понимали, что значит продолжительное время работать с такими устройствами: установленные в них электромоторы были настолько мощными и высокоскоростными, что магнитная лента постоянно рвалась и ее то и дело приходилось склеивать уксусной кислотой, маленькие скляночки с которой были расставлены на перегородках между рабочими кабинами по всей лаборатории. Вдоль всей стены, обращенной к кабинкам, тянулись длинные стеллажи с сотнями коробочек, содержащими рабочие записи для студентов. Лаборантка выдавала кассеты под залог студенческого билета – работай себе на всю катушку. Сразу после занятий у входа в лабораторию выстраивалась длинная очередь желающих «отслушаться», и иногда приходилось выстаивать подолгу, чтобы попасть в лабораторию.
Помнится, она работала часов до восьми вечера, так что со временем вырабатывался более рациональный подход к тому, когда посещать это «святое место», чтобы не терять время в очередях. Должен признать, что эта звуковая лаборатория занимала особое место в моей студенческой жизни, поскольку часы, которые я там проводил, говоря образно, «не счесть и словами не выразить». Практически все тренировочные упражнения в наших пособиях были записаны на магнитную ленту, и их можно было прослушать при подготовке к занятиям. Наша преподавательница признавала только стопроцентное имитирование записей на магнитной ленте, и любое отклонение от образцового чтения или произношения жестко отвергалось как неприемлемое. Приговор мог быть беспощадным: «Что же вы, комрад (товарищ) Гизатуллин (нас всех там называли «товарищами»), врете на каждой ноте? Неужели времени не нашли для работы в лаборатории? Неважнецки ответили сегодня, садитесь, пожалуйста!» После такого вердикта пара часов, проведенных накануне в «долбаной» лаборатории, не в счет, думалось мне, так что придется с раскладушкой ходить туда.
