«И расступились берега…» И расступились берега, как расступаются туманы. И острова, и океаны открылись. Радуги дуга зажгла, как зажигают свечи мгновения и вглубь, и вширь. И вечным в нём противоречьем в долине не зацвёл имбирь. И не возникло натяженье между «возможно» и «уже». И резким самовыраженьем вдруг вспыхнул свет на этаже. И в ожиданье близкой бури умолк в долине чей-то плач о нецветении в лазури, восторженной, как пёстрый мяч. И о пронзившем вдруг решенье понять, уж если не простить невещий сон, невдохновенье, что можно только отпустить туда, где тайна, где туманы, где линий странная игра. Где острова и океаны, и – лунный свет как из ведра… «Уйти, пока молчат колокола…» Уйти, пока молчат колокола, и день ещё не задувает свечи. И праздник, что вчера ещё звала, закончился. И он, увы, не вечен. И вот уже разбуженный волчок кружится то невидимо, то зримо, и вольный парус, кем-то не любимый, повис в безветрии, как сломанный смычок. Уйти, пока кружится голова, пока ещё друг друга зримой нитью мы продолжаем. И молчат слова, не следуя случайному наитью. И соглядатай времени, петух, бесшумно дремлет на своём насесте. Пока огонь в камине не потух. Пока свеча на том же самом месте. И ни о чём не ведает молва — начало дня таит остаток ночи. И нет пути прямее и короче — уйти, пока любовь ещё жива… «Забрезжит новый день и, размыкая вежды…» Забрезжит новый день и, размыкая вежды, свой светлый взор на дали заструит. И чей-то взгляд, исполненный надежды, о чём-то главном с ним заговорит. И тайной думы неумолчный говор не потревожит тайной тишины, где день за днём судеб неслышный сговор мешает в склянке бдения и сны. И будто нет ни злобствующей бури, ни мора, ни огня, ни саранчи, ни ласковых посулов злобных курий — нигде вокруг, хоть сотни вёрст скачи… И только – освящённая надежда, открытый миру и пространству взгляд… И Третий Рим светло и НЕИЗБЕЖНО стоит, как сотни сотен лет назад… «Ущербная Луна. И над Босфором сизым…» Ущербная Луна. И над Босфором сизым предутренней порой струится сизый свет. И тайный чёлн, влекомый лёгким бризом, скользнул в волну, минуя минарет. Крест на Крест – Храм. Три слова верным людям — Даст бог, вернёмся… Тишина в ответ. – А налетят? – Ступайте. Мы остудим… Даст Бог, вернётесь, – шелестнуло вслед. Чёлн исчезал и появлялся снова. И, увернувшись, обходил волну. Писания спасительное слово вело их через море. И одну, всего одну молитву говорили. Она была негромка и проста. Не о себе. Не для себя просили. Просили об одном: Спасти Христа… Константинополь не глядел укором — не ведал тайны до поры Коран. С Московского Вселенского Собора вернулись братья с вестью от христиан. И высились повсюду минареты, Святой Софии застилая свет. Но свет иной нарушил эти меты — Великий древних пращуров завет — стояние во тьме. Долготерпенье. Хранящие безмолвие уста. И – тихая забота о моленье, спасавшем в каждом своего Христа. «Все краски мира вспыхнут вдруг, когда…»
Все краски мира вспыхнут вдруг, когда ты молча остановишься у двери. И будешь так стоять, пока я ужин не соберу. И, на тебя не глядя, не уроню случившуюся склянку, в которой я хранила равновесье… И от потери глаз поднять не смея, замру затем, чтоб дух перевести. Слегка качнувшись, он со мною вместе вдруг кротким станет, чтоб не повиниться, но подчиниться простоте сюжета, в котором оживают краски мира, когда незрячий папоротник утром Купальной ночи вдруг глаза откроет. И самой некрасивой из подружек достанется на миг цветок пурпурный… Когда зелёно-жёлтое созвездье окрасится малиновым рассветом и золотистый дождь прольётся ливнем на ложе вожделенное Данаи… Когда Земля грозит остановиться. Должно, затем, что я разбила склянку… И всё стою, не поднимая глаз… Вот как сейчас… Мосты Кёнигсберга Пройти по всем семи мостам, не возвратившись дважды. Узнать, увидеть, доказать другим и самому… Математический завет не выполнен. Но каждый надеется, что повезёт ему… Теорема Эйлера Ганзейский мост Осторожно иду, как в вечность, где закутано в быль былое. Где дневные погасли звёзды, а ночных – будто вовсе нет. Ненароком упали с неба… А над самою головою — над Альтштадтом и над рекою, зеленея, встаёт рассвет. И увиделись над волною разноцветных морей штандарты. Неизвестных земель посланцы (предложенье рождает спрос) — воск и ткани, меха и мёды, шкуры, пряности, померанцы. И – янтарь, этот торг и праздник — всё шумливый Ганзейский мост. Лавки, лавочки… Гимн на башне. Яркий полдень труба играет. Жив и ныне тот день вчерашний, за которым – уже судьба… Будто резкий звонок в передней, и, сорвавшись, секунды тают… Говори со мной, день последний. Не спеши уходить, труба. Говори со мной, день погожий, обо всём, о чём знать хочу… Говори со мной, если сможешь… Даже если я замолчу. |
