Удар, удар еще удар, еще удар и вот, Борис Будкеев Краснодар проводит апперкот, вот он зажал меня в углу, вот я едва ушел, и вот лежу и на полу и мне не хорошо. Вот под эту песенку Владимира Семеновича Высоцкого, зазвучавшей у меня в голове, как только мы приступили к поединку мы с Сигмаром и дубасили друг друга.

В этот раз я не пытался противопоставить быстроту и ловкость силе. Только напор, только хардкор. Кулак против кулака. Мы от души дубасили друг друга. Вокруг стоял шум и гам. Воины активно нас подбадривали. Когда еще увидись своего хёвдинга в драке, а тут такое развлечение.

Кровь из рассеченной брови заливала мне лицо. Видок у меня, наверное, был в самый раз для стереотипного свирепого северного воина. Видок у Сигмара был подстать. Один глаз совсем заплыл, второй превратился в щелочку, но силы и задора это в нем не убавило. Он все также быстро и что самое главное точно махал кулаками. Я старался от него не отставать.

Очередной мой удар со стороны заплывшего глаза наконец его добил. Ноги Сигмара подкосились. Его размашистый удар повел тело по кругу, ноги его заплелись, и он рухнул на снег, перемешанный нашими ногами с землей в рыхлую кашу.

Я сам еле стоял на ногах. В глазах плавали цветные пятна, в ушах шумело. Высоцкий хриплым голосом повторял и повторял: - и думал Будкеев мне ребра круша, что жить хорошо и что жизнь хороша. С этими словами я был полностью согласен. Жизнь хороша.

Я протянул руку и помог Везунчику подняться.

- Вот медвежонок и стал настоящим медведем, - прохрипел он, - за это надо выпить.

Его слова, окружающие поддержали радостным ревом.

Почему каждое утро в доме Сигмара обязательно начинается с похмелья? Ладно не каждое, но очень часто. Я с трудом оторвал голову от импровизированной подушки из скомканного плаща. Интересно, а выражение «во рту кошки насрали» у северян имеет какую-то связь с кошками из упряжки богини Фрейи? Так-то все логично получается. Занимайтесь любовью, а не войной.

Я выбрался из-под теплой шкуры. За ночь в доме Сигмара сотня луженых глоток, выкушала весь кислород и наполнила воздух ядреным запахом перегара. Как я этим ночью дышал? Попытка сделать глубокий вдох мгновенно вызвала спазм в желудке. Зажав рот ладонью, я устремился наружу.

Благодать. Свежий воздух мгновенно расслабил сведенные в тугой узел мышцы и ослабил давление на желудок. Правда давить теперь стало чуть ниже. Я побежал до ветру. У ворот маячили фигуры сторожей. Хоть кто-то проявил бдительность и позаботился о безопасности.

Я привел себя в порядок. Я понимаю, что северяне на блюющего, рыгающего и пускающего ветры вождя смотрят сквозь пальцы, но мне так делать неудобно. Вождь всегда должен оставаться вождем.

Я подозвал одного из сторожей. Тишину холодного северного утра разорвал хриплый и тягучий звук боевого рога. Вставай красавица, проснись, открой сомкнуты негой взоры. Выбирающиеся на белый свет из дома Сигмара воины явно не выглядели как красавицы. Ну ничего свежий воздух, водные процедуры и горячий завтрак вернут им розовые щечки, блеск в глазах и желание жить.

Утренние сумерки расцветились отблесками восходящего светила, когда мы дружными рядами по три человека покинули двор Сигмара Везунчика. Трелли по максимуму разобрали построенные нами лежаки и сложили доски в сарае. Соседям конечно не повезло, хотя в Средневековье все встают рано. Так что все в порядке.

Наше шествие по улицам Годхавна вызвало интерес патрулей и собак. Первые увидев наше знамя, которое гордо реяло над нами, в руках несущего его Хвидульфа сразу теряли к нам интерес. Вторые же передавали нас по цепочке. Каждая собака провожала нас вдоль своего забора оглашая округу истошным лаем. Если после строительных работ кто-то и продолжил спать, то вот после такого собачьего концерта спящих точно не осталось.

Стража на западных воротах поспешила открыть створки, чтобы мы поскорее избавили город от своего присутствия. И я их вполне понимаю. Утренний сон на посту – это святое. Постой всю ночь в карауле узнаешь тяжелую правду сторожевой жизни.

Мы двинулись прочь от города. Скаллагрим сказал, что лагерь конунга не очень далеко от города. Не очень это сколько. Я бы все-таки разместил лагерь подальше, но кто меня спрашивает. Ночью небо расщедрилось на снежок и теперь от слегка поскрипывал под ногами у первых шеренг. Дальше ноги множества бойцов превращали его в грязное серо-бурое месиво. Вот так и летит псу под хвост вся маскировка. Хотя мы особо и не скрывались.

Я не думаю, что местные разбойники, получив в соседство такое количество вооруженных людей вздумают шалить на дорогах. Они разбойники, а не дебилы. Хотя нет, некоторые кажется все-таки дебилы. Красноречивым подтверждением моих размышлений стали раскачивающиеся на ветках раскидистого дуба, еще до конца, не избавившегося от жухлой листвы, три частично обглоданных трупа. Не уверен, что северяне именно так расправлялись с разбойниками, но картинка внушала инстинктивный трепет и желание задуматься о правильности своей деятельности. Хотя кого и когда это останавливало?

Одно время дорожная полиция выставляла около своих стационарных постов визуальные свидетельства о необходимости соблюдать скоростной режим в виде искореженных после аварий автомобилей. Многих ли лихачей это заставило изменить свое поведение на дороге? Если судить по статистике дорожных происшествий, то нет.

Мы оставили дерево висельников позади и продолжили путь по дороге. Вариантов промахнуться мимо лагеря у нас не было. Дорога-то одна. Это темные века, дорожное строительство пока не в приоритете. На континенте пользуются наследием империи галатов, да ромеи потихоньку обустраивают имеющиеся пути. Хотя и сильно в этом усердствуют. Хорошие дороги — это не только удобство перемещения своих граждан, это еще и удобные пути для захватчиков. Тугары будут очень благодарны ромеям, когда их конница нескончаемым потоком устремится по ним в самое сердце их страны грабя и убивая.

У Сапковского в цикле про ведьмака Геральта было описание приближения к военному лагерю. Там героев издали встретили неотъемлемые него запахи в виде человеческого дерьма и квашенной капусты. На севере с капустой было туговато, основным блюдом была рыба, приготовленная тысячей разных способов. Поэтому нас встретил запах дерьма и рыбы. Вот даже затрудняюсь сказать, что хуже.

Дорогу перегораживала засека из сваленных деревьев, за которой был оборудован помост для лучников. Навстречу нам выступили несколько воинов в цветах конунга.

- Кто такие, назовитесь! – раздалось вполне ожидаемое приветствие.

Лезть в бутылку, требовать, чтобы воин разул глаза, подкрепляя это замечанием, что начальство надо знать в лицо я не стал. Бреки возглавлял нашу колонну, ему и выпала честь общаться с людьми конунга.

- Хёвдинг острова Исэй Андбьёрн Ингварсон по прозвищу Белый медведь со своими людьми, - ответил он на требование стражи.

Я заметил, как воин пробежал глазами по доспехам Бреки. В глазах мелькнула зависть, его вооружение явно уступало по своему качеству, увиденному им. Но вида он не подал. Он махнул рукой и в засеке появился проход.

- Как дойдете до лагеря сразу сворачивайте налево на свободное поле, - пояснил воин, - на нем конунг будет проводить смотр войск.

Налево, так налево. Для прохода через засеку пришлось перестраиваться. В свободное пространство проходил только один человек. Мы справились четко. Я прям залюбовался. Выучка, выучка и еще раз выучка, вот что отличает регулярное войско от ополчения.

Вскоре мы добрались до лагеря. Как и обещал стражник слева открылось обширное пространство, на которое мы и свернули. Оставаться с самого краю я не стал. Не по Сеньке шапка. С краю выстроят свои хирды ярлы, потом хёвдинги, потом тэны и наемники.

По полю смотра бродили кучки воинов и треллов. К нам подскочил воин, уточнил кто мы и откуда и приказал следовать за ним. Он отвел нас на наше место, где нам предстояло предстать пред светлые очи нашего конунга. Причем светлые в отношении нашего конунга – это не иносказание. Глаза у него были серые, что на островах не редкость. Гораздо труднее найти человека с карими глазами.