— Я поем и уйду, — сразу сказал я, но один из них противно ухмыльнулся.

— Можешь не спешить, дружок, — его голос был таким прокуренным, что я еле понимал, что именно он говорил. — И мы не торопимся.

Его свита закивала, многозначительно переглядываясь. Тогда я понял, что выйти живым за двери этого трактира мне вряд ли удастся. Хотя в тот вечер и эта мысль стала ошибочной.

Я доел. Как они и посоветовали, не торопясь. Помню, как застрял у меня в горле последний кусок, и мне пришлось влить в себя почти всё вино, чтобы протолкнуть мясо. Мне было все равно, что со мной будет, поэтому я не боялся напиться.

Мне это вполне удалось, скажу я Тебе. Я был пьян, и им не составило труда меня скрутить. Скажу честно, я и не пытался сопротивляться. Алкоголь, вопреки моим надеждам, не залечил раны. Наоборот, обнажил всё, что болело, и присыпал солью, да. Втайне я надеялся, что они сделают то, что уже происходило со мной сотни раз.

— Только в этот раз наверняка, — давал я своим конвоирам пьяные наставления. — Когда сдохну, сожгите.

— Ты вурдалак, что ли? — спросил паренёк, которому с виду было едва ли больше, чем мне.

— Хуже, — честно ответил я, за что получил неплохой удар по печени.

— Меньше его слушай, Дэрги.

Дэрги больше со мной не говорил, но так старательно косился, что я был уверен, что в тот момент он старательно примерял на меня роли хуже вурдалака.

Мы шли довольно долго. Или просто мне так показалось оттого, что меня нещадно тошнило — в физических ощущениях вино тоже не оправдало моих ожиданий. Путь наш закончился в пустом и огромном сарае, посреди которого располагалась приличных размеров клетка.

— В клетку не пойду, — сразу заартачился я. — Сожгите сразу.

— Кого это вы мне привели?

Откуда-то из темноты показался невысокий, худощавый мужчина. Он не напугал меня тогда. Он был ниже меня, уже в плечах, да и вообще, что меня могло напугать после всего, что со мной было?

Но потом я увидел его глаза. Да… Нет, я не испугался, конечно. Не потому, что такой бесстрашный, а потому что, похоже, та штука во мне, которая вырабатывает страх, поломалась. Так вот, его глаза были мёртвыми, Господи. Если бы вурдалаки и впрямь существовали, то они точно выглядели бы так же. Это потом я понял, что такие глаза бывают у тех, кто умер внутри. Кто почти вурдалак, пусть и метафорически. Это потом я потом понял, что я такой же вурдалак, как и он. А, может, и вправду хуже.

— Боец новый для тебя, Эйнер, — стушевался под мёртвым взглядом главный из этой четвёрки. — Молодой, жилистый, пару лет и вырастет в зверя.

— Плохой боец, — Эйнер смотрел мне прямо в глаза, и я собрал всю свою пьяную волю в кулак, чтобы не отвести взгляд. — Жить не хочет. Тот, кто жить не хочет, плохо дерётся.

— Так это… — не растерялся парень. — На убой тогда.

— На убой, говоришь? — мужчина подошёл ко мне ближе, стал рассматривать, словно я конь на ярмарке.

Парни молчали, глупо переглядывались и топтались в стороне, ожидая вердикта. И я ждал. Я понимал, что, раз я не устраиваю его в качестве бойца, сейчас он меня убьёт. Или не сейчас, а чуть попозже. Выпустит на убой в клетку с каким-нибудь бойцом. Хотел ли я этого? Да, пожалуй. Смерть виделась мне избавлением от опостылевшей жизни. От всего, с чем, мне казалось, я перестал справляться.

— Пусть проспится, — наконец, сказал он. — Может быть, загнанный зверь — это именно то, что мне сейчас нужно.

Как Ты уже понял, мне везло, как утопленнику. Хотя, если подумать, утопленнику везло все же немного больше. Ведь для того, кто уже утонул, страдания прекращаются. А я тонул постоянно. Постоянно в мои лёгкие вливалась мутная вода реальности, вытесняла воздух, заполняла внутренности… Постоянно я захлёбывался, но никак не мог утонуть.

Ронни

Эйнер был главарём местной банды и устроителем подпольных боёв. Он всегда находился в поиске новичков, потому что зрителей нужно было чем-то удивлять. Смерти бойцов — чем не удивление? Бои шли только на смерть и никак иначе, и находились они ровно на таком расстоянии от столицы, чтобы не вызывать недовольство короля, и чтобы королю недалеко было добираться, если он всё же возжелает посетить сие великосветское мероприятие. А он порой желал, как и не венценосные особы Энтелона.

Надо признать, Эйнер был умён. Даже слишком. И моей бедой стало то, что он что-то во мне увидел. Это что-то исчислялось звонкими монетами, конечно же. Как делец с солидным опытом и незаменимой чуечкой, Эйнер разглядел во мне того, кто его озолотит.

Первым делом по своим каналам он узнал, не проходили ли в последнее время неподалёку отсюда обозы или ещё кто-нибудь, к кому мог бы приблудиться оборванец вроде меня. Конечно, очень скоро стало понятно, откуда именно я прибыл. Кроме того, оказалось, для энтелонской шпаны я не был таким уж и незаметным. Меня запомнили и вспомнили, кого именно я там разыскивал. Тогда я понял, что банды воюют только для вида, а на самом деле все они друг другу братья, а я был чужак. Эйнера снабжал информацией весь преступный мир столицы, и большая часть из представителей этого мира были рады оказать ему услугу в счёт имеющихся или будущих долгов.

А ещё Эйнер очень неплохо разбирался в людях. Поэтому он сделал всё возможное, чтобы я не свёл счёты со своей бредовой жизнью. За мной следили неусыпно, я был скован по рукам и ногам. В таких условиях покончить с собой смог бы только Темнейший. И то не факт. Когда он посетил меня в следующий раз (через несколько недель, если я правильно считал восходы), то сказал мне всего одно слово и дал мне всего одну вещь. Не просто слово — Её имя. Не просто вещь — перевязанный чёрной лентой локон белых, как снег, волос. И, как он и рассчитывал, я пошёл в клетку сам. Хоть Криста меня и не помнила, оставить её на растерзание банды головорезов я не мог.

Да, конечно, я знаю, что Ты думаешь. Если бы я сам прекратил всё это тогда, то никто бы не тронул мою малышку просто потому, что это потеряло бы смысл. Но Ты, Господи, веришь в это лишь потому, что никогда не имел дела с бандами. Ведь, как говорят? Того, кто убил, покидает Господь? Да, примерно так. Так вот, когда Ты покидаешь убийц (а в бандах худшие из них), Ты просто отворачиваешься, позволяя делать нам всё, что мы захотим. Всё, что ляжет на наши тёмные души. Ты не смотришь и не наказываешь нас, и мы считаем, что нам можно всё. Нам, демоны Тебя забери, можно всё!

Да… Прости, Господи… В общем, я был уверен, что, как только бы я отказался драться или сложил руки, мою малышку убили бы (и это в лучшем случае). Потому что могли это сделать, а не потому, что это имело смысл. Поэтому раз в десяток дней я выходил и дрался за неё. Хоть я и был от неё невозможно далеко, но я дрался за неё!

Эйнер не прогадал. Он действительно получил загнанного зверя, в котором не было ни страха, ни жалости. Да и от самой души, пожалуй, к тому времени не так уж много осталось. Этот зверь рвал всё на своём пути и, отлёживаясь в своей камере после боя, втайне представлял, как перегрызёт глотку своему хозяину. Всем хозяевам, которые когда-либо позволяли себе властвовать надо мной, если быть точным.

Конечно, сначала я подыхал без лей-линий. Каждый раз мне казалось, что на этот раз энергетический голод точно добьет меня. Но я собирал себя, вылепливал, как дети лепят кукол из глины, и, превозмогая всё, что только мог превозмочь, каждый раз заходил в клетку и побеждал. У меня просто не было выбора. Мне пришлось научиться убивать голыми руками. Спустя почти год я перестал представлять, как накидываю петлю из чистой энергии на шею Эйнера. Потому что от чистой энергии во мне осталась лишь лёгкая жажда и покалывание в запястьях. И без лей-линий я стал звездой. Бриллиантом в коллекции Эйнера. Я приносил просто баснословные деньги и стал известен по всей стране среди любителей нелегальных боёв. Меня называли Зверем. Брошенное вскользь слово прилипло ко мне как родное. Я никогда не проигрывал. Ведь ни у кого из тех, с кем я дрался, не было настолько весомых причин для убийства, как у меня. Я убивал, чтобы жила она. И, знаешь, я убил бы и сейчас, не моргнув, если бы это помогло…