— Крабы… — шепнула я в его губы.
Ещё один поцелуй.
— Хищные «Агашки»…
Константинидис расхохотался и уже по-настоящему прилип губами к моим, чуть не опрокинув бокал.
Мы летели на Бора-Бора в наш второй медовый месяц, точно подогнанный под годовщину первого. День в день, ровно год, назад мы так же бороздили небо в этом самом джете в направлении Индийского океана. С тех пор так много всего изменилось! После повторного свадебного празднования, прошедшего в тесном кругу обоих наших семейств, я окончательно переехала в Афины, перевелась на архитектурный факультет афинского политеха и поселилась в столичном особняке моего благоверного. Константинидисы, наконец, приняли и выбор сына, и меня, хотя об особой теплоте отношений говорить пока не приходилось. Впрочем, я к этому и не стремилась. Константинидис-старший был благодарен за то, что я помогла разоблачить его партнёра и сохранить компанию, и общался со мной вполне учтиво. Правда, матушка моего супруга, утрируя греческий акцент, когда впервые заговорила со мной на русском, выразила недоумение, для чего мне теперь учиться, имея такого мужа. Явная снисходительность в её голосе и весьма прозрачный подтекст, что единственный сын женился на Золушке, до этого брака не имевшей ни собственного будущего, ни шансов на выживание в большом и жестоком мире, меня задели. И, заверив, что от выбранного до замужества пути и, соответственно, учёбы отказываться не собираюсь, я завалила её таким количеством архитектурных терминов, что она забыла о фальшивом акценте, а под конец разговора даже милостиво назвала меня «дочерью». Константинидис, практически не вмешивавшийся в разговор, то и дело подносил к губам бокал или отворачивался, скрывая улыбку. Но было видно, что супруг страшно доволен тем, как его родители, по его собственному выражению, раз за разом «обламывали об меня зубы». Об этом, светясь от гордости, он сообщил, когда тем же вечером мы уединились в спальне фамильного особняка на Санторини. Бóльшую часть времени Константинидисы-старшие проводили именно в нём или в Тоскане, или на Лазурном берегу, где у них тоже были виллы, оставив особняк в Афинах в нашем полном распоряжении. Поначалу подобный разброс недвижимости приводил меня в замешательство. Но постепенно я свыклась с положением кирии Константинидис и, приняв все сопутствующие ему реалии, начала даже получать от всего этого удовольствие. Супруг веселился, наблюдая за моим «развитием в нужном направлении», как он это называл, и радовался, что теперь, наконец, не нужно спрашивать разрешения, чтобы «купить мне кофе» или сделать подарок. Зато тётушке Фофи, той самой, собиравшейся покатать мальчика по нашему супружескому ложу, моя «скромность» пришлась по душе. Не считая русских бабушки с дедушкой, которых мы с Константинидисом тоже навестили в Москве, с тётушкой Фофи я сдружилась больше, чем со всеми остальными родичами супруга. Немного раздражала только её навязчивая идея о наследнике — об этом она спрашивала всякий раз, когда меня видела. Однажды я пожаловалась на это сизигосу, хихикнув, что в ближайшее время «улюлюкать» с маленьким Константинидисом ей точно не грозит. Но супруг как-то странно передёрнул плечами и осторожно поинтересовался, какой именно срок я имею в виду, говоря о «ближайшем будущем»? Заподозрив неладное, я задала встречный вопрос, почему его это так заботит. На что тот, смущаясь и слегка запинаясь, признался, что, вообще-то, задумывался о нашем будущем потомстве уже не раз. Но понимает, что я ещё учусь и к материнству не очень готова, поэтому согласен терпеливо ждать… но хотел бы знать, сколько. Рассмеявшись, я заверила, что тоже хочу посмотреть на маленького «Кирёныша» или маленькую «Киряшку», и торжественно пообещала одарить его потомством до появления у него первых седых волос. Шутливый тон вроде бы развеселил супруга — он рассмеялся, но было понятно, что к разговору «по-взрослому» мы вернёмся очень скоро. Что ж… почему бы и нет? Как только получу диплом.
А пока, полностью перейдя в модус «развлечение и отдых», мы собирались просто «оторваться» по полной на островах Французской Полинезии. Бора-Бора был лишь «перевалочным пунктом». Кроме этой «Жемчужины Тихого океана» — так Бора-Бора называют во всех туристических справочниках, мы собирались посетить Таити, главный остров Французской Полинезии, и диковатый Маупити, жители которого отказываются строить отели, чтобы сохранить его самобытность, и атолл[2] Манихи в архипелаге Туамоту, где выращивают чёрный жемчуг. А ещё можно отправиться на прогулку в традиционных каное-ваа, устроить пикник на одном из островков-моту, погонять на гидроциклах или понаблюдать за бурлящей подводной жизнью архипелага из стеклянной подлодки! Куда отправимся в этот раз, выбирал Константинидис, но едва увидев фото острова, я пришла в восторг.
— Кстати, — оторвавшись от губ супруга, я подхватила со столика отставленный бокал. — Если сейчас место медового месяца выбирал ты, следующий выбор за мной?
— Христос! Мне уже страшно! — покачал головой Константинидис.
— Не буду же я изводить собственного супруга, отца моих будущих детей! — оскорбилась я. — Тётушка Фофи меня не простит!
— Про отца и детей мне понравилось, — расплылся в довольной улыбке Константинидис. — С такими намерениями можешь заманить меня даже в Антарктиду!
— Антарктида как раз бы подошла — фауны там минимум.
Супруг сделал вид, что всерьёз задумался и, как бы между прочим, протянул:
— И Алекс туда точно не примчится, потому что ему, видите ли, по пути…
С Алексом весь прошедший год мы общались регулярно, но виделись всего раз. И тут, услышав о нашем путешествии, он ошарашил нас обоих, заявив, что как раз в это время будет по делам в Пекине и с удовольствием «завернёт» к нам «на островок» дня на три. Вообще, из Пекина на Бора-Бора лететь около половины суток. И сказать, что Французская Полинезия лежит по пути из Китая в Москву, тоже нельзя, даже если очень исковеркать географию. Но не успела я прийти в себя от шока после заявления Алекса, как родной супруг поверг меня в не меньший ступор, дав своё благосклонное согласие на приезд друга. А увидев мои округлившиеся глаза, просто дёрнул плечами: Алекс же не будет торчать рядом всё время. Ну, погоняем мы с ним на гидроциклах, сходим куда-нибудь вечером — и ладно. Но потом, после нескольких ехидных замечаний о путешествии Алекса «за тридевять земель», чтобы «полюбоваться на чужую жену», я поняла истинную причину уступчивости благоверного. Наверняка мой ушлый сизигос хотел попросту «покрасоваться» перед приятелем своим семейным счастьем, не исключено, что и вскользь упомянуть о намерении заиметь детей — чтобы у того раз и навсегда испарилась малейшая надежда в отношении меня.
— Может, к тому времени он и не захочет мотаться за нами по всему свету, — фыркнула я. — Найдёт себе кого-нибудь, кто будет путешествовать с ним.
— Меня удивляет, что до сих пор не нашёл, — буркнул Константинидис. — Обычно на поиски новой пассии у него уходила неделя-полторы. Надо же было так влипнуть… — и снисходительно фыркнул.
— Сам же влип, — повела я плечиком. — А он почему не мог?
— Потому что! — поразил весомым доводом супруг. — Мы с тобой… родственные души, понимаем друг друга с полуслова! Даже имена одинаковые — понятно же, что ты предназначена мне!
— Конечно! Разве можно пойти против одинаковости имён? — ужаснулась я.
— Хотя я влип раньше, чем об этом узнал, — проигнорировал моё поддразнивание Константинидис. — А вот ты…
Сузив глаза, он устремил на меня испытующий взгляд.
— Когда-нибудь скажешь, почему согласилась за меня выйти?
— Когда-нибудь обязательно! — пообещала я, торжественно подняв бокал. — Честное краснодарское!
Конечно, можно рассказать ему, как, возвращаясь с Санторини после горького объяснения с Тео, которого тогда считала единственной и неповторимой любовью всей моей жизни, я решила поквитаться с поспособствовавшим нашему расставанию миллиардером. Как поклялась себе, что заставлю его влюбиться в меня, а потом разобью его сердце, как он сделал это с моим, как я тогда думала. Как сильно он раздражал меня поначалу, и как долго я не могла принять очевидного факта, что умудрилась «влипнуть» в него сама. А, когда это признала, как сильно хотела его придушить. Да, всё это можно рассказать… Но зачем?
