Я усмехнулся и перевел эту усмешку в достаточно искреннюю улыбку, когда к нашему столу пришла женщина, владеющая пышными формами. Во всех отношениях. От нее несло домашним уютом и очагом, глаза были добрые.

-Смачнога, - кивнула она и мне и Пайку.

-Спасибо хозяйке, - ответил я и вытащил из кошелька серебряную монету. Она была одна. – Сдачи не нужоно. Удачи вам.

Женщина приняла монету и расцвела ещё сильнее. Она помахала мне округлой от мышц и сбитого жира рукой, после чего двинулась к стойке.

-Откуда знал, что монеты хватит? – бросил Пайк. – Я тебе не рассказывал…

-Мы были на рынке, - пожал я плечами. – Слышал, как торгаши ругались. Насколько я понял, одна серебренная монета, она же марка, стоит двадцати пяти медных по нынешнему курсу. Медная монета же называется лептой?

Стражник кивнул и обдул пенку с кружки пива.

-Ага. Одна золотая, он же сильс, это плюс минус двадцать восемь монет серебром. По прикидкам раскидал базарную стоимость еды, приплюсовал немного за обслуживание, налоги и желание хозяина на нас наживиться. Получилось около пятнадцати монет медью за наш ужин. Правильно?

-Ну… вроде. Может на пару медных больше, но в общем да, так, - Пайк благоговейно смотрел на меня и мне это нравилось. – Быстро ты это… меня матушка долго учила. У меня бошка… туго в общем. Забываю, если надо что-то запомнить. И запоминаю, когда не надо.

-Бывает, - выдал я и принялся прихлебывать рагу, которое приятно согревало рот и оседало на кончике языка соленым привкусом каких-то пряностей.

-Влад.

-М? – продолжая есть вопросил я.

-Ты точно не… не заберешь Ниссу?

-Насильно нет, - выдал я и вгрызся в кусок мяса. – У феня фил не хфатит, штоп её по лефнице потнять. – сглотнул. – Только если она сама захочет уйти, в чем я очень сомневаюсь. Насколько я понял, она своего алькова никогда и не покидала. Всегда на посту. Вечный страж.

-Угу, - грустно поник Пайк. – Я с ней пытался разговаривать. Она мне даже иногда отвечала. Мне думалось, она такая одинокая там. Такая… мне хотелось, чтобы она улыбнулась, хоть раз.

-У-у-у, - потянулся мой голос из кружки. – Как только ты берешь ответственность за настроение женщины на себя, в тот момент и становишься несчастным. Ты не клоун и не шут. Быть рядом, когда ей плохо, ещё никуда не шло. Но в остальном… когда-нибудь ты будешь скучать по времени без женщин, как скучал по времени с ними в их отсутствие. За нас, Пайк.

И мы чокнулись кружками. Слегка запоздало, но лучше поздно, чем никогда.

Допив до дна и культурно рыгнув, я почти пропустил тот момент, когда гвалт таверны стих и наполнился тревожной тишиной. В центре залы стоял один из знакомых мне рыцарей, на сей раз без шлема: он держал его под рукой. Подбородок высоко поднят, соколиные глаза обвели всех посетителей и он заговорил:

-Я и мои люди разыскивают человека! – свободная рука рыцаря поднялась и над ней возникла 3д проекция моего лица в тусклых, но ясных оттенках. - За убийство рыцаря Белой Мадонны, за побег из алькова Четырех Небес, за нарушение внутреннего распорядка Норвиля и сопротивление при задержании. Каждый кто видел этого человека имеет право явиться в поместье графини Силестии ван Дик и принести информацию о этом приступнике. При его поимке, любой из вас может рассчитывать на щедрость лорда Вайгена и на награду в размере пятисот монет золотом!

Тишина натянулась, как струна. Услышанное уже было не обычным слухом, который передался через знакомую знакомого его двоюродного брата. Это было что-то официальное, и это можно было обсудить. Люди принялись вглядываться в лица друг друга, а я напряг мышцы своего лица и шеи таким образом, чтобы их состарить. Этот прием работал намного лучше на людях среднего возраста, как мне говорил тот, кто этим навыком обладал, но выбирать не приходится. Капюшон, который я натянул на голову выглядел уместно, ибо просто дополнял мой образ, а не скрывал его.

Однако та самая пышная разносчица смотрела на меня. Мы встретились глазами, и какое-то время играли в напряженные гляделки. Закончились они тем, что она медленно отвела глаза и принялась вытирать стойку.

Рыцарь ушел, а я выдохнул. Очередной галоп по улицам Норвиля я бы не выдержал.

Я стоял среди огромной толпы и был её частью. Народ собрался единым механизмом и только теперь мог не просто существовать, а работать. Слаженно, четко, безжалостно. Они кричали о каком-то зле, рычали в экстазе победы. Кажется, женщина рядом со мной, держащая на изгибе локтя корзинку с гусем, плакала. По щекам её текли шустрые ручьи, заставляя лицо блестеть в солнечном свете. Там же стоял мужчина в годах: на его щеке засыхали остатки пены – видимо он сбежал с приема цирюльника, лишь бы поглазеть на это зрелище.

А поглядеть было на что. В центре огромной мощеной площади стоял костер. Тысячи прутиков плавно перетекали в колотые паленья и грубые бревна, огибавшие каменную колонну, к которой прицепили пленника. То был старик… его лицо мне показалось знакомым, но будучи так далеко я не мог разглядеть кто это. На подмостке рядом с костром стояли три человека, среди которых я угадал палача, по мешку на голове и факелу в руке; а так же пару монахов в черной и белой рясе. Они улыбались, махали руками. Ждали.

Рядом со мной прошла стража, выволакивая из толпы несчастного старика. Следом ещё и ещё. Никто не обратил на это внимание, а если и обратил, то сделал вид, что ничего не заметил. Люди расходились в стороны и мгновенно сходились вновь. Один из таких человеческих приливов навалился на меня, но толчка не последовало. Пара дамочек прошла сквозь меня и затем так же неощутимо вернулись на место.

Сон. Это определенно был сон. А тот старик…

-Я прошу тишины! – голос прозвучал торжественной фанфарой, волной накрывшей благоговеющую толпу, снижая гвалт до ропота. Говорил человек в белой мантии. – Люди Великого Рода! Люди Севера, Запада, Востока и Юга! Ваши сердца и ваши очи, ваши души и ваши чувства должны оплакать сегодня человека, который нас покинул! Вы знаете его как архивариуса Норимара, Хранителя Знаний и носителя Стеклянного Пера! Он дал нашей столице больше, чем кто-либо мог бы дать за три века жизни и дал целому миру столько, сколько не дал никто, со дня Редианского Разлома!..

Это было удивительно. Как человек, который выступал с подобными речами, я оценил изменения в настроении толпы. Только что они жаждали крови, хотели представления, жаждали чувства, а теперь каждый третий истекал слезами. Женщины плакали, роняя головы на плечи рядом стоящих мужчин; дети слезливо глядели на происходящее или вовсе отводили глаза.

Лишь один из них смотрел бесстрастно. Я знал его. Именно это лицо мне показывал Смерть в том видении. Мальчишка похудел, одежда на нем изменилась, а веселые искорки в глазах потухли. Он крепко сжимал кулаки. Ни слез, ни эмоций. Разве что ярость, которая глушилась тяжелым камнем бессилия.

Оратор продолжал:

-Однако, этого человека рядом с нами больше нет, - голос, полный скорби и напускной болезненной тональности скрипнул, как это могла сделать скрипка, чтобы обрубить минорные тона. – Стоящий пред нами человек больше не может носить титул Архивариуса! Он сохранил своё лик и свое тело, и мы не в силах отобрать его имя, но это не тот человек, что мы знали! Сегодня он преступник! Болезнь, точившая Кеймор и его народ! Сегодня он обвиняется в шпионаже, изучении запретных и ограниченных практик и изготовлении ядовитых декоктов для наших врагов! Сегодня мы почтим память человека, который верой и правдой служил Великому Роду, - оратор перенял факел из рук палача и в следующий миг пламя, на конце древка, стало огромным, почти как от драконьего чиха. – И сожжем предателя, строившего козни за нашими спинами…

Костер вспыхнул как сухая головешка. Пламя поднялось до самого неба, коптя едким черным дымом. Пленник вероятно ничего не почувствовал, когда тело его превратилось в пепел. В таком горниле и от костей останется только кучка извести… А я уже представлял как буду воскрешать его. Не любят здесь оставлять добрым некромантам останки.