Чем там Маратик бредил? Спорили мы, говорил? Супер. Спасибо, брат, подкинул идею.

Арс: Не думаю, что она согласится. Но есть идея.

Кудяков: Внимательно.

Быстро излагаю свою мысль Вэлу и бросаю телефон на кровать.

Иду в душ, переодеваюсь. В столовую спускаюсь в домашних штанах и майке, около семи. Мать с отцом сидят за столом, как и Марат. Из гостей близкая подруга матери с мужем, партнер отца с любовницей и еще несколько незнакомых мне людей.

— Всем хай, — махнув рукой, с шумом выдвигаю для себя стул.

Отец стискивает вилку. Краснеет весь, как закипающий чайник.

— Не паясничай, — цедит сквозь зубы, оттягивая галстук.

— Ладно-ладно, не кипятись, па, я за кофе спустился. Тухните тут дальше. У меня сегодня еще дел по горло.

— Сядь! — отец бьет ладонью по столу. Тарелки подпрыгивают. Слышу перезвон стоящих рядом бокалов.

Мать вздрагивает. Подмечаю невольно. Телефон в кармане вибрирует, а в чат класса падает сообщение.

Май: «Ребят, я заболела. Так что по всем вопросам к Лейле пока».

Застываю на пару секунд. Пялюсь на ее сообщение. Постукиваю носком тапка по полу и, хлебнув побольше воздуха, заношу палец над контактом Майи. Отец в этот момент, кстати, рвет глотку. Кажется, он дошел до обвинений в том, что я живу на всем готовом. Сел ему на шею. Обнаглел.

— Надо было задушить в роддоме, — поднимаю на него взгляд. — Сейчас уже поздно.

Папа давится воздухом. Кашляет и краснеет еще больше. Вижу, как его лицо идет пятнами, и, поднявшись со стула, поднимаюсь к себе.

Майя

— Ну ты как? — мама касается моего лба ладонью. — Вроде не горячая. Температуру измерь, — сует градусник.

— Полчаса назад измеряла. Тридцать шесть и девять.

— Ну где же тебя так угораздило, Майя?

Мама вздыхает. Она уже десятый день вокруг меня бегает. Мне стало плохо в пятницу, ближе к вечеру. Щипало в носу, горле, было затруднительно глотать даже воду. Родители вызвали врача. Добрая женщина в белом халате огласила после осмотра, что у меня ангина, если по-простому. Назначила кучу лекарств и оставила для мамы не меньшую кучу рекомендаций.

— Не знаю, — сворачиваюсь калачиком на кровати. Мне и правда плохо. Все время клонит в сон, миндалины воспалились до такой степени, будто вот-вот лопнут, а обычный глоток воды сделать без режущей боли просто невозможно. На время, конечно, я снимаю боль спреем с обезболивающим эффектом, вчера так часто пшикала, что в какой-то момент перестала чувствовать нёбо кончиком языка. Переусердствовала. Но больше взбесилась. Болеть не прикольно.

— Может, тебе покушать принести? — мама касается моего плеча, поглаживает, а потом поправляет одеяло, которое я натянула до носа. Дышать тоже неприятно, хочется постоянно закрыться маской, платком, чем-то, что сделает воздух при вдыхании теплее.

— Не хочу.

— Вторая неделя пошла, а тебе лучше не становится. Может, в больницу?

— Мам…

— Майя, со здоровьем не шутят.

— У меня все нормально. Вон температуры второй день уже нет.

— Ладно, отдыхай. Телевизор включить?

— Не надо.

Мама поднимается на ноги, забирает с тумбочки поднос с пустыми кружками из-под чая и, погасив верхний свет, выходит из моей спальни.

Тянусь под подушку за телефоном.

В классном чате вовсю идет обсуждение прошедшей игры. Даже фоток накидали. Параллельно, кстати, обсуждают, куда завтра пойдут отмечать вторую победу.

Прикрываю глаза. Из-за болезни сетчатка от света дисплея раздражается просто моментально.

Подтягиваю колени к груди, потуже закутываясь в одеяло. Я догадываюсь, где я умудрилась заболеть. Пока бегала по полю без обуви и плаща. Я лежу в кровати уже десять дней из-за Мейхера и его отбитых дружков.

За окном стемнело. Двадцать два часа. Глаза медленно слипаются. Я все эти дни вообще очень много сплю. Пью отвары, полощу горло и сплю. Еда практически не лезет. Мама, конечно, периодически пытается впихнуть в меня хотя бы суп, но аппетита совсем нет.

Перекатываюсь на другой бок, на телефон в этот момент как раз падает сообщение от Кудякова. Он мне всю неделю написывает. В основном всякий бред. Шуточки какие-то дурацкие, картинки шлет. Мои не завуалированные ничем слова о том, что общаться я с ним не хочу, игнорирует. Честно, переписывается в одни ворота. Я не отвечаю. Нет, могу кинуть его в чс, но это уже попахивает детским садом. Пусть строчит. Как надоест, сам отстанет.

Закрываю его монолог. В чат класса снова летят фотки. Мейхер и правда теперь в команде. Пономарева, кстати, от души его наснимала. То, что Арса на фото и видео больше остальных, бросается в глаза. Лиза постаралась, конечно.

Марат писал, что Арс последние недели не живет дома. Не знаю, как мы вообще пришли с ним к обсуждению его брата, но тем не менее я теперь знаю, что у них конфликт с родителями, на фоне которого Арсений ночует по друзьям и через день посещает школу. Марат за него переживает. Впрочем, ровно поэтому я и выслушиваю от него про злобного Мейхера.

Я уже имела один раз глупость написать ему как староста класса про успеваемость, экзамены и прогулы, которые как бы взаимосвязаны. Он проигнорировал. Я после этого почти до вечера ругала себя за то, что вообще решила ему настрочить.

Просто в моменте, стыдно признаться, но чуть-чуть все же прониклась тем, что он отправил цветы. Этот жест подкупил, как бы Марат ни убеждал меня, что Арс на это неспособен. Я знаю, что любой может признать свою вину, и Арсений не исключение.

Откладываю телефон в сторону и, погасив ночник, закрываю глаза. Мыслей в голове ворох, но я смело прорываюсь через них, чтобы, наконец, заснуть и хоть сегодня не думать обо всем, что произошло с начала учебного года. А событий, честно говоря, было с излишком.

Просыпаюсь посреди ночи от негромкой, но настойчивой вибрации мобильника. Трогаю простыню под собой, она мокрая, хоть выжимай. Наволочка и пододеяльник такие же. Уже которую ночь с момента начала болезни меня просто заливает холодным потом.

Тру глаза, переворачиваю одеяло с подушкой сухой стороной и перекатываюсь на другой край кровати, утаскивая телефон за собой.

Первые секунды мозг воспринимает поступившую в него информацию с недоверием. Моргаю, снова тру глаза. Нет, меня не глючит. Арсений Мейхер и правда закидал меня звонками среди ночи.

Что ему может быть нужно?

Перезванивать я, конечно, не собираюсь, но любопытство просыпается.

Подтягиваюсь к изголовью кровати и, подсунув подушку под поясницу, усаживаюсь. Телефон крепко сжимаю в ладонях. Легкая вибрация касается пальцев, а экран оживает, освещая ярким светом мое лицо.

— Ты на время вообще смотришь? — возмущаюсь в трубку.

— Но ты же отвечаешь, — заявляет он беспечно.

— Что тебе нужно?

Мейхер делает паузу. Выглядит почти театрально. Тяну воздух носом, нервно постукивая кончиками пальцев по одеялу.

— Я должен тебе кое-что сказать.

И снова пауза. Он издевается?

— Что? — хмурюсь. Прислушиваюсь к абсолютной тишине на фоне голоса Мейхера.

Арс молчит. Отчетливо слышу его дыхание, а потом и голос.

— Я тебя люблю, Майя.

Что? Он там окончательно сошел с ума?

Размыкаю губы, но сказать что-либо в ответ не получается. Внутри все стягивает в узел, а в голове шумит. Это пульс участился.

— Что за шутки? — шепчу, а саму немного трясет.

— Все серьезно, Май. Я не шучу.

Сглатываю. Пытаюсь переварить информацию. Мейхер молчит. Я тоже. Все, что я слышу — свое дыхание.

— Ничего не скажешь?

Его голос становится тише, но серьезнее. Обхватываю ладонью плечо и чуть подаюсь вперед.

Это какой-то развод. Шутка. Чувствую это, но вместе с тем внутри происходит что-то странное. Будто какая-то часть меня отзывается на эти слова. Разве так бывает? У меня, судя по всему, все-таки снова поднялась температура. Нужно выпить жаропонижающие. Причем срочно.