Слышу ее бормотание где-то впереди. Подсвечиваю туда телефоном.

— Кто тут? — Панкратова реагирует на свет фонарика буквально секунд через двадцать.

Я свечу ей прямо в лицо, поэтому прекрасно вижу, как внутри карих радужек сужается темный зрачок.

— Вы же знаете, что бывает за такие игры, правда?

— Ничего, — гашу свет, успевая заметить, как она вздрогнула, услышав мой голос.

— Лично пришел пожинать плоды своих трудов, да?

Молчу. Взгляд смещается на зависшую в небе луну. Практически полная.

Пес в этот момент выдает какой-то тихий скулеж, начиная тереться о мои ноги. Глажу его по голове и отдаю команду:

— На место.

Собака тут же срывается к вольерам.

— Надеюсь, что тебе и твоим дружкам было весело, Мейхер. Вы просто кучка трусов! — обходит меня стороной. Только сейчас замечаю, что длинный край юбки она заправила за пояс, чтобы он не цеплялся и не волочился по траве.

— Подожди, — иду за ней следом.

— Не ходи за мной. Меня от тебя тошнит. Ты просто жалкий. Понял?! — шипит, продолжая шагать вперед. — И друзья твои такие же. Сборище моральных уродов. Вы ненормальные. Больные. Вам нужно лечиться!

Она говорит быстро. Интонации меняются буквально за секунды. От крика до дрожащего шепота.

— Если тебе станет легче, ты попала на поле по ошибке.

Панкратова замирает и резко разворачивается. Впивается в меня вызывающим неприязнь взглядом. Под блеклым светом луны ее глаза кажутся безумными. Моргаю.

— Ошибка? А другие пять человек — тоже ошибка?!

Я заметил, что Майя часто разговаривает из позиции либо училки, либо адвоката. Наставляет и защищает. Ах да, иногда еще судит.

— Они знали, на что шли.

— Что? — бормочет и нервно проходится пальцами по волосам, шее и в конце обхватывает ладонями предплечья, начиная их растирать.

— Почти все. Залетные вроде тебя тоже бывают. Но это редкость. Все были в курсе, большинство здесь именно ради игры. Поучаствовать или посмотреть — это как повезет, но их устроит любой вариант.

— Как это? Зачем? — хмурит брови, впиваясь в меня взглядом. — Они нездоровы?

Хочется заржать в голос от ее непосредственности, честно.

— Адреналин. Новые ощущения, эмоции. Реальный страх. Это весело.

— Ты пригласил весь класс.

— Пономарева всех предупредила. Плюс в первый приход никого не трогают.

— Ты в этом уверен? — Майя издает истеричный смешок.

— Кроме тебя, — соглашаюсь с ней. — Бывают накладки.

— Не только, — покачивая[a1] , опускает голову.

— В плане?

— Неважно. Ты тоже так делал? Играл?

— Я только ставлю, Майя. Адреналин я предпочитаю получать иначе.

— Как? — хлопает глазами.

— Как-нибудь расскажу. Иди в дом. Все время прямо. На втором этаже в конце коридора есть ванная. Я принесу твои шмотки.

— Зачем? Это какая-то уловка?

— У нас все по-честному. Ты должна была получить браслет, а не бежать.

— Который светится?

Киваю.

Панкратова крепче обнимает себя ладонями, а я, кажется, начинаю слышать, как у нее стучат зубы. Сентябрь в этом году теплый, но ночи все равно холодные. Максимум градусов десять.

Не успеваю подумать, как снимаю с себя куртку и протягиваю ей.

— Держи.

— Мне не холодно. Я дойду так.

— Ты дрожишь, — вскользь касаюсь пальцами ее плеча, а потом, следуя какому-то дурацкому порыву, прижимаю всю ладонь. — Возьми, — произношу полушепотом.

Майя ведет плечом, и моя ладонь соскальзывает, рассекая собой воздух. Я и не заметил, что прикасался к ней все это время.

— Ладно, — соглашается так же тихо, а потом добавляет: — Кроссовки тогда тоже снимай.

— Зачем?

— У меня туфли отобрали. Из-за тебя, вообще-то.

— Иди туда, — показываю вперед, пока разуваюсь. — Ванная на втором этаже.

— А ты?

— Сказал же, шмотки твои заберу.

В конечном итоге отдаю ей кроссовки, куртку и свой телефон, предварительно включив фонарик, и ухожу. Минут через пять забираю у клоуна, что поймал Майю, ее плащ, сумку и туфли.

В дом возвращаюсь по короткому маршруту, захожу через гостиную. Тусовка тем временем продолжается. Все в самом разгаре. Музыка, вспышки, веселящаяся толпа. Кудяков без остановки треплется с одним из бегущих сегодня. Оба смеются. Делятся впечатлениями игрока и наблюдателя.

Расталкиваю всех, кто стоит у меня на пути, уже на лестнице чувствую чьи-то прикосновения. Цепкие, раздражающие до маниакальной вспышки агрессии.

Замедляясь, поворачиваю голову. Пономарева стоит на ступеньку ниже, поджав губы, пялится на меня.

— Ты куда пропал?

— Не твое дело.

— Арс…

— У тебя что-то важное?

— Нет, я… — смещает взгляд ниже. — Это Майкины шмотки?

Прослеживаю ее взгляд.

— И?

— Смешно она визжала, конечно. Да?

Лиза прикусывает нижнюю губу, сцепляя пальцы в замок. Хлопает искусственными ресницами, ожидая от меня реакцию, которую ей будет в кайф со мной разделить.

— У тебя все? — переставляю ногу на ступень выше и, дернув рукой, отцепляю Лизку от себя.

— Арс, я думала…

— Потом.

Поднимаюсь на второй этаж. Дверь закрыта не до конца, поэтому я отлично слышу, как льется вода. Тянусь к ручке, но замираю, потому что из недр ванной до моих ушей доносятся еще и всхлипы.

Панкратова плачет. Я бы даже сказал — рыдает. Давится слезами. В щель между дверью и косяком отлично просматривается зеркало, в котором отражается покрасневшее, зареванное лицо Майи. На мгновение впадаю в ступор. Мозг соображает, что делать в такой максимально нестандартной для меня ситуации.

Приоткрываю дверь чуть шире, стараясь не издать ни звука, кладу вещи на край тумбы и молча ухожу.

Чувствую себя паршиво, если честно.

Майя

У моего деда есть собака, ее обучали как служебную. Без команды «фас» она не тронет. Я слушала, что говорили клоуны, когда их выпустили. Им не дали команды «фас».

Я надеялась, что эти псы такие же. Да и вообще, глупо думать, что убежишь от пса в чистом поле, если он и правда готов тебя разодрать. Своим бегством собаку в такой ситуации можно лишь раззадорить.

Я рисковала. Очень рисковала.

Меня до сих пор не отпустило. Все внутри сжалось. Тело почти не слушается. Я периодически начинаю дрожать, а к глазам подкатывают слезы. Приходится делать над собой большое усилие, чтобы взять себя в руки и не расклеиться окончательно.

На секунду, буквально на секунду, сегодня я была уверена, что умру.

Кроссовки Мейхера мне велики. Сильно. Я добираюсь до дома будто в ластах. По лестнице уже топаю в одних колготках.

У зеркала сразу открываю воду. Аккуратно прохожусь мокрыми пальцами под глазами, чтобы стереть потекшую тушь. Продираю волосы, используя свою руку как гребень, замираю на некоторое время, жадно рассматриваю в зеркале свой потрепанный вид и, не в силах больше держать все в себе, срываюсь на слезы.

Они катятся по щекам горячими каплями. Меня трясет. Страх догоняет именно сейчас. Я осознаю весь ужас произошедшего, всхлипываю, обнимаю себя руками, раскачиваюсь из стороны в сторону, будто пытаясь себя убаюкать.

Не знаю, сколько проходит времени, но, когда поворачиваю голову к двери, вижу, что на тумбе рядом с ней лежат все мои вещи.

Получается, Мейхер был здесь, а я не заметила. Он видел, как я плакала?

Впиваюсь пальцами в края раковины. Он не должен был это видеть! Не должен!

Вытерев остатки слез, бросаюсь к сумке, вытаскиваю оттуда телефон. Родители не звонили. Время ровно одиннадцать. Мы ехали сюда почти сорок минут, поэтому звонить маме смысла нет, они уже явно и так в пути.

Приглаживаю волосы на висках, вытягиваю из сумочки резинку и закручиваю волосы в огромный пучок на затылке.

Когда спускаюсь вниз, вспоминаю слова Арса про то, что Лиза должна была меня обо всем предупредить. Мне должны были дать этот чертов браслет. Пономарева все это подстроила. Одна? Или же Мейхер тоже причастен?