Максим с Гретой окинули друг друга взглядами так, словно видели в первый раз. Находясь в Испании, они настолько привыкли видеть себя загорелыми, что совершенно перестали обращать на это внимание. А вот в Берлине, находящемся в северной половине Европы, их загар, и в самом деле, будет привлекать к себе ненужное внимание.

- Вообще-то, товарищ комиссар, загар вошел в моду еще лет десять назад! - попыталась оправдаться Грета. - Его, кажется, Коко Шанель в моду ввела.

- Я рад за нее, но это не объясняет того, где лично вы так загорели, - возразил Артузов. - Ладно, раз уж вы об этом не подумали, я сделаю это за вас. Итак, слушайте, согласно документам, которые вы получите через пару дней, вы будете молодоженами из Хельмштедта…

Идея сделаться молодоженами почему-то смутила и Максима, и Грету, что вынудило заметившего это Артузова взять паузу, чтобы дать молодым людям прийти в себя.

- Почему именно из Хельмштедта? - спросила, наконец, Грета.

- Вы, товарищ Шнайдер, родом из Ганновера, а товарищ Белов говорит по-немецки с бранденбургским акцентом, - ответил Артузов. - Вот где-то посередине между Бранденбургом и Ганновером вы и познакомились[11]. Будучи людьми небедными, вы отправитесь в свадебное путешествие в Ниццу, где и проведете следующие пару недель. А затем, прежде чем вернуться в родной город, вы захотите посмотреть на столицу вашей родины Берлин.

- Звучит убедительно, - признал Максим. - Вот только как мы попадем в Ниццу?

- После прошлогодних событий в Барселоне у меня появились контакты среди тамошних контрабандистов, - ответил Артузов. - За определенное вознаграждение они переправят вас в Марсель, а оттуда вы спокойно доберетесь до Ниццы. Заодно отдохнете от войны и вспомните, как мирная жизнь устроена. Так, легенду я вам изложил, осталось придумать вам имена…

- Максимилиан Иоганн Вайс, - не мудрствуя лукаво, Максим перевел свое имя на немецкий язык.

- Маргарита Вайс, - чуть подумав, предложила Грета.

- Годится, - кивнул Артузов.

- А почему Маргарита? - заинтересовался Максим.

- Потому что Грета является сокращением как от Гертруды, так и от Маргариты, - улыбнулась Шнайдер. - Так ты не будешь путаться, как правильно меня называть.

- Хорошо, с этим разобрались, - кивнул Артузов. - Прежде, чем мы перейдем к обсуждению деталей, у вас у самих есть какие-либо вопросы или предложения?

- А средства, чтобы выглядеть небедными молодоженами и отдыхать в Ницце, нам выделят? - уточнила по-немецки педантичная Грета.

- Выделят, - пообещал Артузов. - Получите и франки, и рейхсмарки на оперативные расходы.

- У меня к вам просьба, товарищ комиссар, - чуть подумав, произнес Максим. - Отправьте, пожалуйста, Киу в Советский Союз первым же рейсом и попросите кого-нибудь присмотреть за ней! Мне так будет спокойнее…

- Ну, начет того, чтобы товарищ Линь отправилась этим конвоем, а не следующим, я договорюсь, - кивнул Артузов. - А что вы имеете ввиду, прося присмотреть за ней.

- Понимаете, когда мы плыли сюда, у Киу разыгралась жесточайшая морская болезнь, - пояснил Максим. - Боюсь, что это повторится и в этот раз, а Греты, которая могла бы о ней позаботиться, рядом не будет.

- Понятно, товарищ Белов, - спокойно кивнул Артузов, принимая информацию к сведению. - Хорошо, я попрошу кого-нибудь из санинструкторов позаботиться о товарище Линь.

Два дня спустя группа «Авангард» стояла на платформе Мадридского вокзала и ожидала, когда подадут поезд на Барселону, где Киу должна была сесть на теплоход и отправиться в Одессу, а Максим с Гретой при помощи контрабандистов окажутся в Марселе.

Максим слабо понимал, каким образом Артуру Христиановичу удалось так быстро добыть для них с Гретой заграничные паспорта Третьего Рейха, но предполагал, что без помощи Коминтерна тут не обошлось. Вместо внутренних паспортов Рейха, которые в эти дни только готовились к введению[12], у Максима и Греты были так называемые сертификаты об арийском происхождении.

Группа не хотела афишировать свой отъезд, поэтому провожать их пришел один только Хорхе. Когда поезд, наконец, был подан, девушки по очереди обняли своего испанского товарища, ставшего им за два года настоящим другом, и ушли в вагон пошушукаться. Максим же задержался на перроне, чтобы перед отъездом выкурить сигарету.

- Ну, что ж, прощай, друг! - после паузы произнес Хорхе. - Приятно было воевать с тобой плечом к плечу! Жаль только, что все так закончилось…

- Мы вернемся, Хорхе, - возразил Максим. - Мы обязательно вернемся!

- Думаешь? - скептически поинтересовался Молина.

- Хуже, - улыбнулся Белов, крепко пожав другу руку и ободряюще хлопнув его по плечу. - Я на это надеюсь! Бывай, друг, и не вздумай погибнуть до нашего возвращения!

- Постараюсь! - ответил Хорхе, на лицо которого, несмотря на горечь расставания, сама собой выползла улыбка.

Щелчком отправив в урну окурок, Максим вошел в вагон. Хорхе же еще немного постоял на перроне, провожая взглядом удаляющийся поезд, а потом отправился в штаб-квартиру КПИ. Служба в качестве переводчика группы «Авангард» закончилась, и теперь ему предстояло получить новое назначение.

30 июня 1938 года. 10:12.

Балеарское море.

Комдив Штерн стоял на корме теплохода «Аджария» и, опираясь на леер, провожал взглядом уплывающие в даль причалы барселонского порта.

Буквально вчера закончилась долгая и крайне утомительная передача материального имущества бригады испанцам, которым были переданы все танки, самолеты и артиллерийские орудия, вместе с боеприпасами. С собой возвращавшиеся на родину красноармейцы забирали только стрелковое оружие, отчасти потому, что не желали демонстрировать противнику перспективные конструктивные решения, отчасти же из-за того, что к новому советскому оружию в Испании все равно не было боеприпасов.

И, казалось бы, после такого дела Григорий Михайлович вполне мог позволить себе немного расслабиться и отдохнуть, но нет, расслабиться у него никак не получалось. Не было у комдива Штерна ощущения хорошо выполненной работы, напротив, его жгло чувство, будто он сделал для Испании гораздо меньше, чем мог бы. Это чувство, отягченное, к тому же, мыслью, что не по своей воле он не сделал всего, что мог, и не давало ему спокойно отдыхать.

- Прощаешься, Григорий Михайлович? - поинтересовался подошедший замполит бригады Абрамов.

- Прощаюсь, Александр Александрович, - вздохнул Штерн. - Не дали нам закончить работу, вот теперь только и остается, что прощаться…

- Вот и у бойцов похожие настроения, - покачал головой Абрамов. - Они говорят, что все было зря, что их товарищи погибли напрасно… просто потому, что наша страна не в силах противостоять давлению мирового сообщества! Ну, и англичан с французами матом кроют, куда уж без этого. За последнее я их даже не одергиваю, сам бы загнул что-нибудь эдакое, да должность не позволяет.

- Одним словом, испанский стыд, - невесело усмехнувшись, подытожил Штерн.

- Какой-какой стыд? - не понял Абрамов.

- Испанский, - пояснил Штерн. - Я эту фразу услышал под Сарагосой от лейтенанта Белова из госбезопасности. Как он пояснил своим подчиненным, испанский стыд - это когда дичь творят они, а стыдно за нее почему-то тебе.

- Да уж, иначе и не скажешь, - засмеялся Абрамов, однако, тут же посерьезнел. - Однако, с настроением бойцов нужно что-то делать…

Был бы здесь лейтенант Белов, он мог бы объяснить замполиту Абрамову, а через него - и красноармейцам, что все далеко не так плохо, как им кажется. Да, советские войска покидали Испанию, но они оставляли ее в гораздо лучшем состоянии, нежели в иной истории.

На месте безвременно погибшего президента Асаньи оказался Франсиско Ларго Кабальеро, от которого на этом посту будет гораздо меньше вреда. Хуан Негрин, как и в той истории стал премьер-министром, но в этот раз он сформировал гораздо более эффективное правительство, в котором не нашлось места для паникеров и пораженцев, вроде Индалесио Прието.