– Рада с вами познакомиться, Марк. Счастливого Рождества!
Брижитт: Невероятно! Ни одной общей черточки с братом! Красивый парень, черт возьми!
– А я рад видеть вас на ногах. И вам счастливого Рождества!
Марк: Пухленькая. Чудно, впервые вижу, чтобы Альбер влюбился в толстушку. Да к тому же с матовой кожей. Совсем не в его вкусе, скорее, в моем.
– Альбер вам рассказал обо мне как о бедняге, прикованной к постели?
– Не совсем так все же, но, главное, он скрыл от меня, какие у вас глаза!
– Присаживайтесь, оба.
Альбер: Так и есть, дело пошло, он ее очаровывает. Не может удержаться. Первый раз он нанес мне удар, когда мне было восемь с половиной лет. И он еще удивляется, что я месяцами выжидаю, прежде чем познакомить его со своей возлюбленной. Он даже Даниель пытался увести от меня. Если бы ему это удалось!
– Вы тоже музицируете?
– На трубе. Наши родители обожали музыку. Мама играла на флейте, папа на кларнете…
– А Альбер на саксофоне. Прекрасный ансамбль духовых инструментов!
– У нас не было достаточного музыкального образования для этого, вот почему, когда Даниель вошла в нашу семью, наши родители сразу ее приняли: она играла на фортепьяно и на органе. Это открыло нам горизонт… Да Альбер вам наверняка рассказал об этом.
– Нет, вовсе нет. Что касается его жены, то здесь он очень сдержан.
– Надо сказать, в разговорах на эту тему нет ничего радостного.
– Хватит, Марк, тебя никто об этом не просил.
– Но признайся, что она не была веселой.
– Брижитт все это знает, давай сменим тему, если тебе угодно.
Альбер: Он мне осточертел! Ему всегда нужно поносить все, что я делаю: мой выбор, моих друзей. Почему меня не радует, когда я вижу его на репетиции?
– Видите, Альбер и я, мы постоянно спорим, но не можем жить друг без друга. Как старые супруги. Только он стыдится меня, я часто не могу сдержать себя, он очень редко выходит со мной на публику. Вы заметили, Альбер очень вежлив. Он никогда не скажет ничего, что было бы собеседнику неприятно… А как ваша семья, все в порядке?
– Марк!
Брижитт: Младший брат говорит все прямо, иногда даже бестактно.
– Спасибо, все очень хорошо. Они в Монреале, все вместе.
– Без вас?
– В моем состоянии это было бы трудно.
– Вас это огорчает?
Алъбер: Какое нахальство! Эта его простецкая манера идти напролом! За пять минут, что он расспрашивает Брижитт, я узнал о ней, пожалуй, больше, чем за час наших бесед наедине.
– Мне очень приятно, что в этот вечер я с вами.
– Я не об этом спрашиваю вас…
– Разрешите вам налить?
Брижитт: Как ответить честно? У меня так быстро меняется отношение к этому. Сейчас я чувствую себя легкой, свободной, как в юности, счастливой от мысли, что переживаю настоящую любовь с Алъбером, но завтра, когда надо будет возвращаться в опустевшую квартиру, в которой никто не удосужился даже поставить рождественскую елочку, все будет иначе. Первое Рождество без моих детей. Это не может не огорчать меня.
– У тебя есть лед?
– Сходи на кухню!
– Ничего не поделаешь. Ответьте же, Брижитт. Ответьте так, словно его здесь нет, раз уж он не хочет сходить за льдом для меня.
– Вы чертовски настойчивы. Да, я грущу, вот так! Вы это хотели услышать?
– Не знаю. Возможно, да. Именно поэтому я предпочел бы, чтобы Альбер вышел.
– Ты заблуждаешься, я тоже должен был это услышать, ведь именно я втянул ее в это. Не плачь, Брижитт!
– Вы мне надоели, братья Пеншо! Мы собрались для встречи Рождества, а не для сеанса психодрамы.
Брижитт: Ах, черт, целый час трудилась над макияжем, и все впустую, да и Альбер совсем выведен из себя! Хорошенькое начало вечера!
– Мы никогда не упускаем возможности поговорить откровенно.
– Откровенность не всегда уместна!
– Нет, всегда. В более или менее определенных пределах.
– Привет, Альцест![2] С твоими прекрасными теориями ни одна женщина не выдержала тебя более двух лет!
– А с твоей, дорогой Филинт,[3] ты вынужден был выносить Даниель целых двадцать лет!
– Вот так: «Позвольте вам сказать – пусть будет вам наука! – Что искренность – опаснейшая штука! »
– Браво, Брижитт!
– Мой александрийский стих немного коряв!
– Я собирался обратить на это ваше внимание…
– Я ожидала от вас этого!
Альбер: Уф, они смеются! Я думал, что это плохо кончится.
– Ишиас спас меня от трудного выбора. Я не могла поехать с ними…
– А ты подумывала об этом?
– Да, Альбер, я над этим думала.
– И ничего не сказала мне?
– Нет, не сказала тебе.
Марк: О, надеюсь, не я послужил причиной этой неприятной сцены… А она мне нравится, эта Брижитт: Правда, для меня слишком стара, но как сестра – отличная!
– Я должна была принять это решение сама, но мне никак не удавалось. С одной стороны ты, с другой – мои дочери…
– Сюжет из Корнеля!
– Точно, Марк. Сюжет из Корнеля. Но у меня нет ничего общего с героиней трагедии: мне не удавалось сделать выбор. И тогда за меня решило мое тело.
– Но почему ты окончательно не избавилась от своего ишиаса теперь, когда они улетели?
– Чтобы избежать сожалений…
– И попытки присоединиться к ним?
– Возможно.
– Э-э, Альбер, осторожней! Не смотри на нее так, словно хочешь убить, иначе она снова расплачется. Может, если я приглашу ее на танго, она немножко расслабится?
Брижитт: Господи, как тяжело! Я не хочу доставлять ему боль, но он не может не считаться с тем, что меня с дочерьми связывают очень тесные узы. И даже с Пьером. Марк прав. Мы никогда не бываем абсолютно искренними. Даже с собой.
– Вы танцуете танго?
– Обожаю.
– У меня есть подруга, она ходит на курсы танцев.
