– Думаешь, Костя тебе будет верен? – откликнулась Надя вопросом на вопрос.

– Да ни о чем я сейчас не думаю! – отмахнулась Тоня. – Вернее, думаю – неужели твои двести тысяч пропали?

– Конечно, пропали. Они теперь лежат под тоннами грязи, из которой, как ты правильно заметила, я выползла голышом!

– Слушай, Надюха, но вода же не останется навсегда, она сойдет. И грязь... ее же можно вывезти.

– Ты хочешь сказать, еще не все потеряно?

– Конечно. Во-первых, твои деньги заложены в книгах. Могут промокнуть, а могут – нет. А во-вторых, даже мокрые деньги можно высушить...

– Слушай, Тоха, а ты молодец! Я как-то сразу сникла, решила, что осталась голая и босая. Еще твое гадание вспомнила...

– Ну так я все правильно говорила, ты из грязи так и вылезла без ничего. В том смысле, что твой дом, теплицы... может, и нельзя восстановить, но клад, свой собственный, вполне можно отрыть.

– Лавр и слушать не хочет, чтобы здесь остаться.

– Но он же не знает, что его может ждать под развалинами твоего дома!.. Если ты скажешь ему, сколько он может получить за какую-нибудь неделю работы на раскопках... Пусть даже и месяц!

Надя обняла ее и прижала к себе.

– Прости, подружка, за злость, за ревность, за зависть...

– Ну а завидовать-то мне в чем?

– Не важно, я знаю в чем... Где-то я читала, что испытания очищают. Может, и мне надо было очиститься?.. Вот только Лавр... Он же всю жизнь будет считать меня убийцей!

– А ты его обмани. Скажи, что Грэг на самом деле жив-здоров, потому что ты всего лишь дала ему немножко снотворного...

– Соврать?

– А кто знает, может, это правда. Отчего-то я думаю, что Мишка ничего толком не знал и все придумал, чтобы тебя еще больше напугать... Да и я обещаю, что больше никогда никому об этом не скажу. Пусть под слоем грязи все прошлое и останется.

– Прошлое страха?

– Пусть будет так.

Надя легла спать на диване, а Тоня, за неимением других спальных мест, пошла в соседнюю комнату, где стояла по-солдатски застеленная деревянная кровать. Она не стала раздеваться. Отогнула краешек одеяла, кое-как накрылась и провалилась в сон, как в яму.

Проснулась она от того, что ее обнимали.

– Кто это спал на моей кровати и помял ее? – пропел ей Костя в ухо нарочитым басом. – А почему ты не разделась? Белье на постели чистое.

– Да как-то неудобно, – ответила Тоня, пытаясь подняться.

– А вот это вы, леди, напрасно, – сказал он насмешливо. – Заманить женщину в свою постель, чтобы дать ей ускользнуть? Вы плохо обо мне думаете!

– Костя! Пусти, ты устал. Небось столько пришлось работать!

– Пришлось. – Он сразу ее отпустил и лег на спину. Даже в начинающемся рассвете за окнами было видно, как он хмур. – Бедные люди!.. Еще одна бригада МЧС приехала, военные. Вода сошла, но дома – все, что вниз по улице от твоего дома, – оказались разрушены. Столько труда, столько собственности пропало!

– А Надюшкины теплицы?

– Смеешься?! Какие теплицы! Но человек так устроен: погорюет, погорюет, да опять за инструменты возьмется – жилье восстанавливать, жизнь налаживать.

– Думаешь, и нашу с тобой жизнь можно наладить? – с долей ехидства спросила Тоня. Она имела в виду женщин поселка, которые побывали в его объятиях и с которыми им обоим придется встречаться каждый день.

Но Костя не ответил. Спал.