^{Общий вид Введенской Оптиной Пустыни. Козельский уезд Калужской губ.}

Оптина пустынь — мужской православный монастырь в Козельском уезде Калужской губернии. В 1821 г. при нем был основан Иоанно-Предтеченский скит, ставший духовным центром России. Здесь возродилось старчество, которое существовало на святой Руси до XVI века. Старцы Оптиной пустыни были известны всей России. Свет их благочестия, бескорыстной любви, истинного служения людям притягивал к себе многих верующих. Сюда приходили богатые и бедные, грамотные и безграмотные, образованные и необразованные, люди разных возрастов, интересов, но единые в главном — прикоснуться к глубинным основам русского Православия. Монастырь стал местом паломничества многих русских писателей. Среди них — В. А. Жуковский, Н. В. Гоголь, братья Киреевские, отец и сыновья Аксаковы, М. П. Погодин, Ф. М. Достоевский, Вл. С. Соловьев, И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой, К. Н. Леонтьев, Н. С. Лесков, А. К. Толстой, А. Н. Апухтин, С. А. Есенин.

«Старчество, — писал протоиерей Сергий Четвериков, — придало Оптиной пустыни особый духовно-светлый облик, пронизало ее духом благожелательной и снисходительной любви, сделало ее привлекательной и бесконечно дорогой для грешных душ, ищущих спасения. В старчестве раскрылось истинное значение и истинное назначение Оптиной пустыни» (Четвериков С. Оптина пустынь. 2-е изд., дополн. Paris, 1988. С. 29–30).

Л. Н. Толстой не раз посещал монастырь. 26 июля 1877 г. он приехал в монастырь с Н. Н. Страховым из Москвы через Калугу и Тулу, чтобы встретиться с жившим в монастырском скиту старцем Амвросием (прототип старца Зосимы в «Братьях Карамазовых) и другими монахами.

^{Амвросий, иеросхимонах, преподобный, великий старец Оптиной пустыни}

В середине июня 1881 г. Толстой вместе со слугой С. П. Арбузовым и учителем Яснополянской школы Д. Ф. Виноградовым ходил в Оптину пустынь пешком. 15 июня имел беседы с архимандритом Ювеналием и старцем Амвросием, у которого провел два часа. Позднее в письме к И. С. Тургеневу Толстой так отозвался о своем путешествии: «Паломничество мое удалось прекрасно. Я наберу из своей жизни годов пять, которые отдам за эти десять дней» (63, 70).

В феврале 1890 г. вместе с дочерями Татьяной, Марией и племянницей В. А. Кузминской Толстой вновь побывал в Оптиной пустыни.

Со старцем Амвросием Толстой «…говорил о разных верах». Далее в дневнике сделал запись:

«Я говорю: где мы в Боге, т. е. в истине, там все вместе, где в дьяволе, т. е. лжи, там все врозь. — Борис (двоюродный брат Софьи Андреевны Толстой, в то время монах Оптиной пустыни) умилил меня. Амвросий напротив — жалок, жалок своими соблазнами до невозможности. […] Борис говорил, что цель мира и человечества пополнение ангелов» (51, 23).

Писатель и старец договорились о том, что суть их беседы останется тайной для окружающих. Толстой ограничился короткой записью в дневнике. Из уст К. Леонтьева, известного писателя и критика, в августе 1891 г. принявшего тайный постриг, до нас долетела только одна короткая, но весьма значимая фраза, вроде бы сказанная в адрес Толстого старцем Амвросием: «Горд очень». Толстой же в своем дневнике заметил, что старец «учит и не видит, что нужно».

^{Толстой в Оптиной пустыни. Худ. Владимир Россинский}

После ухода из Ясной Поляны Толстой первую остановку сделал в Оптиной пустыни, хотел поселиться в деревенской избе, если не там, то недалеко от Шамардинского монастыря, но, боясь погони Софьи Андреевны, решил ехать далее — на юг России. Оптина, с ее старцами, с отроческих лет вошла в душу Толстого, она обернулась не пустыней, а дорогой к небу, к свободе, к Богу. Уходя из Ясной, он хотел провести остаток дней в уединении и тиши и потому пошел искать Храм, в котором ему никто не мешал бы общаться с Богом. Он тоже был старцем и, как и Достоевский, «руководителем совести».

^{А. Г. Достоевская. 1880-е гг. Фотография Н. А. Лоренковича. 1878}

«Тотчас после похорон Алеши (умерший в младенчестве сын Достоевских. — В. Р.)… — писала А. Г. Достоевская, — мы переехали в Старую Руссу, а затем 20 июня Федор Михайлович уже был в Москве. Здесь ему очень скоро удалось сговориться с редакцией «Русского вестника» по поводу напечатания в следующем 1879 году нового его романа («Братья Карамазовы». — В. Р.). Окончив это дело, Федор Михайлович поехал в Оптину пустынь. История его путешествия или, вернее, «блужданий» с Вл. С. Соловьевым[66] описана моим мужем в его письме ко мне от 29 июня 1878 года. Вернулся Федор Михайлович из Оптиной пустыни как бы умиротворенный и значительно успокоившийся и много рассказывал мне про обычаи Пустыни, где ему привелось пробыть двое суток. С тогдашним знаменитым «старцем», о. Амвросием, Федор Михайлович виделся три раза: раз в толпе при народе и два раза наедине, и вынес из его бесед глубокое и проникновенное впечатление. Когда Федор Михайлович рассказал «старцу» о постигшем нас несчастии и о моем слишком бурно проявившемся горе, то старец спросил его, верующая ли я, и когда Федор Михайлович отвечал утвердительно, то просил его передать мне его благословение, а также те слова, которые потом в романе старец Зосима сказал опечаленной матери[67]… Из рассказов Федора Михайловича видно было, каким глубоким сердцеведом и провидцем был этот всеми уважаемый «старец»[68]

«Милый голубчик Аня, только что сейчас воротился из Оптиной пустыни. Дело было так: мы выехали с В. Соловьевым в пятницу, 23 июня. Знали только, что надо ехать по Московско-Курской железной дороге до станции Сергиево, то есть станций пять за Тулой, верст 300 от Москвы. А там, сказали нам, надо ехать 35 верст до Оптиной пустыни. Пока ехали до Сергиева, узнали, что ехать не 35, а 60 верст. (Главное в том, что никто не знает, так что никак нельзя было узнать заране.) Наконец, приехав в Сергиево, узнали, что не 60 верст, а 120 надо ехать, и не по почтовой дороге, а наполовину проселком, стало быть, на долгих, то есть одна тройка, и ту останавливаться кормить. Мы решили ехать и ехали до Козельска, то есть до Оптиной пустыни, ровно два дня, ночевали в деревнях, тряслись в ужасном экипаже. В Оптиной пустыни были двое суток. Затем поехали обратно на тех же лошадях и ехали опять два дня, итого, считая со днем выезда, ровно семь дней. Вот почему и не писал тебе долго, а из Оптиной пустыни писать было слишком неудобно! потому что надо было посылать нарочного в Козельск и т. д. Обо всем расскажу, когда приеду» (ХХХ₁, 35–36).