^{Ленинград. Прачечный мост через Фонтанку. 1929}

— И подумать при этом, что вам-то и отказано в жизни! — с горячим упреком кому-то вскричал Бахмутов.

В ту минуту мы стояли на мосту, облокотившись на перила, и глядели на Неву» (VIII, 335–337).

После выхода в свет романа «Идиот» в жизни Достоевского наступил период творческих поисков новых идей, тем и сюжетов для своих произведений. Они рождались один за другим, и каждый мог быть развернут в большое романное полотно. Но писатель искал такие сюжеты, такие жизненные коллизии, которые позволяли бы проявить самобытность и неповторимость личности писателя. Ему хотелось, чтобы в его произведениях зазвучало «настоящее русское и оригинальное слово».

^{Портрет Ф. М. Достоевского Худ. Василий Перов. 1872}

«…Что совсем было прекратилась литература, так это совершенно верно. Да она, пожалуй, и прекратилась, если хотите. И давно уже. Видите, дорогой мой Николай Николаич, ведь с какой точки зрения смотреть: по-моему, если иссякло свое, настоящее русское и оригинальное слово, то и прекратилась, нет гения впереди — стало быть, прекратилась. Со смертию Гоголя она прекратилась. Мне хочется поскорее своего. Вы очень уважаете Льва Толстого, я вижу; я согласен, что тут есть и свое; да мало. А впрочем, он, из всех нас, по моему мнению, успел сказать наиболее своего и потому стоит, чтоб поговорить о нем» (XXVIII₁, 333).

«Идея романа.

Романист (писатель). В старости, а главное от припадков, впал в отупение способностей и затем в нищету. Сознавая свои недостатки, предпочитает перестать писать и принимает на бедность. Жена и дочь. Всю жизнь писал на заказ. Теперь уже он не считает себя равным своему прежнему обществу, а в обязанностях перед ними. Критики, которым он, однако, про себя говорит «подлецам» (ниже всех будто бы; в результате же выше всех).

Эпизоды из своей бывшей жизни, как бы в назидание детям и проч. Публичные лекции. О том, как он много идей выдумал, и литературных, и всяких. Тон как будто насмешки над собой, но про себя: «А ведь это так». Как его и дети, и жены, и М(илюко)вы (?) считают за ничто. Как подают ему Т(ургене)в, Гончар(ов), Плещеев, Аксаков, поругался с С(алтыковы)м (?). Как про себя вдруг написал превосходное произведение. Слава и деньги. И проч., и проч.

^{Л. Н. Толстой}

^{И. С. Тургенев}

^{А. К. Толстой}

^{Ф. М. Достоевский}

^{А. Ф. Писемский}

NB. Тема богатая. — Ну, положим, с графом Л. Толстым или с г(осподином) Тургеневым (NB. никогда с просто Тургеневым без господина» не равняю; даже с другим графом Толстым не равняю, но реалист Писемский — это другое дело! Ибо это водевиль французский, который выдают нам за русский реализм.

О направлениях и идеях, бывших в литературе» (XII, 5).

В фрагменте имеются черты биографизма: эпилепсия, работа по заказам, нищенское существование, несправедливость в оплате писательского труда, недооценка значимости его произведений.

Достоевский на этом этапе творчества видел свое место в русской литературе между Л. Толстым, Тургеневым, даже поэтом А. К. Толстым («не равняю») и А. Ф. Писемским — «это другое дело»).

Однако идея романа о судьбе писателя возникла тогда, когда Достоевский был уже одержим замыслом написать пятикнижие под общим названием «Житие великого грешника». Об этом он поведал своим друзьям — Н. Н. Страхову и А. Н. Майкову, попросив их строго хранить его тайну.

«Идея этого романа, — писал он, — существует во мне уже три года, но прежде я боялся сесть за него за границей, я хотел для этого быть в России. Но за три года созрело много, весь план романа, и думаю, что за первый отдел его (т. е. тот, который назначаю в «Зарю») могу сесть и здесь, ибо действие начинается много лет назад. Не беспокойтесь о том, что я говорю о «первом отделе». Вся идея потребует большого размера объемом, по крайней мере такого же, как роман Толстого («Война и мир». — В. Р.). Но это будет составлять пять отдельных романов, и до того отдельных, что некоторые из них (кроме двух средних) могут появляться даже в разных журналах, как совсем отдельные повести, или быть изданы отдельно как совершенно законченные вещи. Общее название, впрочем, будет: «Житие великого грешника», при особом названии отдела. Каждый отдел (т. е. роман) будет не более 15 листов. Для второго романа я уже должен быть в России; действие во втором романе будет происходить в монастыре, и хотя я знаю русский монастырь превосходно, но все-таки хочу быть в России (…) из этой идеи я сделал цель всей моей будущей литературной карьеры, ибо нечего рассчитывать жить и писать далее как лет 6 или 7» (XXIX₁, 112).

«Первый отдел» — это первая книга из пяти задуманных, и, судя по всему, она должна была быть посвящена детству и отрочеству героя. Достоевскому, любившему трилогию Толстого, хотелось написать о начальной поре жизни человека иначе, чем это сделал его великий современник (таковым он уже считал Льва Толстого).

По замыслу Достоевского, главный герой еще мальчиком проходит через разврат, святотатство, убийство. С детства верит в то, что он «человек необыкновенный», а «ум, хитрость, образование» даны ему «как будущие средства к необыкновенности», натура «гордая и владычествующая», одержимая мечтой о власти и непомерной высоте над всеми.

«…он кается и мучается совестью в том, что ему так низко хочется быть необыкновенным. […] Чистый идеал свободного человека мелькает перед ним иногда; всё это в пансионе. Подружился с Осипом, о хлыстах, вместе чуть не спят … знает наизусть Гоголя» (IX, 136).

В приведенном ниже фрагменте из набросков к роману «Житие великого грешника» Достоевский, размышляя о типе героя, определил его как тип «коренника» (коренной, исконный) в национальной иерархии типов — Стенька Разин, хлыстовец Даниил Филиппович. Естественно, что герой трилогии Толстого, при всей его рефлексии, никак не может стоять в одном ряду с «грешником из детства». Отсюда и резкость Достоевского при оценке героя толстовских повестей «Детство», «Отрочество», «Юность».