При виде всех фотографий в рамках на стене, в основном мужчин и женщин в военной форме, а также военных кораблей, меня отпустило последнее беспокойство по поводу того, что я осталась наедине с незнакомцем.

— Военно-морской флот? — спросила я, когда он подошел к небольшой барной тележке, стоявшей у его стола.

Он бросил взгляд через плечо и кивнул.

Я улыбнулась; затем мой взгляд упал на книжную полку, заставленную разноцветными корешками.

— И ты еще и читаешь?

— Да. — Он заменил свой стакан на бутылку содовой.

— Идеальный мужчина, — поддразнила я.

— Боюсь, что далеко не идеальный, — ответил он низким, хриплым голосом.

Пока он наливал содовую на салфетку, я решила отправить сестре короткое сообщение, чтобы выиграть себе время до того, как Наталья придет меня искать.

— Я так понимаю, ты любишь читать? — Он протянул салфетку, и я положила телефон и клатч на его стол, чтобы взять ее.

— Настоящая Белль в поисках Чудовища, готового поделиться библиотекой, — сказала я, чувствуя себя немного глупо, пока мои слова не вызвали у него уничтожающе красивую улыбку.

И при этом у меня в груди не защемило.

— А еще лучше — Чудовище после того, как оно снова станет мужчиной. — От литературных слов мускулистого красавца у меня не участился пульс.

Я застыла на месте, когда по моему телу пробежал жар, волоски на затылке встали дыбом, и я проследила за взглядом Хадсона, чтобы увидеть единственного мужчину, способного вызвать у меня такую реакцию.

Энцо.

— Она сестра Натальи Романо, — сказал Энцо, упираясь ладонями в дверной косяк.

— Я не знал, — извиняющимся голосом ответил Хадсон.

— Освободи комнату. — Это был приказ, а не просьба Энцо, и я посмотрела на Хадсона, удивленная тем, что он беспрекословно кивнул.

— Приятного вечера. — Хадсон наклонил голову на прощание, и Энцо отступил в сторону, чтобы дать ему возможность выйти.

Затем Энцо отбросил в сторону якорь, и дверь с грохотом захлопнулась.

— Что только что произошло? Почему он так ушел?

Энцо перевел взгляд на пятно на моем топе.

— Он друг. Неужели ты думаешь, что я позволил бы тебе или твоей сестре проводить время там, где я не…

— Что бы ты не позволил? — Я начала вытирать пятно, вспомнив, почему я в этом офисе.

— То, что считаю небезопасным, — проворчал он в ответ. — О чем ты думала, уединяясь тут с незнакомым парнем?

— Ты только что сказал, что он твой друг. Судя по фотографиям военных, я решила, что нахожусь в надежных руках.

— Хороших руках, да? — прорычал он, по какой-то причине мои слова еще больше разозлили его. — Ты пришла сюда до того, как узнала об этом, — бросил он, а затем начал говорить по-итальянски.

Мои родители родились в Италии, но они никогда не учили нас языку, и я чувствовала, что это было сделано для того, чтобы они могли разговаривать наедине, не позволяя нам понять, о чем они говорят.

Энцо переехал в США, когда ему было шесть лет, и, очевидно, он все еще свободно говорил, хотя его акцент проявлялся только тогда, когда он был расстроен. Как сейчас.

Энцо подошел ко мне ближе. Один злой шаг за другим, пока он не оказался на расстоянии вытянутой руки от меня.

— Я не смогу защитить тебя, если ты будешь ходить по темным коридорам с незнакомыми мужчинами. Что, ради всего святого, ты собиралась с ним делать?

— Во-первых, — сказала я, взяв оборонительный тон, — туалет находится в конце темного коридора, а мне нужно было в туалет. А во-вторых, он пролил на меня свой напиток и предложил содовую, чтобы оттереть. — Я помахала салфеткой, ненавидя, что она выглядит как маленький белый флаг капитуляции.

Энцо мог запугивать других людей, но я не позволю ему запугать себя. Конечно, мой опыт общения с «плохими парнями» и «разбивателями сердец» ограничивался только художественной литературой.

Он хмыкнул.

— Он слишком стар для тебя.

— А при чем здесь его возраст?

В раздражении я швырнула в него салфеткой, и он поймал ее в воздухе и сжал в руке.

Когда его взгляд упал на мой нарядный топ, я не удержалась и опустила глаза, заметив, что виски пролился на мою правую грудь. Тонкий материал топа и бюстгальтер были мокрыми, что означало, что мой сосок просвечивался через эти два хлипких защитных слоя.

— Хадсон трахается только для того, чтобы трахаться. — Слово на букву «т» прозвучало из его рта так, будто этот мужчина протянул свою большую руку между моих ног и провел пальцем по моему клитору.

Гребаный ад.

Но тут я вспомнила его слова и выпалила:

— Так ты, я вижу, собираешься и дальше ехать на этом поезде безумия?

Если Константин задумчивый… тогда как это назвать? Мрачного взгляда Энцо было почти достаточно, чтобы напугать меня. Но что-то подсказывало мне, что он скорее отдаст свою жизнь, чем поставит под угрозу мою.

Энцо прошелся взглядом по моему телу, от черных туфель на шпильках до черной юбки в обтяжку, затем перешел на топ и снова нашел мои глаза.

— Ладно, может быть, я действительно чего-то от него хотела. Полагаю, Наталья сказала тебе, что я неопытная девственница, чтобы ты держал мужчин подальше от меня, но я…

— Что ты только что сказала? — Энцо зашипел, подойдя ближе, и у меня перехватило дыхание, когда он нежно взял меня за подбородок.

Его длинные темные ресницы оставались неподвижными. Глаза цвета эспрессо сфокусировались на мне, как будто я была бичом его существования.

— Да. — Я сглотнула. — Мне двадцать три года, и я ни разу не трахалась.

Пытался ли парень возбудить меня при помощи рук еще в колледже? Да. Удалось ли ему это? К сожалению, нет. Но это было самое активное сексуальное действие, которое испытало мое тело, не считая вибратора.

У меня были высокие требования — я хотела парня из книги, только во плоти. Моя мама не читала и не знала, с какими мужчинами мне хотелось бы встречаться, и поэтому ее попытки сватовства были безнадежными.

— Девственница? — пробормотал он, а затем произнес какое-то слово по-итальянски.

Заметка для себя: погуглить слово «девственница» на итальянском, когда окажусь дома. И еще, неужели я только что ошеломила этого человека, лишив его дара речи?

Он отпустил мою руку, чтобы провести ладонью по челюсти, и его гнев, казалось, усилился, судя по сдвинутым бровям и суровым морщинам, пересекающим лоб.

Я должна был найти в себе силы продолжать борьбу с ним. И мне потребовалось представить себе Китнисс Эвердин из «Голодных игр» с ее бесстрашием, чтобы сказать:

— Я не собиралась позволять какому-то незнакомцу трахать меня здесь, если ты сейчас выглядишь взбешенным именно поэтому.

— Нет? Только в его пентхаусе? У его стеклянной стены, да? Твоя грудь на виду у всего Манхэттена, пока он трахает… — Он прервал себя, словно осознав, что нарисовал яркую картину. Он не знал, что это было седьмым пунктом в списке того, что я хотела с ним сделать.

Мои соски затвердели в ответ на его грязные разговоры, и небольшой импульс похоти заставил меня сжать бедра. Для меня это было в новинку. Мужчины не возбуждали меня, если не были героем книги, написанной женщиной.

Его взгляд упал на мою юбку, словно он знал, что под ней происходит. Мужчина недовольно глянул на меня, будто понимая, что я возбуждена, и почему мне показалось, что он хочет положить меня на свои колени и отшлепать за это?

Хорошо-хорошо, это может быть номером восемь.

Из его уст вырвался целый ряд ругательств на смеси английского и итальянского, а салфетку он бросил в мусорную корзину у стола.

— Ты слишком молодая, — пробормотал он себе под нос. — Слишком хрупкая. — Он резко повернулся, схватился за свои черные волосы, взъерошивая их.

— О чем ты говоришь? Слишком молодая и хрупкая для кого? Для Хадсона?

— Для меня, — прорычал он, разворачиваясь ко мне и тяжело дыша.

Мой рот открылся. Слова застряли в горле от шока. И чем дольше он смотрел на меня таким мрачным, горячим взглядом, тем труднее мне было соображать.