— Так он не из наших, вообще-то, — продолжал заступаться за меня Баянов. — Откуда ему взять специфику?

— Я же не сказал, что это плохо, — опять возразил ему худрук. — Я просто не успел сказать, что это вещь вполне поправимая. Мы в ближайшую неделю добавим в пьесу нашего колорита, напишем несколько песен специально под нее, которые попадут в ритм повествования. А уже после этого запустим процедуру утверждения в репертуар в доработанном виде.

— Ничего себе, — удивлённо посмотрел я на них. — Так получается, что пьеса понравилась?

— Прекрасная пьеса! — поспешил заверить меня Баянов. — Мы надеемся, что вы создадите ещё не одно подобное произведение. Такое удачное попадание в идеологическую тематику! Не говоря, само собой, о художественных достоинствах, — поспешно добавил он.

— Для первого раза это вообще выдающаяся работа, — добавил Вишневский. — Мы немного над ней поколдуем, а потом сядем с вами вместе и разберём каждый момент, чтобы следующий раз и вам, и нам легче было.

Твою мать. А я надеялся, что следующего раза не будет. Но говорить вслух об этом не стал. Надо посмотреть вначале, что они там наисправляют… И как бы разузнать, сколько я за эту работу получу? А вот потом и подумаю, может, и есть смысл драматургией заниматься. Во всяком случае, с точки зрения легализации доходов. Вот на радио мне понравилось. Едва им пинка дали — вот тебе виды работ и расценки, ищи себе нишу.

Ну и еще один момент… Баянов оставил у меня стойкое впечатление, что идеологическая правильность моей пьесы чуть ли не важнее для него, чем ее художественные достоинства… Ну да, я старался, чтобы с идеологией был полный порядок, но такое подозрение все же немного ущемляет мое самолюбие. А то еще получится, что моя пьеса нужна «Ромэну», лишь чтобы заткнуть в театре зияющие дыры в других пьесах, имеющиеся с точки зрения партийных идеологов… Обидно, блин… Приятней ощущать себя Цоем, а не тем парнем, что для Брежнева «Малую землю» написал… Кстати говоря, похоже, что еще не написал… Не видел я нигде такой книги. Но нет, это точно не мое. Не буду кому-то, кто на этой теме взлетел наверх, жизнь портить. Пусть сам и пишет, как время придет. А я за него порадуюсь. Там же тиражи будут в десятки миллионов экземпляров. Наверняка ему за такой труд Брежнев хорошо проставится.

Москва.

После театра, бережно спрятав две контрамарки на сегодня в портфель, поехал в Верховный Совет, узнать, что нового и нет ли для меня чего интересного? Думал, может повезёт и сегодня окажется смена Костяна Брагина, так сразу и узнаю, зачем он заходил. Но смена сегодня оказалась Женьки Булатова, Лёхи Сандалова и Ираклия. Не виделся с парнями со своего дня рождения, пришёл и им там всю атмосферу рабочую порушил.

Марк мне мой фельетон из «Труда» сразу подсунул со смехом, мол, ну у тебя и фантазия.

— Если бы фантазия, Марк Анатольевич, — возразил я. — Это быль. Люди реально так живут.

Улыбки на лицах сменились удивлением, один я хихикал в тишине, разглядывая карикатуру. А её реально смешно нарисовали. Художник оказался мастером своего дела. Один довольный пузатый чиновник свиней в грязи во дворе прямо перед домом пасет, второй такой же рыбу в подвале удит, и оба обалдевшим жителям выговаривают, мол, в таких замечательных условиях живёте, и всё недовольны! Даже у нас таких шикарных условий нет, завидуем вам!

— Да уж, художник развернулся… Вот у кого фантазия! — вернул я Марку газету. — Ну, а у вас какие новости? Ездили после хлебокомбината ещё куда-нибудь с вашим «Прожектором»? Было что интересное?

— Собираемся ехать, — услышал я за спиной.

— О, Ильдар Ринатович, — повернулся я и протянул ему руку, — добрый день. И куда собираетесь?

— Энергетики из Кировского района на начальство коллективную жалобу написали. Честно сказать, и ехать уже надо, сроки поджимают. И не знаю, что делать? — состроил он страдальческое лицо.

— Какие-то проблемы? — заинтересовался я.

— Ну вот, посмотри, — сходил он к себе в кабинет, и принёс письмо, подписанное несколькими десятками человек. — Они пишут, что начальство поощряет наушничество и кляузничество, создало в коллективе тяжёлый психологический климат, людей постоянно лишают премий в наказание за всякую ерунду…

— Правда, что ли? — не поверил я и протянул руку. — Можно посмотреть?

Текст был… Иначе и не назвать — крик души… Похоже, что люди реально уже были доведены до отчаяния. Ну да, был и у меня как-то опыт работы с таким вот начальником, если все это правда, конечно. Несколько стукачей получали премии за каждую кляузу на своих же коллег…

— А почему не знаете, что делать? — спросил я, дочитав письмо.

— Да потому что ни в райкоме, ни в Мосэнерго нарушений в работе начальника подразделения Рябова Д. В., члена КПСС более чем с двадцатилетним стажем, не выявлено.

— Ах вот, значит, как? — сел я рядом с Марком, задумавшись. — Ну, это только на месте надо разбираться… С людьми разговаривать и с этим Рябовым… И в райком не мешало бы заглянуть.

— И что я им всем скажу? — раздражённо развёл Ильдар руками. — Вот как мне спорить с районным начальством…

— А зачем спорить? Вы слушайте, — ответил я. — В крайнем случае, вопросы наводящие задавайте. Они вам, да Рябов коммунист до мозга костей, честный и справедливый! А вы им, а люди говорят, что с ним работать невозможно. И послушайте, что они ответят… Вы же туда и едете для того, чтобы проверить, что там такое? То ли отмахнулось районное начальство от людей, отписавшись на их жалобу и прикрывая удобного руководителя. То ли там в коллективе завёлся ненормальный работник и баламутит всех против, действительно, хорошего начальника. Такое тоже может быть…

— Паш, ты корреспондент уже с опытом, поехали с нами, — попросил Ильдар.

— Тогда я возьму себе в работу этот материал, — предупредил я. — Все, что интересного происходит рядом с журналистом, принадлежит только ему.

— Бери, — на полном серьёзе ответил он. — Нам не жалко. Да, парни?

Булатов, Ираклий и Лёха с недоумением взглянули на меня и пожали плечами, видимо, не сильно понимая, что за проблема встала перед Ильдаром. А вот я прекрасно понимал, в чем его затруднения, и почему он хочет побольше народу нагнать, и меня так уговаривает. Ему, явно, не хочется вставать в оппозицию, пусть всего лишь районному, но партийному начальству. Это же не какой-то отдалённый район Подмосковья, а район Москвы. Тут на какие угодно связи можно нарваться случайно, в том числе и такие, что потом поперек карьеры встанут. Ильдар у нас гибкий и скользкий, это мы уже на примере Ираклия выяснили, так что не приходится удивляться его недовольству из-за такой опасной для него ситуации… А мне в голову мысль пришла. Во-первых — если там все так страшно, как описано, то постараюсь людям помочь. Во-вторых, статью заодно напишу для «Труда». Может, если вдохновение накатит, то и в жанре фельетона. А в-третьих — не надо будет мучиться с темой первого выступления на радио — как раз эту статью там и озвучу. Три в одном… Неплохо, если все так и получится…

— Звоните, как соберётесь, согласуем время, — протянул я Ильдару руку. — Одна голова хорошо, а две лучше. Съездим, посмотрим на этого честного и справедливого самодура и тирана Рябова.

После Верховного Совета приехал домой, вручил Тимуру с Ветой контрамарки и рассказал, как добраться до театра. Посоветовал приехать заранее и погулять там по театру, посмотреть фотографии артистов.

— Там и Яков есть, — рассказывал я, — и жена его Ида Данченко.

Уговаривать ребят не надо было. Они быстро собрались и уехали.

Быстренько перекусил и сел ещё раз повнимательней посмотреть тарифы авторских гонораров на радио. Сразу сюрприз один вырисовался неприятный. Рановато я радовался высоким гонорарам… оказалось, что это постановление по ставкам и гонорарам 1960 года, за год до деноминации принято, следовательно, в нем все гонорары с лишним ноликом описаны. Может, Юдин, после того, как ему вломили из КГБ, решил надо мной так завуалированно пошутить? В надежде, что я не разберусь с циферками, и буду ожидать совершенно сумасшедших гонораров, а потом обломаюсь? Ну, в любом случае, если таков был план, то я его раскусил, быстро вспомнил про деноминацию.