Апогей славы Екатерины II пришелся на 1787 год, когда она посетила недавно завоеванные южные земли. В первой половине поездки она спустилась по Днепру из Киева на флотилии роскошных галер. Самой богатой была галера императрицы, где находились великолепная спальня, обитая китайским шелком, библиотека и столовая на семьдесят гостей с местом для оркестра. Принц де Линь, один из самых влиятельных и утонченных европейских аристократов, написал, что мир не видел ничего подобного со времен Клеопатры. В путешествии по южным землям Екатерину сопровождал служивший наместником на этих территориях Григорий Потемкин, величайший из всех ее любовников. В своих симпатиях Екатерина обычно колебалась между мужественными военными героями и чувственными и образованными (но столь же красивыми) эстетами. Потемкин блистательно сочетал в себе оба ее идеала, обладая уникальным и оригинальным гением. Принц де Линь, который за свою долгую жизнь успел повидать немало знаменитых и выдающихся людей Европы, назвал Потемкина “самым неординарным человеком, с которым [ему] довелось повстречаться”. Екатерина называла его “мой ученик, мой друг, можно сказать, мой идол”, и это многое говорит о ее характере и том, какое отражение он находил в ее любовной жизни. В Крыму Потемкин показывал Екатерине древнегреческие руины, субтропические сады и причудливые ханские дворцы. Чем не комбинация Овидия и “Книги тысячи и одной ночи” из аббасидского Багдада? И эта метафора неплохо описывает всю жизнь и правление Екатерины18.
Хотя жизнь Екатерины II и похожа на сказку, она во многом отражает действительность. Но отчасти это объясняется тем, что Екатерина именно так рассказала историю своей жизни в мемуарах и письмах. Императрица впитала основные идеи эпохи Просвещения, она знала, как создать автобиографию, в которой предстанет героиней, и писала с оглядкой на аудиторию. Ее сильно волновали ее репутация в истории и слава. Она была непревзойденной актрисой, которая порой чувствовала, что играет в великой пьесе о своей жизни и наслаждается собственной ролью – для монарха это было бесценно. Все великие монархии напоминали театр, монарху было необходимо вживаться в роли – очаровывать, обольщать, убеждать, устрашать и вдохновлять. Когда правителю это нравилось, ему было гораздо легче. Удовольствие повышало выносливость, а она была важнейшим качеством для человека, чья работа продолжалась всю жизнь. Но эффективный монарх должен был уметь и вживаться в роль, и выходить из нее. Ему нельзя было пасть жертвой иллюзий, чтобы не допустить катастрофы.
Екатерина II мастерски справлялась с этим. Она была очень умна, сильна и ответственна. Она хорошо знала себя и была реалисткой. Ее немецкое протестантское воспитание научило ее трудолюбию. Став императрицей, она усердно трудилась, каждый день вставала рано и часами работала с документами. Для монарха руководить людьми было, пожалуй, даже важнее, чем разбираться в тонкостях политики и администрирования. В юности, не обладая ослепительной красотой, Екатерина научилась нравиться, слушать и угождать. Жизнь в качестве супруги наследника престола показала ей, как разбираться в людях, но оставлять свое мнение при себе. Опыт и чуткость, а также жадное изучение истории помогали ей постигать людей и политику. Став императрицей, она по праву славилась умением выбирать и использовать компетентных сподвижников. На руку ей играло и то, что корона не была предначертана ей судьбой. Она понимала, что сместила с престола не только мужа, но в некотором смысле и сына, Павла. Это делало ее осторожной и осмотрительной, что весьма ценно для любого монарха19.
Программа Екатерины была сформулирована в речи, с которой она в 1767 году обратилась к представителям всех сословий и народов империи, съехавшимся на уникальное собрание[21] в Москву: “Россия есть европейская держава”. Что касается имперской политики силы, Екатерина столкнулась с одним непреодолимым препятствием. Ни в этой, ни в любой другой из известных мне империй женщина не могла командовать своими армиями в бою. На самом деле ей даже повезло не иметь такого соблазна, поскольку командовать войсками в поле было опасно и рискованно и стоило некоторым монархам-мужчинам жизни. В важнейшей войне ее правления, русско-турецком конфликте 1768–1774 годов, Екатерина выступала эффективным верховным главнокомандующим. Она собрала и возглавила Высший военный совет. Его члены давали ей лучшие советы, имея лучший в России военный опыт, но окончательные решения принимала Екатерина. Российская стратегия не размывалась из-за столкновения мнений и амбиций, как в ходе Семилетней войны. Императрице посчастливилось иметь в своем распоряжении величайших военачальников в российской истории, но разглядеть их таланты ей пришлось в гуле споров противоборствующих фракций, и она дала им ресурсы, но вместе с тем и свободу, чтобы добиваться побед.
Во второй половине войны Екатерина оказалась под особенным давлением. Встревоженные российскими победами Пруссия и Австрия грозились вмешаться в конфликт. Москву терзала сильная эпидемия чумы. Казаки, крестьяне и коренные народы приграничных уральских и поволжских земель взбунтовались под предводительством Емельяна Пугачева. Екатерину всячески подталкивали заключить с Османами компромиссный мир, чтобы сосредоточиться на других угрозах, и все же она не дрогнула. Она точно оценила риски, а также сильные и слабые стороны своего положения. Ее фаворит Григорий Орлов отважно и грамотно решил вопрос с эпидемией в Москве. Хотя большая часть российской армии и была на войне, Российское государство и общественный порядок выстояли, несмотря на крестьянское и казацкое восстание. Путем расчетливой и циничной дипломатии Австрию и Пруссию удалось склонить к совместному с Россией разделу Польши. Вера Екатерины в своих военачальников оправдала себя: их победы в 1774 году наконец вынудили Османов принять мир на предложенных императрицей условиях, и Россия получила крайне важные трофеи20.
Во внутренней политике Екатерина продолжила, но расширила курс Петра на европеизацию. Она любила Санкт-Петербург и уделяла ему много внимания, считая этот город упорядоченной, рациональной и европейской моделью российского будущего. Не только она, но и многие другие монархи стремились обессмертить себя в камне. Но екатерининские столичные проекты также говорили о российском самосознании. В своем “Наказе” Уложенной комиссии 1767 года она изложила свои представления о России как процветающей, толерантной, образованной и законопослушной части европейской культурной и политической вселенной. “Наказ” всегда был скорее видением, чем программой, и чем глубже Екатерина погружалась в российские реалии, тем очевиднее это становилось. Императрица не любила крепостное право, но понимала, что даже самые культурные и европеизированные аристократы повернутся против нее, если она посмеет на него посягнуть. Она не имела и возможности заменить крепостников государственными чиновниками, которые бы осуществляли полицейский надзор, собирали налоги и следили за исполнением рекрутской повинности. Пугачевский бунт показал, что управление в провинциальной России осуществляется крайне неэффективно. В Казанской губернии, захваченной Пугачевым, было 80 постоянных государственных чиновников при населении в 2,5 миллиона человек. Первостепенными задачами Екатерины стали расширение и рационализация местного управления, а также организация его достаточного финансирования, но императрица понимала, что не добьется многого, если не привлечь местные элиты к исполнению важных ролей в администрации, полиции и суде. С этой целью она создала для губернского дворянства корпоративные институты, которым вверила особую роль в местном управлении, и многое сделала для повышения культурного и образовательного уровня российских дворян21.
Императрица любила путешествовать. Она выросла в Германии и первые 17 лет в России не покидала императорского двора, поэтому ей было крайне важно своими глазами увидеть, как живет ее империя. Она также путешествовала, чтобы показаться своим подданным и проверить, как идут ее преобразования. Екатерина наслаждалась поездками, но усердно готовилась к ним, чтобы заранее получить представление о местах, которые ей предстояло посетить, и людях, с которыми ей предстояло встретиться. Порой реалии провинциальной России шокировали ее. Еще более необычными были регионы, населенные другими народами. Впервые посетив Казань в 1767 году, она написала Вольтеру о том, как сложно принимать законы для всей империи: “Какие различия в климате, нравах, обычаях и даже идеях! Здесь я оказалась в Азии, а ведь я хотела увидеть ее своими глазами. В этом городе проживает двадцать разных народов, которые совсем не походят друг на друга. И все же нам приходится чесать всех под одну гребенку”.
