Главную проблему здесь представляют источники. Письменных источников по истории кочевников намного меньше, чем по истории оседлых народов. В подавляющем большинстве случаев они написаны чужаками, которые не жили в степях, а потому были плохо информированы об укладе кочевников и враждебно настроены к ним. Греки и римляне, персы и китайцы считали себя цивилизованными народами, а кочевников – варварами. Их презрение к этим варварам усугублялось страхом перед ними. Ветхий Завет приводит слова пророка Иеремии: “От шума всадников и стрелков разбегутся все города… Колчан его – как открытый гроб… Вот, идет народ от страны северной… [они] держат в руках лук и копье; они жестоки и немилосерды, голос их шумит, как море, и несутся на конях”[15]¹.

Имеющиеся у нас источники позволяют нам неплохо разобраться в социальной структуре и материальной культуре степного мира. Так, восхитительные предметы роскоши, обнаруженные археологами в погребениях царей и знати, доказывают, что в степи, как и у оседлых народов, царили иерархия и неравенство. Изучить убеждения кочевников сложнее, а познакомиться с характерами и внутренним миром правителей степных империй и вовсе невозможно. С этим нам придется повременить до более поздней эпохи, когда появится достаточно источников со сведениями об османских, могольских и цинских монархах. Надеюсь, не одни лишь предрассудки склоняют меня к мысли, что наследственные правители, которые жили позднее и воплотили в себе хитросплетение черт степных воителей и оседлых культур, были более интересными людьми, чем их простые и суровые воинственные предки.

Уследить за всеми племенами и народами Внутренней Азии очень сложно. Степь напоминала скоростное шоссе. Кочевые племена могли в мгновение ока перемещаться по нему на огромные расстояния. Эти племена, как правило, были аморфными и нестабильными формированиями, которые часто распадались в плохие времена и принимали чужаков в хорошие. В частности, крупные племена редко были моноэтническими или моноязычными. Если агрессивные соседи вытесняли племя с его пастбищ, ему (или отдельным его частям) порой приходилось проскакать не одну тысячу километров, чтобы найти новое пристанище, по пути громя встретившиеся им племена и запуская цепную реакцию миграций на колоссальной территории. Еще сильнее осложняет ситуацию то, что племя не всегда называлось одинаково его членами и его кочевыми соседями и оседлыми обществами, с которыми оно вступало в контакт. По сей день среди историков, археологов и философов не утихают споры о том, как степная империя хунну, противостоявшая императорскому Китаю с III века до н. э. по II век н. э., связана с кочевниками-гуннами, которые сыграли важную роль в уничтожении Западной Римской империи более чем три столетия спустя (и есть ли вообще между ними какая-либо связь)².

Одним из множества примеров того, как сбивают с толку названия племен, служат татары. В узком смысле (который среди прочего использовали монголы) татарами называли представителей крупного племени, которое жило чуть восточнее монголов в центре современной Монголии. Хотя изначально татары говорили на монгольском языке, в XI веке н. э. было отмечено, что они говорят и на тюркском наречии. Монголы непримиримо враждовали со своими более богатыми соседями – татарами. Именно татары коварно отравили отца Чингисхана. В степном мире процветала вендетта: обиды не забывались, месть была сладка. Разгромив татар при строительстве своей империи, Чингисхан уничтожил их племенную элиту, а всех прочих растворил среди других племен. Можно предположить, что после этого термин “татары” должен был навсегда исчезнуть из учебников истории, но случилось совсем иное. Восточные соседи татар, кидани, испокон веков называли татарами более крупную и разнородную группу монгольских племен. В китайских и исламских источниках тем временем понятие “татары” “служило… удобным обозначением всех народов восточных степей, особенно тех из них, кто не относился к тюркам”.