В некоторой мере можно считать, что Европа в 1900 году была разделена на богатый “первый мир” в центральной части континента и более густонаселенный “второй мир” на его южных и восточных окраинах. При всем своем многообразии этот “второй мир” обладал рядом общих фундаментальных характеристик, сходство которых сразу бросилось в глаза, когда все страны на периферии Европы столкнулись с испытаниями Нового времени и массовой политики. По меркам “первого мира” средние классы в них были небольшими, а крестьянство – огромное и бедное – часто испытывало нехватку земли. Их регионы были хуже интегрированы в национальное сообщество, и сами государства в связи с этим оказывались более слабыми и хрупкими. Их интеллигенция искала вдохновения во Франции, в Британии и Германии и сравнение собственной политики, как правило коррумпированной и фракционной, с системами государственного управления в европейском “первом мире”, было обычно не в пользу первой. В некоторых городах формировались массовые социалистические движения, готовые распространиться на деревню, и все элиты, но особенно землевладельцы, опасались за свою собственность.

По большинству параметров среди стран “второго мира” лидировала Италия. Тем не менее, по меркам “первого мира”, Итальянское государство оставалось слабым. Достаточно привести один важный пример: даже к 1914 году его образовательная система еще не сумела внушить большей части крестьянства и городскому населению южных районов страны итальянское самосознание и преданность короне. Королевство Италия было образовано лишь в 1860-х годах. Многие католики и большинство южан считали захват полуострова Пьемонтом скорее завоеванием, чем добровольным объединением отдельных княжеств. Наиболее влиятельной консервативной силой в Италии была католическая церковь. После аннексии Рима и Папской области в 1871 году она враждовала с новым Итальянским королевством. К 1900 году массовые католические партии на правом фланге политического спектра сформировались в Австрии и Германии. Их размер, организация и широкая аудитория сделали их достойными соперниками социалистических партий, которые возникали на левом фланге. В Северной Италии социализм пользовался массовой поддержкой с 1890-х годов. Неспособность итальянского режима мобилизовать массы католиков против социалистов была его серьезной слабостью.

Легитимность новой итальянской монархии основывалась на утверждении, что этот режим объединил Италию, а следовательно, служил национальной идее. К несчастью, королевская армия сыграла в так называемом Рисорджименто не слишком блистательную роль. Наиболее героическим эпизодом Рисорджименто стало завоевание Сицилии харизматичным республиканцем Джузеппе Гарибальди. Австрийцы победили во всех битвах с королевской армией в 1849 и 1866 годах. Объединение Италии стало возможным прежде всего благодаря внешним силам – Франции в 1859 году и Пруссии в 1866 и 1871 годах. После объединения Италия стала шестой и самой незначительной из европейских великих держав. Националисты стремились оправдать ее положение. В характерном для этого времени духе правители Италии считали создание империи источником статуса, славы и легитимности. Их попытка завоевать Эфиопию закончилась унизительным поражением в 1896 году. Произошедшая в период, когда на севере нарастали волнения рабочих, катастрофа в Эфиопии пошатнула итальянский режим. В ответ на это грозный король Умберто I (1878–1900) назначил премьер-министром бескомпромиссного военачальника, который должен был снова укрепить государственную власть¹⁷.

В 1900 году Умберто был убит анархистом. Его сын, Виктор Эммануил III (1900–1946), быстро отошел от политического курса отца. Все 14 лет с момента своего восшествия на престол до начала Первой мировой войны он всячески подчеркивал, что является конституционным монархом, который оставляет политику политикам. Король одобрил распространение избирательного права почти на все мужское население страны. Он даже позволил своим гражданским министрам руководить назначениями в военном руководстве, что было немыслимо не только в Германии, но и во многих полностью конституционных монархиях. В эти годы он порой досаждал российским дипломатам, предупреждая их, что царь Николай II ведет опасную игру, открыто исполняя роль сильного политического лидера. Между тем Виктор Эммануил хвастался тем, что многие члены профсоюзов, умеренные социалисты и бывшие радикальные республиканцы приняли итальянскую конституционную монархию. В отличие от Николая II во время Первой мировой войны Виктор Эммануил оказывал незримое влияние на ход событий, оставаясь за кулисами, но вообще – на публике – никогда не отступал от своей символической роли конституционного короля.

В кризисные послевоенные годы король не смог и дальше придерживаться избранной стратегии. Российская революция и судьба Романовых стали ужасающим предостережением для всех монархов. В 1919–1921 годах возникали серьезные опасения – особенно среди наиболее пугливых представителей элиты, – что Италия пойдет по пути России. Когда в 1922 году фашисты Муссолини пошли в поход на Рим, решение о том, задействовать ли армию для того, чтобы их остановить, оставалось за королем. Виктор Эммануил не сумел отстоять конституцию, назначил Муссолини премьер-министром и затем поддерживал его в ходе кровопролитной и вопиюще незаконной консолидации фашистского режима. Разумеется, решение короля зависело в первую очередь от политического контекста. Но нельзя не отметить, что свою роль в нем сыграли и слабость правителя, совершенно лишенного харизмы, и – прежде всего – отсутствие у него уверенности в себе. Королю, возможно, было проще позволить Муссолини захватить власть, чем сдержать его продвижение и взять на себя ответственность за политическое лидерство в ситуации, где он никак не мог полагаться на постоянную поддержку социалистов, правых националистов или католического большинства. Возможно, он также опасался, что суррогатным королем при фашистском режиме станет его кузен герцог Аостский, герой Первой мировой войны. Высокий и импозантный – как в буквальном смысле, так и по степени харизмы – герцог возвышался над маленьким королем. Несомненно, Виктор Эммануил боялся и развязать гражданскую войну между королевской армией и правофланговыми вооруженными формированиями, куда входило немало бывших солдат, закаленных на передовой. Разумеется, немалую роль сыграло и то, что фашистские лидеры отказались от своего раннего республиканизма и теперь заявляли о верности монархии.

Вполне возможно, что на Виктора Эммануила также повлияло накопившееся за долгие годы презрение к мелочным амбициям и извечным противоречиям, характерным для либеральной политической элиты. Многие годы спустя его внучатый племянник вспоминал, как в одиночку сопровождал короля в поездке из Рима в летнюю загородную резиденцию семьи. Когда они проезжали мимо поместий и вилл ведущих политиков, Виктор Эммануил отметил непотизм одного из владельцев, коррупцию второго и любвеобильность третьего. Как и большинство монархов этого периода, король получил военное образование и не имел уважения к партийным деятелям. Ему не нравились зрелищность, великолепие и блеск двора и римского высшего общества. Его критики шептались, что, не родись он наследником трона, он был бы доволен жизнью бухгалтера республиканских взглядов или банковского служащего в провинциальном городке. Виктор Эммануил был предан жене и вел простую, довольно уютную и отчетливо буржуазную частную жизнь. По характеру и подготовке он не был политиком – и уж точно не был вдохновляющим лидером. Союз Виктора Эммануила с фашизмом позволил сдержать социалистов и даже в некотором смысле повысил легитимность монархии. Из шести монархов, которые управляли великими мировыми державами в 1914 году, лишь король Италии не носил императорского титула. Он получил его в 1936 году, когда Муссолини завоевал Эфиопию к огромной радости итальянских националистов и их короля¹⁸.

Пока фашисты не пришли к власти, в Италии действовала смешанная конституция, в соответствии с которой власть теоретически делилась между монархом и выборным парламентом. Во второй половине XIX века это было нормой в большинстве европейских государств. Конкретный баланс сил между монархом и парламентом различался от страны к стране как в конституционной теории, так и – даже значительнее – в политической практике. Гарантируя своему населению гражданские права и политическое представительство, страны признавали растущую силу гражданского общества. Как минимум парламентские органы имели значительное влияние в сферах бюджетирования и законодательства. Исполнительная власть – особенно в отношении внешней и военной политики – оставалась в руках монарха. Многие европейцы из высшего и среднего классов ожидали, что со временем, когда население станет более образованным, преуспевающим и политически зрелым, власть станет тяготеть к демократии, а следовательно, необходимость в руководстве со стороны монарха и его чиновников ослабнет. Но влиятельные интересы и идеологические течения противостояли этим либеральным расчетам и надеялись сохранить монархию как прикрытие для более радикального и популистского варианта авторитарного национализма. До 1914 года Италия двигалась к либеральной демократии. Когда к власти пришли фашисты, она резко повернула в противоположном направлении.